Потерянный ангел, стр. 25

У Сузанны было такое ощущение, что всю жизнь она только тем и занималась, что пекла хлеб. Смешивала, взбивала и пекла. Пекла дважды в день. Ни одной ночи не проходило, чтобы в бадье не поднималось тесто. Прошло всего полчаса, как петух своим криком приветствовал зарю, а она уже стояла на кухне и пекла к ужину хлеб. Утренняя порция уже стояла в маленькой духовке сбоку от огромной печки, занимавшей одну стену кухни почти целиком. Скоро хлеб нужно будет вынимать. Кругом приятно пахло свежей выпечкой.

Остальные члены семьи выйдут к завтраку через час. С этого начинался их день. Так будет продолжаться бесконечно, пока есть Сузанна, которая обо всем позаботится. Только по непонятным причинам ей больше не нравился этот раз и навсегда заведенный порядок. Ее жизнь была добродетельной, заполненной делами, но… но… но что? Она должна быть благодарной, а не роптать. Что с ней такое, почему ей втайне хочется чего-то большего, чем то, что она имеет?

На плите кипела каша. Если полить ее патокой и есть со свежим хлебом и маслом – получится отличная утренняя трапеза. Вместе с сестрами она быстро перемоет посуду и отправится в огород. Сузанне нравилось полоть.

– Мне что-нибудь еще сделать, мисс Сузанна? – Бен вошел через заднюю дверь с охапкой дров, которые потребуются ей для плиты. Он сегодня старался вовсю, и она от души поблагодарила его.

– Ты можешь покормить кур.

– Да, мэм. – Он сложил дрова в корзину и вышел.

Крэддок уже тоже должен был подняться и подоить корову, но Сузанна знала, что этот пьяница не проснется, пока Бен его не разбудит. Крэддок любил поспать почти так же, как и хорошенько выпить, и именно по этой причине ему никогда не удавалось долго удерживаться на одном месте.

От Крэддока мало толку. Бен ненадежен. Они только добавляли забот, взваленных на плечи Сузанны. В последние месяцы она просто падала с ног под грузом проблем. И что же она сделала? Купила работника, чтобы облегчить себе жизнь. Эгоизм чистейшей воды! “А на эгоизме бирка с большой ценой”, как любит говорить отец. Теперь ей придется платить эту цену.

Коннелли. Как только Сузанна вспоминала о нем, ей хотелось провалиться сквозь землю. Вообразить невозможно, что она, не обменявшаяся даже мимолетным кокетливым взглядом ни с одним мужчиной, оказалась полуголой в постели с незнакомым человеком, купленным накануне. Как только Сузанна представляла его руки на своей груди, его колени между ее ног, не говоря уже о его жадных поцелуях, ей становилось плохо.

Когда же она вспоминала, как отозвалось на его ласки ее тело, Сузанне становилось плохо морально.

Ей было страшно посмотреть на себя в зеркало. Она боялась встретиться взглядом с опозоренной, униженной и рассерженной Сузанной. Происшествие с Коннелли вывело ее из себя. Как могли у нее, дочери своего отца, считающейся образцом праведности, вызывающей всеобщее восхищение, появиться такие темные желания? Отец, узнай он об этом (Господи, сделай так, чтобы он никогда не узнал!), сказал бы, что ее искушал дьявол. Но Сузанна знала лучше: она виновата сама.

Однако еще больше ее пугала необходимость общаться с Коннелли, когда тот проснется. При одной только мысли о предстоящей встрече с ним она дрожала от стыда и дикой, бессильной ярости.

Но и продать его нельзя. Сузанна не могла допустить, чтобы он проболтался хотя бы одной живой душе о том, что произошло между ними.

Как она могла попасть в такой переплет? Да потому что упряма как мул, вот как. Грир пытался убедить ее, что она совершает ошибку, покупая этого человека, но разве она слушала?

Если бы дело не касалось ее лично, Сузанна бы рассудила, что все так и должно было случиться. Признаваясь себе в этом, она с такой силой мяла и взбивала тесто, достающее ей до локтей, как будто это было ухмыляющееся лицо Коннелли.

Из зала донесся какой-то звук, и Сузанна оцепенела. Вернее, это был не звук, а внезапная тишина.

Оказывается, она уже привыкла к хрипловатому дыханию Коннелли. Он так рано проснулся? Эта догадка заставила Сузанну сосредоточиться.

Еще раз перевернув тесто, Сузанна закрыла его тряпкой и оставила подниматься. Размеренным шагом, не торопясь, она направилась через холл к двери в зал. На пороге остановилась и, вытирая руки о передник, сделала то, чего ей меньше всего хотелось – взглянула в сторону постели.

Коннелли, приподнявшись на локте, лежа смотрел на нее. Через единственное окно пробивались первые солнечные лучи, неяркий утренний свет наполнял комнату. В этом свете вид у Коннелли был еще более зверский, чем накануне. Ему место на борту пиратского судна или в пивнушке. Он вполне бы мог распевать в пьяном угаре неприличные песенки.

Конечно, она сошла с ума – она не могла реагировать на прикосновения такого человека!

– Воды, – с трудом прохрипел он. Сузанна усилием воли выбросила из головы воспоминания о прошедшей ночи, коротко кивнула, вернулась на кухню и набрала ковшик воды из ведра, стоящего у двери. Затем вошла в зал, осторожно неся ковшик. Не решаясь приблизиться к Коннелли, Сузанна секунду постояла на пороге, но потом все же заставила себя шагнуть вперед.

Если она хочет забыть о прошлой ночи, ей надо вести себя так, как будто ничего не случилось. Пусть внутри у нее все холодеет и замирает, никто не должен знать об этом, кроме нее. Она девушка смелая и хорошо знает, что собака кусает лишь тогда, когда чувствует, что жертва ее боится. Она направится к Коннелли с той же уверенностью, с какой приблизилась бы к злющей собаке.

Чтобы отдать ему ковшик, ей нужно было подойти к кровати. А вдруг он схватит ее? Ерунда! Она задрала подбородок и подошла прямо к Коннелли. Если он останется жить в их доме, а благодаря ее капризу так и будет, она не сможет избегать его вечно. Пусть думает, что она абсолютно спокойна.

– Спасибо. – Он взял ковшик и, закрыв глаза, с жадностью выпил воду.

Машинально она отступила в сторону. Выпив воду, Коннелли открыл глаза и осмотрел ее с головы до ног – от стянутых в пучок волос до закрытого фартуком платья.

– Тебе больше идет с распущенными волосами, – сообщил он.

Сузанна чуть не задохнулась.