Создатель меча, стр. 67
Дел спала у стены в собственной постели, а я лежал у стены напротив.
Жеребец упорно бил копытами по старым кирпичам и фыркал. Еще несколько минут — и он всех перебудит. А поскольку мне не очень хотелось извиняться за лошадь, которой было все равно, я решил его угомонить.
Я вздохнул, откинул одеяла и медленно поднялся. Импровизированная крыша Алрика провисла на гнилых балках, но пока сдерживала порывы ветра. Не пропускала она и свет, и мне пришлось прищуриться, чтобы хоть что-то разглядеть в темноте.
Выбравшись из-под одеял, я сразу же замерз. Вот стоило мне сказать, как хорошо вернуться домой, где так тепло, как снова пришлось ехать на Север. Но я заставил себя об этом не думать — а заодно порадоваться, что лег спать одетым — и пошел к жеребцу.
Чалый Дел был привязан в одном из углов комнаты, отведенной Алриком под конюшню. Мерина тоже разбудил шум, но он стоял тихо. Жеребец, привязанный так, чтобы не достал чалого, однако не успокаивался и упорно пытался выгнать мерина из комнаты.
Шкур и одеял на крышу для конюшни не хватило, но светлее от этого не было. Небо затянули облака и сквозь влажный мрак я не смог разглядеть ни луну, ни звезды. Ветер бил мне в лицо и забирался за ворот туники. Я положил ладонь на теплый круп жеребца, потом подошел к его морде и пообещал оторвать ему гехетти если он не успокоится, одновременно пытаясь понять, что же встревожило гнедого.
Виной был не чалый. Жеребец его не любил, но относился к нему терпимо
— за время нашего путешествия гнедому пришлось смириться со спутником. И вряд ли дело было во вьючной лошади Алрика — старой спокойной кобыле. Жеребец уже доказал, что ею он не интересуется, а значит причиной было что-то совсем другое. Что-то, чего я не замечал.
Ветер пробирался в комнату через трещины в стенах, разбрасывая грязь и колючие крупинки песка. Жеребец заложил уши.
Я успокаивающе провел рукой по его шее.
— Полегче, старина, это просто ветерок. Из-за него стена потихоньку разваливается. Брось жаловаться на ерунду.
В полутьме слабо сиял один глаз. Уши были по-прежнему прижаты.
Я вспомнил о Гарроде. Он мог узнать, в чем дело, «поговорив» с жеребцом.
Со мной гнедой не разговаривал.
Хотя нет, разговаривал. Он сильно ударил передней ногой и опустил ее в опасной близости от моих пальцев.
— Эй, поосторожнее, старина, или я тебе отрежу…
Легко изогнулась шея, повернулась голова и гнедой сжал зубы на моем пальце.
Я выругался и врезал ему в глаз, чтобы получилось поощутимее. Я боялся, что гнедой прикусит сильнее и я лишусь пальца. Получив в глаз напоминание, кто есть кто, жеребец ослабил хватку и я вытащил руку из его пасти.
И начал всерьез ругаться.
Я благоразумно сделал шаг от жеребца, чтобы он меня не достал, и уставился на палец. Он был ужасен.
Я поругался еще немного, выдавливая слова сквозь стиснутые зубы, потом постарался вытянуть руку — и прокушенный палец тоже — и несколько раз повторить, что мне совсем не больно.
Я чуть сжал ладонь — пальцу это не понравилось.
Я прошелся по кругу, представляя, что сделаю с жеребцом как только боль уймется. На несколько секунд я даже пожалел, что я не женщина, тогда бы не пришлось стыдиться слез. Я конечно не расплакался, но подумал, что слезы принесли бы хоть небольшое, но облегчение. Остановила меня только мысль о том, что я не один — мужчина не должен позволять себе слабость, рискуя быть увиденным друзьями.
— Покажи, — тихо сказала она.
Я резко обернулся, снова выругался и заявил, что со мной все в порядке.
— Хватит врать, — отрезала она. — И хватит строить из себя настоящего мужчину. Признай, что палец болит.
— Да, болит, — выдавил я не раздумывая. — Очень болит. Но от жалоб легче мне не станет.
— Он сломан?
— Не знаю.
— Ты смотрел?
— Да, но не рассматривал.
Дел подошла поближе.
— Покажи.
Рука дрожала, палец не хотел, чтобы его трогали.
— Я осторожно, — пообещала Дел.
— Всегда так говорят.
— Брось, дай посмотрю, — она сжала мое запястье.
— Не трогай, — вырвалось у меня.
— Я только посмотрю, трогать не буду. Конечно если он сломан, нужно будет соединить кости…
— Не думаю, что он сломан. Жеребец прикусил не сильно.
Дел щурилась в полутьме, пытаясь рассмотреть палец.
— Но кровь идет.
— Кровь можно смыть… ой!
— Прости, — сказала она.
Дел склонила голову. Светлые волосы скрывали ее лицо. Они мягко спадали ей на плечи, скользили по груди. Я не мог увидеть выражение ее лица. Я только слышал ее голос, вдыхал знакомый запах, ощущал прикосновение ее рук.
И тут же почувствовал влечение.
Аиды, баска… сколько же это будет продолжаться?
— Дождь начинается, — Дел подняла голову, рассматривая небо через отсутствующую крышу. Ее губы разомкнулись, волосы скользнули на спину, и я увидел безупречное лицо, ставшее таким хрупким за годы одержимости. За месяцы полной собранности.
И я вдруг вспомнил Адару, которая была бы счастлива, приди я к ней, но которая не была заменой. Да и какая женщина могла заменить Дел?
— Начинается, — напряженно повторил я.
Моя ладонь неспокойно лежала на плече Дел, и капли дождя стекали по ее волосам, мешаясь с розовыми каплями моей крови из прокушенного пальца. Руке хотелось коснуться ее губ, погладить щеки, зарыться в светлые волосы…
Дел тяжело сглотнула.
— Лучше перебраться под крышу.
Я даже не моргнул, когда струйки воды побежали по моему лицу.
— Да, наверное лучше.
Дел смотрела на меня. Ни она, ни я не шевелились.
Дождь пошел еще сильнее. Мы стояли.
Голос у меня срывался.
— Есть места поприятнее.
Дел молчала.
— Есть места посуше.
Дел молчала.
Меня переполнило отчаяние и я не выдержал.
— Лучше уходи, — хрипло сказал я. — Я не знаю, сколько еще смогу уважать твою драгоценную собранность.
Дел коснулась моего лица, и я почувствовал как дрожит ее рука.
Делила… не надо…
В темноте ее глаза были совсем черными.
— В аиды мою собранность.
5
К рассвету мы снова были в постели, только теперь уже в одной, расстелив одеяла и шкуры в прохладе влажного утра и пытаясь укрыться от ветерка, забиравшегося под мокрые одеяла.
— Сколько же я этого ждал, — пробормотал я. — А мы не можем забывать о твоей собранности почаще?
Дел, вытянув волосы из-под моего плеча, чуть скривила губы.
— Ты уже свернул с пути. Я же говорила, мужчина не может ни на чем сосредоточиться если рядом женщина.
Меня ее замечание не задело, потому что она к этому не стремилась. Я посчитал это приятной отсрочкой.
— Неужели из-за меня ты лишилась своей драгоценной собранности?
— Прошлой ночью — конечно. Но сегодня я все исправлю.
— Исправишь?
— Да, — легко сказала она. — Я попрошу помощи у меча.
Сам не знаю почему, но я заволновался.
— Баска… ты же этого не сделаешь?
— Конечно сделаю.
Я повернулся на бок, чтобы между нами было место и я мог видеть ее лицо.
— Ты хочешь сказать, что собираешься опять содрать с себя всю человечность, которую только недавно вернула?
Брови Дел удивленно выгнулись.
— А ты хочешь сказать, что я должна обо всем забыть из-за единственной ночи с мужчиной?
Я поскреб небритую щеку.
— Ну, я-то полагал, что это будет не единственная ночь. Пусть например, много единственных ночей сольются так, что мы их уже не сможем разделить.
Дел задумалась.
— Возможно, — уступила она.
Я уже приготовился запротестовать, но не стал. Не смог. Я увидел веселый блеск в ее глазах.
Аиды, неужели она оттаяла…
Но веселье быстро угасло.
— Тигр, прошлую ночь я не забыла, но я и не могу забыть то, ради чего сюда приехала.
Я вздохнул, потянулся, почесал лоб.
— Знаю. Мне очень хочется попросить тебя выбросить из головы Аджани, но наверное это было бы нечестно.