Разрушитель меча, стр. 19

— Нет ничего смешного в потере чести, совести…

Внезапно ощутив усталость, я провел ладонью по лицу.

— Забудь это. Забудь обо всем, что я сказал. Забудь даже что я здесь.

— Я не могу. Ты же здесь… и меч тоже.

— Этот меч, — опять он. Я тяжело вздохнул и снова опустился на одеяло. — Ложись лучше спать, — посоветовал я. — Утром все будет лучше. Утром всегда все лучше — для этого они и придумали его.

— Кто?

— Боги, наверное, — я пожал плечами. — Откуда мне знать? Я всего лишь джихади.

Дел не легла. Она сидела на своем одеяле, разглядывая меня.

— Ложись спать, — повторил я.

Она равнодушно пожала плечами.

— Я немного посижу. Как охрана.

Я тоже пожал плечами, не собираясь возражать; в ее решении не было ничего необычного. Я осторожно забрался под одеяло, тихо ругая плотную повязку, которая не позволяла удобно устроить колено, потом перестал двигаться.

И тут мне пришла в голову мысль. Она была очень неприятной, но вполне возможной. Скорее даже вероятной.

— Охраняешь, да? — проворчал я. — Охраняешь меня от опасности… или охраняешься от меня?

— Как придется, — спокойно ответила Дел.

11

Проснулся я в плохом настроении, со мной такое бывает, хотя довольно редко; как я уже говорил, обычно я человек мягкий и сдержанный. Но время от времени находит и на лучших из нас.

Чаще всего такое состояние утром было последствием ночи, проведенной за акиви (или в постели с несколькими красотками, но это уже в прошлом. Такие забавы не для стариков). На этот раз все дело было в больном колене, которое совершенно не желало, чтобы его беспокоили и постоянно напоминало мне об этом, отчего я всю ночь проворочался.

Дел принадлежит к тому отвратительному типу людей, которые просыпаются относительно легко и не испытывают сожаления по поводу того, что солнце поднялось из-за горизонта. Она спокойно лежала и смотрела как я распутывал одеяло, ворча себе под нос, и потом так же молча наблюдала за моими попытками приподняться. Сидеть было довольно легко. Стоять сложнее. С ходьбой были одни проблемы.

Я проковылял в сторону, сделал свои дела, прихромал обратно. Мышцы ныли, царапины от песка щипало, я очень давно не мылся, щеки и подбородок заросли. Колено болело как в аидах. И не только колено: моей гордости тоже досталось.

— Ты разговаривал, — сообщила Дел, аккуратно раскрывая одеяло.

Вот это замечание было совсем не к месту. Но раз уж она заговорила…

— Разговаривал?

— Этой ночью. Во сне, — встав на колени, она попыталась оживить угли костра. — Я уже хотела разбудить тебя, но… я была… ну…

— Испугана? — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Ты думала, что я вытащу меч из ножен и наброшусь на тебя с ним в середине ночи?

Дел не ответила.

И от этого стало совсем больно: похоже мой вопрос был намного ближе к истине, чем я подозревал.

Я вспылил и рявкнул:

— Аиды, баска, давай разберемся с этим раз и навсегда. Если ты так меня боишься…

— За тебя, — тихо поправила она.

— За меня? Почему за меня?

Она наклонилась, раздула угли и посмотрела на меня через пепел и дым.

— Я боюсь того, что он сделает с тобой. Каким ты станешь, после того, как он тебя переделает.

Да, тут было с чем разобраться.

— Ну… Я не думаю, что тебе придется это выяснить. Я становлюсь довольно упрямым, когда дело касается волшебников, мечтающих превратить меня во что-то вроде тех гончих, служивших Чоса, — я не сдержался и скривился от отвращения. — Аиды, так умереть… — я не закончил, потому что не мог больше говорить на эту тему. Неуклюже присаживаясь около костра, я поинтересовался: — Так о чем я разговаривал во сне?

— Об образце, — ответила Дел, бросая мне флягу. — О линиях, узорах и образце.

Я уставился на нее.

— ОБ ЭТОМ я говорил?

— И об этом тоже. Я не все поняла. Ты говорил о рисунках на песке, — она показала. — Вот, видишь?

Я посмотрел. Около моего одеяла, там, где должна была лежать рука, появился «узор» из четырех прямых линий, слегка изгибавшихся внизу.

Я нахмурился.

— Я сделал это?

Она кивнула, сосредоточенно копаясь в седельных сумках.

— Ты прошептал что-то об образце и линиях. Потом ты приподнял руку и провел пальцами по земле. И получилось вот это, — она коснулась своей щеки. — Почти как у тебя.

«У тебя» означало мою собственную щеку, скрытую щетиной. Четыре линии наискосок, ровно проведенные к подбородку. На этом месте я наконец-то заставил песчаного тигра оторвать когти от моего лица.

Линии на земле действительно были очень похожи на мои шрамы от когтей. Наверное их можно было назвать «образцом».

Ухмыльнулся я скорее по привычке.

— Кто знает? Я даже не помню, что мне снилось, — я сделал глоток и закрыл флягу. — Ладно, давай собираться и поедем в Кууми. Это торговое поселение на краю Пенджи — вернее оно обычно на краю. Пенджа переменчива.

Дел рассеяно кивнула, приглядываясь к горизонту. Она прищурилась, потом нахмурилась. Выражение ее лица мне совсем не понравилось.

Я насторожился.

— Что случилось?

— Похоже пыль. Солнце еще не поднялось, не видно… Нет, точно пыль,

— Дел встала, отбросила сумку и, быстро наклонившись, выпустила из покрытых рунами ножен жемчужно-розовый клинок. — Если это борджуни…

— …мы сможем пригласить и их позавтракать, — закончил я. — Я сейчас не в лучшей форме и мне тяжеловато даже стоять… — но я все равно попытался, заставил себя приподняться и вынул меч из ножен.

Жалея, что не могу доверять ему.

Жалея, что не могу доверять себе.

Он оказался не борджуни. Танцор меча. Молодой Южанин, с явным недостатком физической силы и излишком надменности. Он восседал на своей лошади и рассматривал меня, подняв властный, по-пустынному острый нос.

Над выгоревшей, желтоватой тканью бурнуса за левым плечом поднималась рукоять меча, отдыхавшего в Южной перевязи.

— Песчаный Тигр? — спросил он.

Не так легко вложить разумную долю презрения в одно слово — в одно имя в данном случае — не переусердствовав, когда тебе восемнадцать или девятнадцать, но он сумел. Такая тонкость в интонации требует долгой практики и я задумался, занимался ли он танцем с таким же рвением как отработкой произношения этой фразы. Презрение в его голосе заставляло вспомнить еще об одном известном качестве человеческой натуры — а конкретно о глупости: неужели он думал, что я начну дрожать так, что вывалюсь их сандалий только из-за того, что он знал мое имя?

— Если я скажу нет, — мягко начал я, — заставит это тебя оставить нас в покое и уехать в Пенджу? С почти пустыми флягами?

Темные глаза сверкнули. Его лошадь начала нервно пританцовывать. Он успокоил ее, резковато дернув повод.

— Мои фляги почти пусты потому что я предпочел ехать быстрее чем остальные и мириться с трудностями, чтобы честь досталась мне.

«Честь» разумеется означала вызов меня на танец, но это был пустяк по сравнению с очень неприятным упоминанием об «остальных».

— Довольно глупый поступок, или ты не согласен? — вежливо спросил я.

— Как ты собираешься возвращаться без воды?

— Ты отдашь мне свои фляги, — его глаза сверкнули, когда он взглянул на Дел, потом снова повернулся ко мне. — Фляги… и твою женщину.

— И мою женщину, — повторил я. — Ну, не знаю, как ты это воспримешь… может сначала стоит спросить ее. Обычно она предпочитает, чтобы с ней советовались по таким вопросам… и я сомневаюсь, что у тебя что-нибудь получится. Дел предпочитает выбирать сама, когда ей нужен партнер для постели.

Дел лениво приподняла свой клинок. Сталь сверкнула в лучах зари.

Южанин опустил нос, разглядывая ее и не скрывая своего возмущения видом благородного меча в руках женщины, женщины, и тем более чужеземки; потом он снова посмотрел на меня.

— Меня зовут Незбет. Согласно кодексу чести Южных танцоров мечей я предлагаю тебе войти в круг, где мы сможем разрешить наш спор.