Староста страны Советов: Калинин. Страницы жизни, стр. 17
— Когда ложку-то последний раз в руках держал?
— Кажется, вчера утром… Или позавчера, — задумался он. — Да ты не беспокойся, чай пью регулярно. Вот только спать некогда было, — Михаил Иванович понизил голос. — Новости, Катюша, очень серьезные. Помнишь, я говорил тебе про ленинскую резолюцию?
— Как же не помнить!
— Сегодня обсудили. И приняли окончательное решение. Начнем в ближайшие дни.
— С оружием, значит?! — Екатерина Ивановна зябко повела плечами. — Господи, Миша, да ты же крови боишься, курице голову ни разу не отрубил… Вся деревня знает.
— Мы постараемся избегать кровопролития, но без боя власть нам не уступят.
Они поговорили еще несколько минут, обсудили, как поступить Екатерине Ивановне в случае неудачи восстания. Калинин чувствовал, что начинает засыпать за столом, сказалось напряжение минувших суток. Жена заметила это.
— Ложись, — посоветовала она. — Когда разбудить-то? До вечера отдохнешь?
— Нет, подними, пожалуйста, через два часа. На завод нужно, потом в Центральный Комитет, потом в управу. Дел у нас всегда много было, а сейчас — особенно.
Заря новой эпохи
В ту историческую ночь каждый большевик был там, куда его направила партия. Одни возглавляли отряды моряков, красногвардейцев и солдат, окружившие Зимний дворец, другие занимали вокзалы, телеграф, государственные учреждения, третьи охраняли мосты через Неву… Калинину и еще нескольким большевикам — гласным Петроградской городской думы — поручено было находиться непосредственно в здании думы, участвовать в заседаниях. Дело-то нешуточное: по существу, городская управа была вторым по значимости после Временного правительства органом власти в столице. От нее зависело управление Петроградом. А две трети гласных в думе — представители буржуазных партий: кадеты, эсеры, меньшевики. Эсером был и городской голова Григорий Шрейдер, человек чрезмерно полный, страдающий одышкой, властолюбивый и хитрый. Не исключалось, что после свержения Временного правительства городская дума попытается взять власть в свои руки. Агитировать, переубеждать многих депутатов не было смысла: они явные противники социалистической революции. Калинин и его товарищи должны были хотя бы нейтрализовать думу, помешать ей, если она решится предпринять что-либо в поддержку Временного правительства.
Заседание думы началось вечером, в девятом часу. Председатель предоставил слово Шрейдеру. Всегда степенный и невозмутимый, городской голова на этот раз почти бегом бросился к трибуне. Оратор был опытный, прямо-таки артист на сцене. Умел возвысить голос или понизить его до трагического шепота, своевременно воздеть руки. В думе к этому привыкли, даже посмеивались над "фокусами Шрейдера". Однако сейчас не до улыбок. Городской голова был бледен.
— Граждане гласные! — выкрикнул он. — Большевики, засевшие в Смольном, предъявили Временному правительству ультимативное требование сдаться со всеми находящимися в Зимнем дворце вооруженными силами. По истечении срока ультиматума по дворцу будет открыт орудийный огонь с крейсера "Аврора".
Гул прокатился по залу.
— Граждане гласные! — Шрейдер резко повысил голос. — Через несколько минут загремят пушки и под развалинами Зимнего дворца погибнет Временное правительство Российской республики! Можем ли мы оставаться безучастными свидетелями этих преступных действий?!
— Нет! Не позволим! — Депутаты орали, топали ногами. Кадеты, меньшевики, эсеры, народные социалисты — все были на стороне Шрейдера. Молчали только большевики, сидевшие тесной группой плечом к плечу. Калинин чуть заметно посмеивался: пока ничего серьезного, один шум.
— Граждане гласные! — Шрейдер вскинул руки, но, задохнувшись, опустил их. Справившись с одышкой, продолжал: — С целью предотвращения кровопролития мы должны как можно скорее направить свою делегацию к войскам, осадившим Зимний дворец. Вторую делегацию, которая отправится в Смольный, с вашего согласия, возглавлю я сам.
— Правильно! — поддержали из зала. — И на "Аврору" послать! Трех делегатов послать на крейсер к матросам!
Михаил Иванович Калинин и Дмитрий Захарович Мануильский обменялись взглядами. Думцы, мол, не только бряцают словами, но начинают действовать.
— Надо предупредить наших, — негромко произнес Калинин.
— Это было бы очень кстати, — ответил Мануильский.
Оратор, сменивший на трибуне Шрейдера, кричал, что большевики топчут демократию, их нужно остановить, пока не разразилась братоубийственная война. Нельзя допускать, чтобы правительство было свергнуто силой… Запоминая его слова на случай, если придется возражать, дискутировать, Михаил Иванович выбрался из зала и направился к телефону. Связь работала плохо. Смольный не подключали. Калинину удалось соединиться с конторой Франко-Русского завода. Знал, что дежурит там свой человек, большевик. Сказал ему:
— Из думы пойдут делегаты к Зимнему, в Смольный и на "Аврору". Уговаривать будут… Ты меня понимаешь?
Сообщи морякам, чтобы встретили как следует. И в Смольный тоже…
На столе возле телефона — графин с водой. Михаил Иванович посмотрел на свет стакан: вроде бы чистый. Налил, выпил не торопясь, с удовольствием. Вытер платочком усы. Не хотелось возвращаться в душный и шумный зал. Сейчас бы на площадь к Зимнему, к своим товарищам, которые, наверно, уже приготовились к штурму. Но что поделаешь, его бой — здесь.
Пока Калинин отсутствовал, обстановка в зале накалилась. Уже не речи раздавались с трибуны, а брань неслась в адрес большевиков.
— Сколько лжи, сколько клеветы в наш адрес! — возмутился Мануильский. — Надо ответить! Как вы, Михаил Иванович? Вы ведь не только гласный думы, но и председатель районной управы, ваш голос особенно веский.
— Облить бы крикунов холодной водой, — поддержал сосед слева. — Только ведь не позволят говорить.
— Как это "не позволят"? — улыбнулся Михаил Иванович. — У всех одинаковые права!
Записка с требованием предоставить слово пошла по рядам. Вскоре председатель объявил неохотно:
— Выступить хочет представитель большевиков Калинин.
Тут уж началось настоящее безобразие. Крики, свист взорвали зал.
Не обращая на это внимания, Михаил Иванович быстро прошел по проходу. Остановился возле трибуны, прищурясь, смотрел на беснующихся делегатов. Кто-то сумел перекричать даже такой шум, тонкий голос вонзился в уши:
— Предлагаю прекратить прения! Прекратить!
Председатель явно обрадовался этому предложению.
С издевочкой глянул на Калинина.
— Будем голосовать! Граждане, кто за то, чтобы прекратить прения?
Конечно, подавляющее большинство.
— Принято! — объявил председатель и, повернувшись к Калинину, произнес с ядовитой вежливостью: — Можете не утруждать себя и не волноваться.
— Я и не волнуюсь. Нисколько, — "успокоил" его Михаил Иванович Калинин. Вступил на трибуну, утвердился на ней, произнес: — Здесь говорили все, кроме большевиков. Теперь мы хотим ответить на ваши выпады, изложить свое мнение.
Снова невообразимый шум потряс зал. Кто-то начал хлопать ладонью по портфелю, за нам последовали другие. Председатель даже не пытался навести порядок. Сам ногою притопывал.
Калинин снял очки, принялся протирать стекла, всем своим видом показывая, что спешить ему некуда, с трибуны он не уйдет: проверим, дескать, у кого крепче нервы. При всех условиях время сейчас работает на большевиков. Каждая выигранная здесь минута — это помощь тем, кто находится на Дворцовой площади.
Шум и гам начали постепенно стихать. Утомились депутаты. Но тут в середине зала запели:
Думцы подхватили: