Одинокая леди, стр. 39
И сразу же перед моими глазами возникла картина: крохотная девочка сидит на верхних ступеньках лестницы и плачет. Это я — маленькая девочка... Но сегодня-то я ведь уже не та маленькая девочка, так почему же я плачу?
В дверь осторожно постучали.
— Ты еще не спишь, девочка? — послышался тихий голос отца.
Я открыла дверь. Его лицо, освещенное боковым светом из холла, показалось мне более осунувшимся и еще более морщинистым, чем было раньше.
— Не спится? — спросил он. Я молча кивнула.
— Может, я приготовлю тебе горячего молока?
— Все будет в порядке, па.
— Надеюсь, мама не очень разволновала тебя. Понимаешь, она очень о тебе беспокоится и переживает...
— Я знаю. Нет, дело не в ней.
— На нее свалилось столько забот — она все время крутит это в голове... А больше всего она переживает из-за того, что Бобби пошел в армию. Гораздо больше, чем она пытается показать.
— А теперь еще и я. Мой развод не принес ей облегчения.
— Ты за нас не волнуйся, мы справимся... Главное, чтобы оба вы были в порядке. — Он поколебался, но потом все же сказал:
— Ты же знаешь, что если тебе хоть что-то понадобится — что бы это ни было, тебе достаточно просто позвонить нам.
Я поцеловала его в щеку.
Он погладил меня по голове.
— И мне не нравится, когда тебе причиняют боль.
— Я сама во всем виновата, — сказала я. — И я сама должна со всем разобраться и справиться. Но теперь, когда у меня появился шанс, надеюсь, все пойдет хорошо. Он долго и внимательно на меня смотрел, потом сказал:
— Уверен, что так и будет. — И добавил:
— Просто тебе не нужен еще один отец.
Я была настолько удивлена его словами, что он прочитал это в моих глазах и не дал мне возможности заговорить.
— Мы оба с Уолтером столкнулись с одной и той же проблемой: ни я, ни он не захотели поверить в то, что ты выросла, стала взрослой. — Внезапная улыбка согрела его морщинистое лицо. — Я понял это в тот самый момент, когда увидел тебя в заглавной роли в его пьесе. Он бы хотел сохранить тебя такой — девочкой — навсегда и ни о чем лучшем не мечтал. Но разница между пьесой и жизнью в том, что жизнь меняется, а события в пьесе — нет.
Девушка в пьесе и сегодня все та же, какой была пять лет назад. А ты уже совсем другая.
Я чувствовала, как по моим щекам бегут слезы. Он обнял меня и прижал мою голову к груди. В его голосе появилась задумчивая интонация:
— Не следует так расстраиваться и чувствовать себя виноватой, Джери-Ли. Все могло бы оказаться гораздо хуже. Некоторые люди так и не взрослеют всю жизнь.
Глава 4
Я смотрела, как мой отец спускается по лестнице в холл первого этажа.
Он скрылся в своей комнате. Я закурила сигарету, закрыла дверь и опять присела к окну.
Девушка в пьесе никогда не вырастет...
Когда-то я была девушкой в пьесе. Не осталась ли я ею? Может быть, мысль о том, что я повзрослела, выросла, — ошибочная, просто иллюзия?
Я до сих пор помню все до мельчайших подробностей, что произошло в тот день, на второй неделе, репетиций. Именно тогда началось мое взросление.
Я не хотела репетировать.
Я твердила, что я не актриса. Но Уолтер и Гай твердили обратное и давили на меня — давили непрерывно, так что я в конце концов сдалась.
Вначале я чувствовала себя отвратительно, все время не в своей тарелке — любитель среди профессионалов. Но постепенно я училась. Шаг за шагом. К концу первой недели они уже могли слышать меня, например, с балкона. И все были так заботливы, так внимательны, что я постепенно почувствовала себя как бы на своем месте — появилась уверенность. Вплоть до того дня, когда это вдруг свалилось на меня, как кирпич на голову.
«Красавчик» Дрейк вернулся из Голливуда в Нью-Йорк через пятнадцать лет после того, как он отправился туда сниматься. И его первая роль после возвращения была в нашей пьесе. Он был звездой и отлично знал это. И еще он был профессионалом и никому не позволял забыть это, особенно мне. Он знал все актерские штучки и приемчики. Например, половину времени моего пребывания на сцене я играла спиной к зрителям, как выяснилось после репетиции. Или оказывалась за его широкой спиной, так что меня никто не видел. Или застревала в одной стороне сцены, а он оказывался в другом конце и, захватив зрительское внимание, купался в нем.
Вначале я просто не понимала всего, что происходит, и поэтому не беспокоилась и не переживала. Но постепенно я начала замечать, что он вытворяет, и стала злиться. Нет, я вовсе не хотела сделать из своей роли нечто большее, чем следовало по пьесе, но и не меньше, поскольку чувствовала в себе способность полностью отвечать требованиям пьесы. И я начала бороться — так, как я могла.
К этому времени я обнаружила, что Дрейк помнит только последние слова реплики партнера и отвечает на них. Это — как рефлекс. И малейшее отклонение в "хвосте " фразы, как называют актеры, ставит его в тупик.
Тогда я стала менять «хвосты» своих реплик, тем более, что это мне было очень легко сделать, потому что Уолтер писал их с моих слов.
В тот день мы прогоняли пьесу целиком уже во второй раз. Мы приближались к кульминации второго акта. И вдруг, неожиданно для всех, он сорвался:
— Да будь оно все проклято! — взревел он.
Мы замерли. Дэн Кейт, игравший роль моего отца, уставился на него, потом перевел взгляд на меня. Джейн Картер, стоявшая в кулисе и ожидавшая своего выхода, непроизвольно открыла рот да так и не закрыла его, когда Дрейк промаршировал, топая ногами, к рампе в центре сцены и крикнул в зал, где сидели Уолтер и Гай:
— Мне недостаточно платят, чтобы я выступал здесь в роли Станиславского! Если бы я хотел открыть студию актерского мастерства и собрал девиц, ошалевших от желания выходить на сцену, я бы сделал это в Голливуде. Если вы не можете заставить миссис Торнтон произносить те реплики, которые вы написали для нее, можете искать другого актера на мою роль. Я ухожу!
И он ушел со сцены.
— Зал замер — ни звука, ни шороха, ни вздоха. В мертвой тишине мы услышали, как где-то далеко, в глубине театрального здания хлопнула дверь его уборной. Затем все заговорили одновременно.
— Тихо! — голос Гая был властным, твердым. Он шел к сцене, сопровождаемый Уолтером, и мы умолкли. Он посмотрел на Дэна и Джейн и быстро сказал:
— Отдохните полчасика.
Они тут же ушли со сцены, не сказав ни слова. Гай и Уолтер молча глядели на меня. Я отлично помню, что в этот момент я чувствовала себя маленьким ребенком, осмелившимся возражать родителям.
— Вы же все видели, что он вытворяет со мной! — , бросилась я в атаку. — Это просто издевательство! Он делал все, чтобы выставить меня дурочкой, показать, что я — ничто!
Больше мне нечего было сказать, и поэтому я заплакала.
— Ладно, — всхлипывала я, — я ведь никогда не говорила, что я актриса, это вы... Теперь я уйду...
— А это не тебе решать, — сказал Гай совершенно. спокойно. — Здесь я режиссер.
— Так будет лучше для пьесы и для спектакля, — Продолжала я сквозь всхлипывания. — Он меня ненавидит. С другой девушкой у вас не будет никаких осложнений.
— Дрейк прав. Ты меняешь слова в репликах и сбиваешь его. Зачем?
— Он не должен поступать со мной так, как он делает!
— Ты не ответила на мой вопрос.
— А ты не ответил на мой — выкрикнула я с вызовом.
— Мне и не нужно отвечать. Я не порчу написанное автором.
— Но если ты считаешь, что порчу я, почему ты молчишь?
— Потому что сейчас не время. Сейчас я хочу знать, почему ты это делаешь?
— Потому что это единственный способ заставить его дать мне возможность играть роль так, как я считаю нужным.
Гай и Уолтер понимающе переглянулись.
— Но причина недостаточно веская, — сказал Гай. И тут неожиданно все мои страхи отступили, и я сорвалась:
— Тогда скажите, что мне делать? Как мне произносить все эти реплики и оставаться семнадцатилетней девочкой по пьесе, если так говорят тридцатилетние женщины? И я не знаю ни одной девчонки, кто бы так говорил!