Озерные арабы, стр. 21

Озера, край со сложным лабиринтом тростниковых зарослей, где можно было передвигаться только на лодке, естественно, стали убежищем для людей, потерпевших поражение. Озера издавна были центром неповиновения закону и сопротивления. Великий ассирийский царь Саргон был разбит жившими в этих местах халдеями. Через десять лет, покорив Египет и завоевав Израиль, он вернулся и победил в сражении, происшедшем в районе озер в 710 году до н. э. Битву эту он увековечил на фризах своего дворца в Хорсабаде. Он взыскал за свое поражение сполна и в конце концов вытеснил халдеев в Сирию, поселив вместо них хеттов, которых взял в плен в горах к северу от озер.

Через шестнадцать столетий озерный край стал оплотом зинджей, [15] чей мятеж угрожал самому существованию Аббасидского халифата. Бесчисленные рабы, в основном африканцы, использовались для осушения местности вокруг Басры. С ними обращались с невообразимой жестокостью. Они восстали, перебили охрану и стали терроризировать окрестности. Их восстание сразу потопили бы в крови, если бы у них не оказался незаурядный вождь. Под руководством перса Али ибн Мухаммеда им удалось продержаться в течение четырнадцати лет (869–883), разбивая все войска, которые посылал против них халиф. Они взяли Басру штурмом и разграбили ее, захватили Ахваз в Юго-Западном Иране и грабили селения в двадцати милях от самого Багдада. Но силы были все же неравны. Али отказался сложить оружие, его армия была наконец разбита. Голову Али с ликованием доставили в Багдад.

К XVII веку родовой образ жизни на озерах и вокруг них начал складываться в его теперешнем виде. Мунтафик, великий союз племен, который господствовал в низовьях Евфрата в течение 300 с лишним лет, образовался, когда некий беженец из Мекки стал посредником в каком-то споре и поплатился за это жизнью. Племя бени малик, к которому он себя причислял, бежало в пустыню, взяв с собой его малолетнего сына. Мальчик вырос и затем привел племя обратно к берегам Евфрата, чтобы разбить своих врагов. Его слава и влияние ширились, все больше и больше племен признавали его руководство: и племена кочевников — аристократов пустыни, и скотоводческие племена с сомнительной родословной, и всеми презираемые маданы. В период своего расцвета Мунтафик фактически был независимым государством, способным на равных бороться с турецким правительством. Еще ниже по Евфрату осело племя бени асад — вокруг Эль-Кабаиша, где оно живет и теперь. Бени асад тоже доставили туркам немало хлопот в пору своего взлета. В тот же период к западу от Эль-Курны осело племя бени умайр, а каабы господствовали на востоке озерного края. На Тигре Мухаммед и два его сына, в жилах которых текла кровь также и племени ферайгатов, подчинили себе группу племен, которые теперь называют себя аль бу-мухаммед. Дальше к северу внук некоего Лама стал во главе бени лам («детей Лама») — мощного племени скотоводов, насчитывающего 100000 человек.

Кровь многих народов, населявших территорию Ирака на протяжении тысячелетий, вероятно, текла в жилах тех, кого надежно укрывали озера и болота. Но основой всей жизни маданов, стержнем всего их уклада, от кровной мести до поведения за столом, был неписаный свод законов бедуинов.

11. Удачное начало

Эль-Кабаиш расположен на северном берегу Евфрата. Здесь течение глубокое и медленное, ширина реки — около ста ярдов. Вдоль этого берега тянется густая пальмовая роща шириной в несколько миль, а противоположный болотистый берег местами порос тростником. За цементированной площадкой, окаймленной фонарными столбами, располагался ряд неказистых кирпичных зданий — районная администрация, полицейский участок, небольшая аптека, школа, клуб и жилые дома чиновников. Некоторые здания были построены совсем недавно, но все почему-то выглядели заброшенными. Их несообразный внешний вид был бы, возможно, оправдан, если бы они могли предложить большие удобства и блага цивилизации по сравнению с тем, что можно было найти в соседних деревнях.

Базар, расположенный на одном конце площадки, состоял из ряда лавок, напоминавших будки. Бетонный мостик украшал другой конец площадки, но его назначение было загадочным, ибо он вел прямо в обширную заводь. Мудир (местный начальник), который, прежде чем стать государственным служащим, был плотником, лично наблюдал за возведением мостика. За исключением этого участка набережной, Эль-Кабаиш был приятным местом. За фасадами государственных зданий оказалось множество островков, поросших пальмами и отделенных друг от друга каналами, украшенными ковром водяного лютика; его белые с желтой сердцевиной цветочки благоухали медом. В тени пальм стояли тростниковые дома и несколько мадьяфов, в одном из которых я и остановился.

Я заехал в Эль-Кабаиш через несколько дней после того, как расстался с Саддамом и его людьми в Рамле, чтобы показать мудиру письмо от министра внутренних дел, разрешающее мне путешествовать везде по моему усмотрению. В Ираке каждая провинция, или лива, управляется мутасаррифом и делится на две или более кады. Ими, в свою очередь, управляют каймакамы, и делятся они на нахии, которыми руководят мудиры. Эль-Кабаиш был нахией в каде Сук-эш-Шуюх в провинции Мунтафик, столица которой — Эн-Насирия. [16]

Вскоре после прибытия я посетил мудира, который пригласил меня пообедать с ним в клубе. Клуб оказался примитивно построенным кирпичным зданием, в котором при здешнем климате летом было жарко, а зимой — холодно и сыро. Здание стояло за изгородью из тростниковых циновок, подле которой росли чахлые от недостатка влаги циннии. На затоптанном газоне стояли выкрашенные в зеленый цвет железные стулья и несколько круглых железных столов. Мы застали в клубе двух-трех чиновников, остальные появились позже. С большинством из них я уже успел познакомиться утром. Мы сели за столы, и нам подали чай. Его разносил задерганный старик, одетый в истрепанные, чересчур просторные брюки цвета хаки и чересчур тесную куртку. Один из школьных учителей вынес из здания клуба радиоприемник, подключил к нему антенну и провел следующие четыре или пять часов, вертя ручки настройки. На фоне музыки, песен, декламации со всех концов света и шума атмосферных помех собравшиеся толковали о своем жалованье, о политике арабских стран и о скандале, который разразился недавно в официальных кругах Эн-Насирии. Не питая любви к араку, я стакан за стаканом пил сладкий черный чай — единственный напиток в клубе кроме арака. Мои хозяева, не разделявшие моих предубеждений, непрерывно поглощали арак, споры их становились все горячее, и они, казалось, забыли, что пригласили меня к обеду. За тростниковой оградой астматически «дышал» генератор, питая единственную лампочку, висевшую над нашими головами без всякого абажура; малоприятный набор насекомых, привлеченных ее светом, дождем сыпался на столы. Железный стул, на котором я сидел, добавлял к скуке физическое неудобство. Было уже за полночь, когда мудир наконец вспомнил, что надо заказать обед, и кебаб и рис не стали лучше от того, что их так долго не подавали.

Большинство этих чиновников родились в радиусе ста миль от Эль-Кабаиша, но полученное ими образование привело к тому, что они чувствовали себя как дома только в городах. Пребывая, как в ссылке, в этой чуждой им атмосфере, они мечтали о переводе по службе и тратили массу времени, добиваясь этого. А пока они находились здесь, они замкнулись в пределах нескольких сот ярдов: дом — контора — клуб. За все годы, проведенные мною в Ираке, мне ни разу не встретился чиновник, который испытывал бы подлинный интерес или привязанность к племенам, находившимся в его ведении. Многие чиновники спрашивали меня, как я могу выдерживать жизнь среди маданов, добавляя при этом, что они не лучше диких зверей.