Искатели приключений, стр. 179

— Ты была одинока и до того, как я убил его, — спокойно сказал я. — Я же говорил тебе, что именно он убил твоего отца.

— Я не верю тебе! — в глазах Беатрис снова появились слезы.

На этот раз я потерял терпение и сердито влепил ей пощечину.

— Прекрати!

Она перестала плакать, вскочила с дивана и бросилась ко мне, пытаясь вцепиться мне в лицо.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу!

Я схватил ее за руки и крепко стиснул их. Сквозь тонкое платье я почувствовал тепло ее крепкого, молодого тела. Заглянув в ее разъяренные глаза, я рассмеялся. От прикосновения к ней меня охватила волна желания, и я знал, что она поняла это.

Теперь она была совершенно спокойной, хотя глаза продолжали пылать злобой. Но это уже была другая злость, направленная на самое себя, как будто она окончательно убедилась в том, о чем уже давно знала.

— Ты животное! Теперь ты, наверное, намерен изнасиловать меня.

— Намерен, — ответил я, — и, возможно, это как раз то, чего тебе больше всего хочется.

Беатрис вырвала свои руки из моих, она стояла и смотрела на меня, ее прекрасная грудь высоко вздымалась.

— Я хочу уехать, — сказал она почти спокойно. — Я хочу уехать из Кортегуа. Это больная страна, здесь всё и все больны. — Она повернулась и подошла к окну. — Эта страна взяла от меня слишком много, мне нечего больше отдать ей. Мой отец умер за эту страну, мой дядя...

— Я же говорил тебе, что твой дядя был глупцом. Кто подговорил его примкнуть к мятежникам? Мендоса? Беатрис повернулась и посмотрела на меня.

— Ты ведь очень гордишься собой, не так ли? Ничтожные люди всегда знают свое место. Теперь ты можешь вернуться под бочок к своим теплым женщинам, которые ничего не смеют требовать от тебя. Тебе не надо больше заботиться о нас, обо всем позаботится президент, он нас всем обеспечит. — В голосе Беатрис звучал откровенный сарказм. — Он обеспечит нас — тюрьмами и концлагерями.

— Этого не будет, — сказал я, почувствовав внезапную слабость.

— Не будет? И ты можешь стоять здесь и говорить об этом, когда твои руки запачканы кровью невинного человека? Человека, который ничего не хотел, кроме свободы для людей?

— Нет, совсем другого человека. Человека, который лгал тебе, твоему отцу — всем. Человека, который повсюду, где только мог, сеял заразу, который виновен не только в смерти твоего отца, но и, возможно, в смерти тысяч людей, погибших в течение последних нескольких недель. Вот о каком человеке ты говоришь. Я рад, что убил его!

— И теперь ты злорадствуешь по этому поводу, — сказала Беатрис, и в голосе ее прозвучали презрительные нотки. — Ты мне противен.

Мы стояли и смотрели друг на друга, и вдруг выражение ее лица резко изменилось.

— Боже, меня сейчас вырвет!

Она пробежала мимо меня в кухню, а потом через заднюю дверь на улицу. Я слышал, как ее рвало. Когда я вышел к ней, она стояла без сил, прислонившись головой к холодной стене дома.

— Беатрис, — сказал я, пытаясь обнять ее.

— Нет, Дакс, — хрипло ответила она, — оставь меня.

Я впервые обратил внимание на то, как она побледнела и осунулась, под глазами я заметил тени, которых не видел раньше. Она повернулась ко мне и сказала хриплым голосом:

— Помоги мне уехать. Помоги мне уехать из Кортегуа, это все, что мне от тебя надо.

Некоторое время я молчал, но когда заговорил, все же не смог сдержать злости.

— Собирай чемоданы, если ты так хочешь. Я прослежу, чтобы тебя отправили первым же самолетом или кораблем.

Я вернулся в дом. Когда я проходил через гостиную, злость моя прошла и я улыбнулся. Интересно, что скажет Беатрис, когда увидит, что этот первый самолет окажется моим.

34

Когда я вернулся в президентский дворец, в моей приемной сидел полковник Тулья.

— Ваше превосходительство, я позволил себе дождаться вашего возвращения.

— У меня еще не было времени обсудить наш вопрос с президентом.

— Знаю. До нас дошла весть о том, что Мендоса мертв. Президент сообщил об этом часа полтора назад.

Я кивнул. Хойос знал свою работу, интересно, сказал ли он президенту, что я приказал освободить Беатрис.

— Машинистки уже закончили работу, — сказал Тулья. — Я подумал, что перед разговором с президентом вы, возможно, захотите посмотреть остальные приговоры.

Я сел, и Тулья открыл свой портфель, выложив на мой стол стопку бумаг. Я взял верхнюю. Имя приговоренного ничего не говорило мне, я никогда не слышал его раньше. Это был молодой лейтенант, ему исполнилось всего двадцать три года.

Положив приговор на место, я закурил, не в силах оторвать взгляда от стопки бумаг, лежащих передо мной. Впервые я осознал, что смерть может быть такой простой и безличной, нужна просто моя подпись на этих приговорах, чтобы послать людей на смерть.

Моя подпись. Я глубоко затянулся, наполнив легкие дымом. Интересно, каким еще образом намерен использовать меня президент. Я почувствовал внезапную слабость. Сколько еще людей должно умереть во имя сохранения его власти?

Мне вспомнилось злобное удовлетворение в его голосе, когда сегодня утром во время полета над деревней он сказал мне: «Это будет им хорошим уроком. Теперь уж им долго не захочется воевать».

Ответ на мой вопрос уже давно таился внутри меня, просто я не признавался себе в этом. Ответ этот был не нов, а англичане облекли его в сжатую форму: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».

Президент, конечно, задумал нечто большее, чем просто оказать мне доверие, в моем теперешнем положении существовал большой соблазн, и он прекрасно понимал это. Возможность распоряжаться жизнью и смертью. Какой еще высшей властью может обладать человек? Он понимал, что какими бы благородными чувствами я ни руководствовался, если я подпишу эти приговоры, то тем самым воспользуюсь этой властью, а раз так, то мое развращение будет неизбежным.

А вот мой отец не смог понять, что здесь не может быть золотой середины, здесь нет полутонов — только черное и белое. И далее если в какой-то момент ты сумеешь отстоять свою позицию, в конечном счете все равно проиграешь. Я поднял взгляд, полковник Тулья напряженно смотрел на меня.

Я глубоко вздохнул. Первый раз в жизни я почувствовал себя свободным. Я был самим собой, я принадлежал только себе, не зависел ни от памяти отца, ни от президента, а только от себя.

Впервые в жизни я принял собственное решение.

— Полковник Тулья, сколько сейчас в столице высших офицеров, кроме вас?

— Пять полковников, — ответил он, — включая Хойоса из тайной полиции и заключенных Пардо и Васкеса. А реально только я и Зулуага, все остальные в районе боевых действий.

— Возможно ли собрать трибунал?

— Если включим Хойоса. — Глаза Тульи засветились, он понял, что я собираюсь сделать. — Ведь надо всего трех офицеров.

— А пленники? — спросил я. — Они в Курату? Он кивнул и замялся.

— Здесь есть одна трудность, нам нужен еще один офицер — председатель трибунала. Я встал из-за стола.

— Это не проблема. Я же все еще полковник. Я посмотрел на часы.

— Сейчас семь. Вы сумеете все организовать в течение часа?

Поднявшись в свою комнату, я побрился и принял душ. Когда около восьми я снова спустился в свой кабинет, все уже были на месте. Похоже, один Хойос чувствовал себя в такой компании неуютно.

Я прошел к столу и сел в кресло.

— Джентльмены, мы все знаем, по какому поводу собрались здесь, так что давайте сразу перейдем к делу. Ко мне обратился Тулья.

— Первым делом нам необходимо выбрать из числа офицеров председателя трибунала.

Я кивнул и через минуту был выбран председателем.

— Следующим вопросом является представление трибуналу обвинений против подсудимых. — Тулья подошел к моему столу и положил на него лист бумаги.

Да, он все тщательно продумал и каким-то образом нашел время написать именно то, что я хотел сказать.

— Полковник Васкес, заседание трибунала собрано в соответствии с уставом армии и пунктом шесть условий капитуляции, подписанных вами...