Босс, стр. 24

Джек не упомянул о расстреле беженцев. У него возникла одна идея, и он не желал настраивать немцев против себя.

— Мы хотели бы стать свидетелями вашего наступления на Маасе и транслировать прямой репортаж о ходе сражения на Соединенные Штаты.

— Вы хотите рассказать о нашей победе? Я могу это устроить.

— И еще, полковник, — продолжал Джек. — Мы оставили в Динане француза и бельгийца. Они сотрудники «Лир бродкастинг». Я буду вам очень признателен, если вы доставите их из Динана в то место, откуда будет вестись наша передача.

Капитан Риттер заулыбался:

— Фламандец, у которого вы арендовали автомобиль, работает на нас. Ваш незаменимый мсье Бельвиль об этом не знает. Динан уже в наших руках. Люди, о которых вы говорите, задержаны. Их доставят к вам. Нет проблем.

За руль белого «мерседеса», теперь украшенного германскими флажками, сел лейтенант Хантзингер. За «мерседесом» следовал штабной автомобиль с техниками и оборудованием. Для трансляции выбрали вершину холма в востоку от Седана, с которой открывался прекрасный вид на реку, город и лесистые холмы на другом берегу, где французские войска готовились отразить немецкое наступление.

Сигнал на армейской частоте должен был поступать на ретранслятор в Бастони, а оттуда — на Norddeutsche Rundfunk в Гамбурге, ту самую радиостанцию, через которую на Кейп-Код передавались интервью Гитлера и его речь во Дворце спорта в 1938 году.

Лейтенант Хантзингер объяснял, что происходит. Наступление началось многочасовой артподготовкой, поддержанной бомбардировкой с воздуха. Раз за разом «юнкерсы» пикировали на французские позиции, уделив особое внимание артиллерии, развернутой в лесах за городом. К тому времени, когда немецкая пехота на больших резиновых лодках начала форсировать Маас, дым и пыль от разрывов бомб и снарядов густой пеленой затянули город и реку, так что французы смогли увидеть и потопить лишь несколько надувных лодок. Пехота штурмом взяла Седан и окрестные холмы, вышибив с позиции артиллеристов, которые еще могли бы спасти французов. К вечеру стало ясно, что немецкая армия практически без потерь перешла Маас у Седана.

Кертис работал в прямом эфире. Час за часом перед слушателями «Лир бродкастинг» разворачивалась картина сражения в далекой Европе. «Здесь, у Седана, второго сентября тысяча восемьсот семидесятого года французский император Наполеон Третий сдался немецкой армии после одного из самых сокрушительных поражении в истории Франции. Сегодня, тринадцатого мая тысяча девятьсот сорокового года, Франция стоит на пороге катастрофы не меньших масштабов…»

Немецкая армия одержала победу на поле боя. «Лир бродкастинг» — в эфире.

Даже после того, как Франция пала под немецкими ударами, Кертис Фредерик мог продолжать работать в Париже. Его самого и сеть радиостанций, которую он представлял, немцы считали скорее друзьями, чем врагами. Кертис не сумел отправить Бетси в Америку до того, как немцы заняли Париж, но опасность им не грозила. И не только им. Летом сорокового года Париж оставался Парижем, во всяком случае, для граждан нейтральных стран. Однако любые радиорепортажи подвергались жесткой цензуре.

Джек приказал Фредерику перевести информационное бюро «Лир бродкастинг» в Лондон. Кертис взял с собой Жан-Пьера и его жену, но, предчувствуя, что немцы попытаются высадиться на Британских островах, отправил Бетси домой. Она собиралась пересечь Атлантику на «Кунардере», но лайнер потопила немецкая подлодка. Поэтому Бетси отплыла на более современном американском корабле.

В Штатах Джек выступил на трех десятках обедов, рассказывая об увиденном в Бельгии.

— Плевать они хотели на жизни тех людей. Детей. Беременных женщин. Стариков. Без всякой жалости они расстреливали из пулеметов беженцев, чтобы те запрудили дороги, по которым передвигались армейские части, подвозились боеприпасы и продовольствие. Я видел людей, лежащих в крови. Я слышал их крики. Но я не увидел и намека на сожаление в глазах и поступках немецких офицеров, которые с готовностью помогали нам донести до американского слушателя подробности их победы.

Комитет «Америка прежде всего» [46] обвинил Джека в том, что он использует принадлежащие ему радиостанции, чтобы помочь Рузвельту втянуть нацию в войну.

«Тайм» напечатал его портрет на обложке и подробно изложил приключения Джека Лира в Бельгии в мае 1940 года.

В «Тайм» не прознали и, соответственно, не упомянули, что Джек пригласил Соломона Вейсмана заехать к нему и присоединился к Бнай Брит.

Глава 11

1941 год

Мужчина, который переехал в Бостон вместе с Кертисом Фредериком, в действительности не был его братом. Звали его Уиллард, но не Уиллард Фредерик. Более того, не работал он и над биографией Уильяма Ллойда Гаррисона. Уиллард плакал, когда Кертис женился на Бетси, и плакал вновь, когда тот уехал в Европу и сказал, что не может взять его с собой. В кембриджской квартире Кертиса Уиллард продолжал жить до января 1941 года, пока Кертис не прислал ему из Лондона телеграмму, предлагая выехать в Англию и поселиться вместе с ним.

Понимая, что Бетси в Лондоне делать нечего, так как город постоянно бомбили, Кертис Фредерик решил, что пора вспомнить об Уилларде.

Собственно, двое мужчин не прекращали встречаться. Женитьба Кертиса не оборвала их отношений, как он и обещал Уилларду. В Бостоне они не жили вместе, но не реже раза в неделю утоляли свои плотские страсти.

Квартирка Кертиса в Кенсингтоне не шла ни в какое сравнение с теми апартаментами, которые он обычно занимал, но лондонцы почли бы за счастье иметь такое жилье, да еще в районе, который не привлекал внимания немецких летчиков. Ранее квартиру занимали вышедший в отставку генерал-майор и его жена. Но генерала вернули на службу, и он отправил жену в Кент, к ее сестре, на время войны. Квартира состояла из одной спальни, гостиной с нишей, служившей столовой, кухни и ванной. На окнах висели желтые кружевные занавеси, на спинках кресел и дивана лежали салфеточки.

Уиллард, по жизни Уиллард Ллойд, звал своего активного партнера Керт, произнося это имя как Курт. Кертис называл Уилларда Коки [47].

Коки и внешне ничем не походил на Кертиса. Хрупкого сложения, невысокий, с остатками светлых волос на голове. Все прочие волосы, растущие на теле, он тщательно сбривал. Одевался он неприметно, но, когда спускал брюки и трусы, на свет Божий появлялся внушительный агрегат, и Коки с радостью демонстрировал свое единственное достоинство.

Коки взял за правило в присутствии Кертиса ходить по квартире в чем мать родила, за исключением очень уж холодных дней. И старался почаще повернуться к Кертису передом, чтобы тот лицезрел пенис, благодаря которому Коки получил свое прозвище. Пенис длиной восемь дюймов и диаметром в два с половиной дюйма. Коки нравилось, когда Кертис восхищался и гладил его «игрунчика». Если холод заставлял Коки одеваться, он вытаскивал пенис из штанов, словно хвост, да так и ходил, выставив его напоказ.

Каждый вечер начинался с рассказа Коки Кертису о том, что ему удалось купить за день из еды и питья. Практически все свое время Коки проводил в поисках вкусненького, дабы разнообразить ту скромную диету, на которой лондонцы просидели всю войну. Он находил спекулянтов и за большие деньги покупал мясо, овощи, спиртное — продукты, вкус которых большинство англичан уже забыли.

У них существовало разделение труда: Кертис зарабатывал деньги, а Коки вел домашнее хозяйство.

Горячая вода для ванны тоже была проблемой, но Коки мыл Кертиса каждый вечер. Весь день вода стояла у него в ведрах, нагреваясь до комнатной температуры. Потом он согревал ее на газу. Кертиса Коки не только мыл, но и вылизывал, уделяя особое внимание ушам, пальцам ног и, естественно, промежности. Потом пенис Кертиса оказывался у него во рту, и Коки сосал его, покусывая, пока Кертис не достигал оргазма. Иногда, когда Кертис приходил совсем вымотанный, Коки приходилось потрудиться. Он не возражал. И никогда не просил Кертиса ответить ему тем же. Кертис и не отвечал. Лишь иногда снисходил до того, чтобы погонять Коки шкурку. Тот ни на что большее и не претендовал.