Шерлок Холмс и железнодорожный маньяк, стр. 8

– Спрыгнуть, – откликнулся он, – но это значило бы бросить бригаду на произвол судьбы. Надо остановить паровоз. Ради Бога, найдите ручку гудка у себя над головой и потяните!

Я ухватился за ручку гудка и рванул ее вниз. Перекрывая шум и грохот мчащегося паровоза, ночь расколол пронзительный вой. Крупные капли пота выступили у меня на лице, я смотрел на Холмса, обследующего рычаги и регуляторы, и с ужасом сознавал, что мы сейчас всего лишь в нескольких милях от места назначения. Неужели нам тоже суждено закончить нашу отчаянную гонку в груде разбитого металла на поворотах станции Солсбери?

Холмс шагнул вперед и начал сражаться с одним из рычагов управления на щитке. Я кинулся было помочь, но он резко отстранил меня.

– Гудок, Ватсон! – закричал он. – Не отпускайте ручку!

Одной рукой я цеплялся за край кабины, а другой изо всех сил схватился за ручку гудка. Паровоз теперь так и летел, и залитый лунным светом пейзаж за спиной Холмса сливался в одну сплошную полосу – так велика была наша скорость.

Пот градом катился по моим щекам, в глазах туманилось. Ноги подгибались, и, казалось, я вот-вот рухну на пол. Голова моя, еще минуту назад кристально ясная ввиду такого отчаянного положения, теперь почему-то отяжелела, будто бы со сна, непонятно было, зачем мой друг возится с рычагами. Рука самопроизвольно разжалась, и я повалился на сиденье кочегара.

– Ватсон! – крикнул Холмс. – Гудок! Нажмите гудок! – И я с трудом поднялся, чтобы вновь схватиться за ручку. Теперь, несмотря на чудовищную скорость локомотива, все ощущалось словно издалека. Шум паровоза стал приглушенным, а гудок казался слабым и далеким. Я забыл о нашей ужасающей скорости и близости станции Солсбери; меня охватил приступ какого-то безумного смеха.

Рванув напоследок один из рычагов, Холмс развернул меня к выходу из кабины и так и держал, выставив мою голову наружу за металлическую перегородку, одновременно нажимая на ручку гудка.

Ветер сдувал кепку с моей головы и хлестал так сильно, что поначалу мне никак не удавалось вздохнуть. Постепенно дыхание восстановилось, но я все еще чувствовал слабость и головокружение.

Немного овладев собой, я вырвался из рук Холмса.

– Паровоз, Холмс! – прокричал я, задыхаясь. – Вы не можете остановить его?

Он удержал меня твердым движением руки.

– Слушайте внимательно! – скомандовал он. Я вслушался, и до меня медленно доходило, что темп гонки изменился. Теперь постукивание колес на стыках стало реже, паровоз сбросил скорость. Вскоре мы вернулись к тому постоянному ритму, с которым машинист Пруст выехал из Тэмпл-Коумба.

– Попробуйте дотянуться левой рукой до рычага! – прокричал Холмс. – Нет! Не поворачивайтесь в кабину, просто держите ручку. А я попытаюсь включить тормоз. – И сыщик перешел на другую сторону площадки.

Через несколько минут, когда я, пошатываясь от головокружения, все еще цеплялся за ручку гудка, четыреста двадцать первый затормозил у полустанка неподалеку от западной сигнальной будки Солсбери. Как только локомотив застыл на месте, я скатился с площадки и на нетвердых ногах стремглав бросился к насыпи.

7

ИЗОБРЕТЕНИЕ МАНЬЯКА

Придя в себя, я обнаружил рядом Шерлока Холмса.

– Ватсон, дружище, с вами все в порядке? – участливо спросил он.

Я кивнул и глубоко вдохнул чистый ночной воздух.

– Теперь мне намного лучше, Холмс. Давайте займемся этими беднягами из тендера.

С помощью сигнальщика Холмс спустил на землю машиниста Пруста и кочегара. Усадив их поудобнее, он взял у сигнальщика фонарик и стал пристально изучать лица членов паровозной бригады. Они, казалось, находились в шоке или трансе, и только свежий воздух и свет фонарика постепенно привели их в норму.

Холмс выпрямился и протянул фонарик мне.

– Если вы в силах, Ватсон, будьте добры, засвидетельствуйте, что эти люди не пьяны, а затем дайте медицинское заключение об их состоянии.

Я склонился над ними и принялся осматривать. Туман в глазах слегка рассеялся, но мне все еще с трудом удавалось фокусировать зрение в слепящем свете фонарика. Лица людей смутно вырисовывались в темноте, пятна сажи на щеках были прорезаны белыми полосками там, где пот когда-то катил градом. Зрачки были сужены, дыхание казалось замедленным. С помощью Холмса я измерил пульс; он оказался очень частым и неровным, и у того, и у другого.

– Ну как, Ватсон? – поинтересовался Холмс.

– Просто невероятно, Холмс! Эти люди, безусловно, трезвые – от них не пахнет спиртным, но налицо все симптомы отравления. Не понимаю, каким образом, но по всем признакам они приняли одну из форм опиатов!

– Тогда ваше мнение совпадает с моим, Ватсон. А вот и народ со станции подоспел! Полагаю, следует перевезти машиниста с кочегаром туда, где о них позаботятся.

Приблизились какие-то темные фигуры – это по железнодорожным путям со станции Солсбери пришли станционные служители, некоторые из них с фонариками. Пока Холмс раздавал указания, я сел на насыпь рядом с путями; головокружение и тяжесть вернулись вновь. Я не помню почти ничего из той ночи, кроме того, что ковылял вдоль железнодорожного полотна, поддерживаемый Холмсом, а потом трясся в кебе, который, видимо, доставил нас в гостиницу.

Мое пробуждение следующим утром было не самым приятным. Открыть глаза, даже в приглушенном свете занавешенной комнаты, удалось с трудом, а когда, оглядевшись, я обнаружил себя в совершенно незнакомой спальне, мысли мои окончательно спутались. Язык присох к глотке, и даже в лежачем положении ощущалась слабость в руках и ногах. Сообразив по меблировке, что это гостиница, я схватился за шнурок колокольчика. Тотчас же в дверь постучали.

И без всяких приглашений в комнату вошел Холмс с чашкой кофе на подносе.

– О Ватсон! – воскликнул он. – Позвольте пожелать вам доброго утра!

Я еле-еле собрался с силами, чтобы ответить:

– Холмс, где, ради Бога, мы находимся?

– Вы уже забыли события прошлой ночи, Ватсон? Мы в «Герцоге Кларенсском», старой респектабельной гостинице в Солсбери, куда вас доставили после приключений на площадке машиниста.

На меня нахлынули воспоминания, вызывая невольную дрожь. Я наконец дотянулся до чашки, и глоток крепкого сладкого кофе тотчас освежил мою память.

– Вы в состоянии спуститься к завтраку? – спросил Холмс. – Стол уже накрыт в гостиной по соседству, и, если это вас не обременит, я бы хотел пригласить Рэдли составить нам компанию. Вы оба имеете право на некоторые разъяснения по поводу прошлой ночи, а бедняга Рэдли, по словам слуги, дожидается в гостиной на первом этаже с тех самых пор, как только открылись двери отеля.

Несмотря на слабость, мне очень хотелось услышать, к каким выводам пришел мой друг.

– Через пятнадцать минут, Холмс, я присоединюсь к вам с Рэдли.

Сказалась старая привычка к «кочевой» жизни: не прошло и пятнадцати минут, как я вошел в гостиную. Рэдли при моем появлении озабоченно вскочил:

– Доктор Ватсон! Как вы себя чувствуете?

– Теперь я способен передвигаться и разговаривать, что, мне кажется, является улучшением по сравнению с прошлой ночью. А как бригада?

– Я был в больнице сегодня утром. Оба пришли в сознание, но ни один не может объяснить, что на них нашло прошлой ночью на площадке. Доктора предписывают им полный покой до окончательного выздоровления.

Холмс предложил нам кофе, а когда мы уселись, начал свой рассказ:

– Я уже говорил вам, мистер Рэдли, в Тэмпл-Коумбе, что сделал определенные открытия. На той стадии я обнаружил, что леди по имени Эйлин Нигл была на борту «Нью-Йорка» и сошла на берег в Плимуте. Плимутский поезд следовал до Ватерлоо, а из некоего источника нам известно, что срочное дело, которое можно охарактеризовать как «государственное», у нее было в Лондоне. Списки погибших и уцелевших в катастрофе, предоставленные компанией, показывают, что ее, по всей видимости, в поезде не было. Место этой леди, вероятно, занял некий Джонатан Я. Сэмуэль, имя которого почти наверняка было настоящим, но по единственному названному им адресу – в отеле – ваши агенты его не нашли.