Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы), стр. 143

– Конечно, – ответил я. – По пути сюда я заметил его, там еще написано «Для мужчин». Как раз позади здания.

– Я зайду туда через пять минут, – сказал Штрассмер и торопливо вышел.

Через окно я увидел, как он присоединился к одной из групп. Может быть, старик слегка спятил? Может быть, он перетрудился и решил, что снова находится в нацистской Германии? Других причин для конспирации я не видел.

Положив сигарету в пепельницу, я вышел. Когда я проходил мимо Штрассмера, он даже не взглянул на меня. В туалет он вошел через несколько секунд после меня. Глаза его нервно забегали по кабинкам.

– Мы одни?

– Думаю, что да, – ответил я, вглядываясь в него и прикидывая, где найти доктора, если у него проявятся признаки сумасшествия.

Штрассмер прошел вдоль кабинок, открывая двери и заглядывая внутрь. Убедившись, что там никого нет, он повернулся ко мне. Лицо его было бледным и напряженным, на лбу выступили капельки пота. Мне показалось, что я узнаю симптомы. Если вы не привыкли к жаркому солнцу Невады, то оно может убить вас. Первые же слова Штрассмера убедили меня в собственной правоте.

– Герр Корд, – хрипло прошептал он, – война не продлится шесть месяцев.

– Конечно, нет, – мягко согласился я. Штрассмеру нельзя было перечить, а, по возможности, следовало успокоить его. Я надеялся, что соображу по ходу дела, как поступить дальше. Повернувшись к раковине, я предложил:

– Позвольте налить вам стаканчик...

– Она закончится в следующем месяце.

Похоже, что все мои мысли отразились у меня на лице, потому что, увидев мой раскрытый рот, Штрассмер быстро сказал:

– Нет, я не сумасшедший, герр Корд. Никому другому я бы этого не сказал, только вам... Так я смогу отплатить вам за спасение моей жизни, ибо знаю, как это важно для вашего бизнеса.

– Но... но каким образом...

– Большего я вам сказать не могу, – оборвал он меня. – Поверьте мне. В следующем месяце Япония будет раздавлена! – Штрассмер повернулся и почти выбежал на улицу.

Некоторое время я смотрел ему вслед, потом подошел к раковине и умыл лицо холодной водой. Похоже, что с головой у меня было похуже, чем у него, потому что я начинал верить в то, что он сказал. Но почему? Да, мы потрепали япошек, но они еще удерживают Малайю, Гонконг и голландскую Ост-Индию. А с их философией камикадзе будет довольно сложно закончить войну в течение одного месяца.

Я все еще рассуждал об этом, когда мы с Моррисом ехали к поезду.

– Знаешь, кого я здесь встретил? – спросил я у него и, не дожидаясь ответа, сказал: – Отто Штрассмера.

Моррис облегченно улыбнулся. Наверное, он полагал, что я ему устрою разнос за то, что он ничего не сказал мне о том пилоте.

– Хороший маленький человек, – сказал Моррис. – Как у него дела?

– Да вроде все в порядке. Он возвращался в Нью-Йорк. – Я посмотрел в окно на пустыню. – Между прочим, ты не слышал, над чем он работал?

– Точно не знаю.

– Ну а примерно?

– Я слышал кое-что, – сказал Моррис, – от одного друга в Клубе инженеров, который тоже немного работал над этой проблемой. Он говорил, что это называется Манхэттенский проект, что он связан с профессором Эйнштейном.

У меня в изумлении поднялись брови.

– А что мог Штрассмер делать для такого человека, как Эйнштейн?

Моррис снова улыбнулся.

– Но ведь изобрел же Штрассмер пластмассовые пивные кружки, которые прочнее металлических?

– Ну и что?

– Возможно, что профессору понадобилось, чтобы Штрассмер изобрел пластмассовый контейнер для хранения его атомов? – смеясь, предположил Моррис.

Я почувствовал громадное возбуждение. Контейнер для атомов, энергия в бутылке, готовая взорваться, если вынуть пробку. Маленький человек не был сумасшедшим, он знал, о чем говорил. Сумасшедшим был я.

Я был уверен, что произошло чудо. Штрассмер и его друзья приехали в пустыню и сделали это чудо. Теперь они уезжают домой, их работа закончена. Меня совершенно не интересовало, что это была за работа и как они ее делали. Но я был глубоко уверен, что это произошло.

Чудо, которое положит конец войне.

2

Я вышел из поезда в Рино, а Моррис поехал дальше в Лос-Анджелес. Не было времени звонить Роберу на ранчо, поэтому на фабрику я отправился на такси.

Мы проехали под вывеской «Корд Эксплоузивз» через стальные ворота, которые теперь на милю отстояли от основного здания фабрики.

Во время войны фабрика стремительно разрослась, как, впрочем, и все другие наши предприятия. Казалось, что не имеет значения, чем мы занимаемся – нам всегда не хватало места.

Я расплатился с шофером, он уехал, а я стоял и смотрел на старое здание фабрики. Оно выглядело тусклым и обветшалым по сравнению с новыми корпусами, и одна лишь белоснежная крыша по-прежнему сверкала на солнце. У меня никогда и мысли не возникало перенести свой кабинет в новое здание, как это сделали другие члены администрации. Тщательно раздавив каблуком сигарету, я вошел в здание.

Здесь пахло как всегда, и, как всегда, когда я проходил мимо рабочих, я услышал их шепот: «Сынок». Сынок. Двадцать лет минуло с той поры, как умер мой отец, большинство из тех, кто знал меня тогда, уже не работали на фабрике. И все-таки по-прежнему меня называли здесь именно так. Даже молодые, которые были в два раза моложе меня.

Кабинет тоже не изменился. Большой тяжелый стол и кожаные кресла обветшали и потрескались. Секретаря в приемной не было, да это меня и не удивило, ведь меня не ждали.

Я сел за стол и щелкнул тумблером переговорного устройства, напрямую соединенного с кабинетом Макаллистера, который располагался в новом здании в четверти мили отсюда. В голосе его послышалось удивление.

– Джонас! Откуда ты?

– От военных. Мы отогнали им новый самолет.

– Отлично. Он им понравился?

– Думаю, что да, – ответил я. – Они не доверили мне летать. – Я нагнулся и, открыв дверь шкафчика, стоящего рядом с телефонным столиком, достал бутылку виски, которая всегда стояла там. – Чем нам грозит расторжение военных контрактов, если война кончится завтра?

– Компании взрывчатых веществ? – спросил Макаллистер.

– Всем компаниям, – ответил я, зная, что у него хранятся копии всех контрактов, которые мы заключали, потому что этот кабинет он считал своим родным домом.

– На это потребуется некоторое время, я прямо сейчас посажу кого-нибудь подобрать необходимые бумаги.

– Около часа?

Макаллистер замялся, но когда заговорил вновь, удивления в его голосе не было.

– Хорошо, если это так важно.

– Очень важно.

– Ты что-то узнал?

– Нет, – честно признался я, – точно нет, просто предполагаю.

Макаллистер помолчал некоторое время, затем сказал:

– Мне только что принесли расчеты преобразования радарных цехов и цехов по выпуску мелких деталей в компанию по выпуску электроники. Захватить?

– Захвати, – сказал я и щелкнул тумблером, обрывая связь.

Взяв с подноса стакан, я наполовину наполнил его виски и посмотрел на портрет, с которого на меня смотрел отец. Протянув стакан в его сторону, я сказал:

– Прошло много времени, папа... – и выпил виски залпом.

Я кончил рассматривать чертежи, лежащие передо мной на столе, и туго свернул их в трубочку. Потом посмотрел на Макаллистера.

– Мне это нравится.

Он кивнул.

– Я завизирую их и отправлю в отдел закупки, чтобы они сделали заявки на все необходимые материалы с таким расчетом, чтобы мы получили их, когда закончится война. – Он посмотрел на бутылку виски, стоящую на столе. – А ты не слишком гостеприимен. Как насчет выпить?

Я удивленно посмотрел на него. Мак никогда не увлекался выпивкой, особенно в рабочее время. Я подвинул к нему бутылку и стакан.

– Наливай.

Он плеснул на донышко, выпил и покашлял, прочищая горло.

– Есть еще одна послевоенная проблема, которую я хотел бы обсудить с тобой, – смущенно сказал он.