Разрушитель меча, стр. 37

— Мехмет боится…

— Мехмет боится, что у него будут неприятности из-за того, что он так задерживается, — я запихнул слишком большой кусок сухой кумфы в рот и старательно начал жевать его.

Дел прищелкнула языком от отвращения.

С полным ртом, я оскалился.

— Джамайл любил так делать, — сказала она. — Конечно он был гораздо моложе и просто не мог придумать ничего поумнее.

— Видишь? — я посмотрел на Мехмета, с мрачным видом взявшегося за одеяло. — Типично по-женски, пользоваться любым случаем, чтобы переделать мужчину. Я только одного не могу понять, почему даже мужчина сразу понравился женщине, она все равно хочет его изменить?

— Ты мне сразу не понравился, — прохладно сообщила Дел, а Мехмет смотрел на меня с нескрываемым недоумением; неужели он действительно был ТАКИМ молодым? Или просто запаздывал в развитии и ничего не знал об отношениях мужчины и женщины?

Я задумчиво прикусил губу.

— Ты уже достаточно пыталась изменить меня, баска.

— И кое в чем преуспела, — Дел элегантно откусила небольшой кусочек кумфы и воспитанно прожевала его.

Я показал в ее сторону клоками своего куска.

— Видишь? — снова обратился я к Мехмету. — А какие женщины у вас в акетни?

Мехмет посмотрел на Дел.

— Старые, — сказал он. — И моя мать, — дополнение многое о нем говорило.

Я поднял флягу.

— И они, конечно, тоже стараются изменить тебя.

Он пожал плечами.

— В акетни нужно делать то, что говорят. Что бы мы ни узнавали от песка… — он замолчал. — Я уже сказал слишком много.

— Священная чепуха, да? — я кивнул. — Вот это тоже по-женски. Они вечно все перекручивают, придумывают какие-то ритуалы, лишь бы заставить людей подчиняться. Старые, молодые, все они такие, — я покосился на Дел. — Даже Северянки.

Дел спокойно жевала кумфу.

Я снова повернулся к Мехмету.

— А эта плата…. это что-то ценное?

Мехмет вытащил из сумы кусок кумфы.

— Очень ценное…

Я скептически выгнул брови.

— Если оно такое ценное, почему эти «проводники» его не взяли?

— Потому что они были слепы. — Мехмет пожал плечами. — Их души затворены.

— А моя нет? Если, конечно, она у меня есть.

Мехмет сосредоточенно жевал мясо.

— Но ты же здесь, — сообщил он. И это тоже о многом говорило.

Я раздраженно поерзал на одеяле, стараясь поудобнее устроить колено, и выпил еще вина.

— Ну ладно, с платой разберемся, когда приедем в Кууми. Много времени это не займет — вы не так далеко от дороги. Может ваши проводники и не хотели, чтобы вы погибли.

Мехмет пожал плечами.

— Теперь это не имеет значения. Они сами выбрали свое будущее.

Я наморщил лоб.

— Да?

Но Мехмет уже закончил разговор. Он молча доел свою кумфу, смыл ее в желудок водой, лег на одеяло и уставился в небо. Снова бормотание. Словно звезды — или боги — могли его услышать. Я повернул голову и долго лежал, глядя в темноту. Думая: а вдруг могли.

Я проснулся, услышав возмущенное ржание жеребца и шелест песка под его ногами. Я вскочил и помчался к нему еще до того, как успел вспомнить о больном колене, так что все мои усилия по излечению пошли прахом. Изобретательно ругаясь, я похромал дальше.

Мехмет обернулся, почувствовав мое приближение. В руках он держал потник. Увидев выражение моего лица — и обнаженный меч — он сделал шаг назад.

— Я только хотел помочь, — запротестовал он. — Не украсть, помочь. Я хотел оседлать его за тебя, — он положил руку на сердце. — Ты же сам говорил: с первыми лучами.

Я бы это первыми лучами не назвал, но рассвет был уже близок. Мне пришлось поверить Мехмету: если бы он действительно собирался украсть лошадь и тихо уехать, он взял бы кобылу. Характер жеребца он успел оценить за день путешествия с нами.

Дел тоже приподнялась и откинула одеяло. Растрепанная светлая коса свисала с плеча.

— Мы можем поесть по дороге.

Я стер песок с глаз и лица, повернувшись спиной к нашему лагерю. Клинок тускло сверкнул черным в слабом свете нового рассвета. Еще несколько минут сна пошли бы мне на пользу; всю ночь я просыпался от кошмаров.

— Отойди от него, — посоветовал я Мехмету. — Он по утрам не в настроении.

Дел тихо хихикнула, но воздержалась от комментария. Мехмет с готовностью отошел, оглядываясь через плечо на проснувшегося жеребца, и решил заняться своим одеялом. Я наклонился, подобрал перевязь, убрал меч в ножны. И выругался, когда ноготь зацепился за кожаный ремень и оторвался.

К моему удивлению боли почти не было. Почерневший ноготь отвалился полностью.

Я пошатнулся.

Дел подошла, изучила «рану» и взглянула на мое окаменевшее лицо.

— Это только ноготь.

— Это безобразно.

— Безобразно? — она посмотрела, потом недоверчиво хохотнула. — После всех ран, которые ты получал, не говоря уже о Стаал-Уста, где я чуть не вырезала тебе кишки — ЭТО тебя волнует?

— Это безобразно, — повторил я, понимая, что говорю глупость.

Дел поймала мое запястье и поднесла руку к моим глазам.

— Ноготь, — повторила она. — Порезы после бритья у тебя были страшнее.

— А тебя это развлекает, — обвинил я.

Дел отпустила руку.

— Да, развлекает. По-моему это очень весело, — но улыбка смягчила слова.

Я провел большим пальцем по тому месту, где еще несколько минут назад был ноготь, и пожал плечами. Не знаю почему, но я сразу почувствовал себя больным.

— Поехали, — резко сказал я. — Акетни Мехмета ждет.

Дел снова хихикнула за моей спиной.

— А теперь он решил поторопиться.

— Ну хватит, — поморщился я и наклонился, чтобы свернуть свое одеяло.

Дел, тихонько посмеиваясь, взялась за свое.

Вот это я в женщинах ненавижу. Чтобы отомстить, они выбирают самые неподходящие способы.

К полудню я потерял ноготь на правом большом пальце, потом еще два. Вид пальцев без ногтей был настолько отвратителен, что мне постоянно хотелось вывалить на песок весь свой завтрак. Но акетни Мехмета мы нашли. Пять маленьких фургонов стояли рядом. Грубая холстина, когда-то ярко-голубая, а теперь выгоревшая, плотно обтягивала остовы. Стреноженные ослы, сбившиеся в маленькое грязное стадо, дружно заорали при нашем приближении. Я подумал, не здесь ли отдыхает и спутник Мехмета, сбросивший его и удравший. Как и ожидалось, все с радостью выбежали встречать Мехмета, но еще светлее стали их лица, когда они узнали, что мы привезли воду. Мы с Дел отстегнули от седел фляги, а Мехмет спрыгнул с кобылы и торопливо начал раздавать их, одновременно отвечая на множество вопросов на диалекте Пенджи, которого я так и не мог расшифровать. Темные глаза Южан сияли от радости и облегчения, коричневые руки сжимали фляги.

Никто не пил. Они приняли фляги с пылкой благодарностью, но ни один не сделал ни глотка. Мехмет повернулся к нам. Мы все еще сидели на лошадях, в растерянности глядя на акетни.

— Объясни им, что мы отдаем им эту воду, — сказал я Мехмету на Пустынном. — Мы оставили ровно столько, чтобы хватило добраться до Кууми. Они могут спокойно выпить все.

Мехмет покачал головой, слушая бормотание Южан. Их было пятеро — у всех головы обернуты тюрбанами, темные лица полускрыты пыльными легкими вуалями. Под широкими бурнусами ничего нельзя было разглядеть, но судя по жилистым запястьям и коже, покрытой пигментными пятнами, все пятеро были гораздо старше Мехмета. Как он и говорил.

— В чем дело? — спросила Дел.

Я пожал плечами, придерживая жеребца, который просто горел желанием нанести визит стаду ослов, чтобы объяснить им, кто теперь за главного. Лошади ненавидят ослов. И, по-моему, взаимно.

— Никто не хочет пить.

Мехмет шагнул к нам.

— Мы приносим вам свои благодарности, люди с мечами. Вы заслужили глубокую признательность акетни за воду и помощь.

Я уже собирался начать отговариваться, но от растерянности забыл все, что хотел сказать, потому что Мехмет и его спутники упали на колени и низко склонили головы, а потом наклонились вперед так, что лбы коснулись песка. Выражение глубочайшего почтения; такого мы не заслужили. Все застыли на песке. Из-под назатыльников, защищавших кожу от солнца, спускались тонкие седые косы. Все женщины? Поспорить я бы не согласился. Да и как определить, если с ног до головы человек укутан бурнусом и вуалью?