По ту сторону небес, стр. 30

Однако сохранить Мэту жизнь, не говоря уже о том, чтобы спасти искалеченную ногу, могло оказаться делом весьма трудным. Несмотря на старания Кэролайн не поддаваться пессимизму, вид у Мэта был неважный. На щеках и подбородке проросла иссиня-черная щетина, лишний раз подчеркивающая без того смертельную бледность его кожи. Не может быть, чтобы столь смуглый от природы человек смог выжить при такой ужасающей бледности. И что самое страшное, Мэт больше не потел: его кожа была сухой и горячей.

Когда Кэролайн осторожно дотронулась пальцами до его лба, чтобы определить, насколько высока температура, она нахмурилась и почти сразу же убрала руку: пальцы будто обожгло огнем. Если в ближайшие часы жар не утихнет, нужно будет принимать чрезвычайные меры, что означает немалый риск.

Мэт не открывал глаз с тех пор, как аптекарь вправил ему кость. Был ли он без сознания или находился в глубоком сне из-за лекарства, которое Кэролайн регулярно вливала ему в рот, чтобы он не метался по кровати, нельзя было сказать с уверенностью. Дыхание неглубокое и частое, скорее походившее на одышку. Губы полураскрыты и двигались, только когда Мэт вдыхал в себя воздух. Они уже начинали трескаться от пересыхания.

Налив в чашку немного воды, Кэролайн обмакнула в нее кусочек материи и стала капать прохладную жидкость на губы Мэта, так что немного влаги затекало и в рот. Сначала никакой реакции не последовало, казалось, его дыхание нисколько не изменилось. Но затем, когда вода попала ему на язык, он сделал глотательное движение, и, приободренная, Кэролайн снова принялась за дело. В таком состоянии важнее всего было обеспечить Мэту покой и максимум комфорта. Все, что она могла, это ждать, будет ли жар усиливаться или температура спадет.

— Как он?

Голос Даниэля, раздавшийся от двери, заставил Кэролайн вздрогнуть. Ее рука непроизвольным движением слишком сильно сжала намоченный лоскут, и по щеке Мэта побежала водяная струйка. На секунду забыз о Даниэле, Кэролайн стерла ненужную влагу с лица и провела прохладной тряпочкой по резко очерченным горячим скулам. Затем она вновь переключила внимание на Даниэля, но в то же время краешком сознания зафиксировала свое ощущение от колючей, как наждачная бумага, щеки Мэта.

— Все так же, — чуть хрипловатым голосом ответила Кэролайн.

Даниэль надел бриджи и рубашку, но оставил ее незастегнутой, так что оказался виден широкий клин слегка волосатой груди. Икры и ступни тоже были голыми. В свете потрескивавшей свечи, которую он держал в руке, его волосы отливали в бронзу и излучали мягкое сияние. Глаза тоже излучали свет, по крайней мере, в те мгновения, когда он смотрел на Кэролайн. В ответ на этот откровенный оценивающий мужской взгляд девушка инстинктивно опустила глаза на свой ночной наряд и обнаружила, что ее халат распахнулся до самой талии, оставив открытой ночную сорочку с узким вырезом. Кэролайн поспешно запахнула полы халата, ощущая, как в животе у нее что-то сжимается. Усилием воли ей удалось преодолеть чувство антипатии к Даниэлю. Еще больших усилий стоило вновь поднять на него глаза.

— Джон пошел спать. Когда я спустился к нему, он уже не плакал. Джон у нас парень сильный, не какая-нибудь мямля.

Даниэль говорил отрывисто, а его взгляд из-под полуопущенных век ни на секунду не отрывался от ее лица. Если, повинуясь инстинкту, он однажды и опустил глаза на ее шею и ниже, то теперь выражение его лица ясно показывало: он не намерен допускать подобного впредь. Кэролайн почувствовала, как напряжение начинает спадать. «Даниэль — очень достойный человек, — напомнила она себе. — Он не хотел ничего дурного, когда так на нее смотрел, и уж, конечно, не представляет для нее угрозу».

— Джону вряд ли больше десяти. Ему еще необязательно проявлять душевную стойкость и силу.

— В этом мире каждый должен быть таким, чтобы выжить — а Джону уже девять.

— Он очень высокий для своего возраста. Но хрупкий.

— Но ведь и Мэт в детстве был таким. И все мы тоже. Мне было, наверное, лет десять-одиннадцать, когда я познакомился с Элизабет — я моложе Мэта на шесть лет, и помню, как она смеялась надо мной за то, что я, по ее словам, просто кожа да кости.

Кэролайн впервые слышала, чтобы кто-нибудь упоминал об Элизабет без обычной осторожности и уклончивости. Судя по тону Даниэля, эти воспоминания были не самыми приятными.

— Ты не любил Элизабет, правда? Не расскажешь мне, почему? Ты же знаешь, что я почти ничего о ней не помню.

Внезапно лицо Даниэля стало непроницаемым. Он явно пожалел о том, что сказал слишком много.

— Если хочешь узнать все про Элизабет, спроси Мэта. Конечно, когда он поправится.

— Мне бы не хотелось, чтобы он вновь печалился, говоря о покойной жене.

Даниэль немного резковато рассмеялся.

— Думаю, на этот счет ты можешь не волноваться.

— Ты хочешь сказать, что он не чувствует печали?

— Я ничего не хочу сказать. Просто советую тебе спросить у Мэта. — Даниэль отвернулся. — Если я тебе зачем-либо понадоблюсь, позови меня. Я сплю очень чутко. — Его глаза сверкнули. — Еще одна фамильная черта Мэтисонов.

Даниэль вышел. Его шаги удалялись по коридору. И через несколько минут послышалось, как закрылась его дверь. Кэролайн погрузилась в невеселые раздумья. Что-то здесь было не так, что-то, связанное с Элизабет. Пока она не выяснит, что именно, не успокоится.

Кэролайн почувствовала, что Мэт просыпается. Когда она повернулась к нему, то обнаружила, что он слегка приподнял голову над подушкой. Все его тело напряглось, ярко-голубые глаза широко раскрылись. В глубине их Кэролайн увидела страх. Его немигающий взгляд был обращен не на нее, а на что-то, находившееся за спиной девушки.

— Мэт… — начала она, инстинктивно оглядываясь назад, чтобы выяснить для себя причину этого пронизанного ужасом взора.

Прежде чем она смогла что-то произнести, Мэт начал пронзительно кричать.

17

В этом крике, хриплом и резком, звучал панический ужас. Мэт боролся с неведомым Кэролайн противником, и для него это была борьба не на жизнь, а на смерть. Он бил руками по матрацу, брыкался во все стороны здоровой ногой и воевал с простынями, едва не сбросив себя самого с постели.

— Мэт, прекрати сейчас же! Ушибешься! — в испуге вскрикнула Кэролайн и бросилась на Мэта, всем телом прижав его к кровати и стараясь помешать ему нанести себе какое-нибудь увечье. — Даниэль! На помощь! Даниэль!

Теперь Мэт боролся с Кэролайн: он толкал ее в спину, упирался в плечи и бедра, чтобы сбросить с себя ее тело. Нередко его толчки и удары были весьма ощутимы, хотя и скользили по поверхности. Кэролайн боялась, что он применит силу, но тем не менее вцепилась мертвой хваткой. Руками она обхватила Мэта за шею, а ногами за здоровую ногу, и так держалась изо всех сил. Головой уперлась ему в ложбинку на шее, пряча лицо от возможных ударов. В любую минуту Мэт мог легко причинить ей боль или даже повредить какую-нибудь часть тела, — но она все равно упорно не отпускала его, опасаясь, что он нанесет вред самому себе.

— Пожар! Пожар! — хриплым голосом вопил Мэт. Он снова принялся бить по матрацу, яростно колотя огромными кулаками. Видимо, вообразил в горячечном бреду, будто кровать объята пламенем.

— Мэт, все в порядке! Никакого пожара нет! Пожалуйста, перестань!

Ее голос прозвучал глухо, поскольку Мэт отчаянно выгибал спину, пытаясь сбросить ее с себя, и ее губы почти упирались ему в горло. Кэролайн ощущала запах его измученного лихорадкой тела, жар, исходивший от кожи, мягкие волоски на его груди, щекотавшие ей шею и подбородок. Но прежде всего она чувствовала мощь натренированных работой мышц, когда Мэт бился в конвульсиях, стараясь избежать угрожавшей его жизни опасности. Одного веса Кэролайн было бы явно недостаточно, чтобы удержать Мэта в лежачем положении. Но с учетом неподвижной сломанной ноги и той страшной боли, которую он, по всей вероятности, причинял себе своими резкими сумасшедшими рывками, у девушки хватило сил еще на несколько минут, пока не прибежал Даниэль.