Цезарь (др. перевод), стр. 86

Во время совещания Катон со всей присущей ему энергией протестовал против такого насилия, объявил себя покровителем приговоренного города и попросил назначить его туда губернатором, чтобы быть уверенным в том, что город не перейдет на сторону Цезаря.

Утика была хорошо снабжаемым и прекрасно укрепленным городом с большими возможностями для обороны. Катон добавил к старым укреплениям новые, отремонтировал крепостные стены, увеличил высоту башен, окружил город глубоким рвом, построил форты и запер в этих фортах всю молодежь Утики, симпатизировавшую Цезарю, предварительно разоружив ее. Остальная же часть населения тем временем собирала огромные запасы продовольствия, чтобы город, ранее враждебно настроенный, а теперь покоренный, мог стать базой снабжения всей армии.

Так как Цезарь мог появиться со дня на день, Катон дал Сципиону совет — тот же, что и Помпею: не вступать в открытую схватку со столь отважными и опытным врагом, затянуть как можно дольше войну и выждать — время все решит.

Сципион не прислушался к его совету, а, выходя с совещания, шепнул своим друзьям:

— Дело яснее, Катон трус!

Затем написал ему:

«Тебе что, мало осторожности, расчетливый Катон, когда укрылся сам в надежно забаррикадированном городе и хочешь помешать другим найти удобный случай претворить в жизнь то, что задумано?»

Катон прочитал письмо и спокойно, без каких-либо эмоций, ответил:

«Я готов вернуться в Италию с моими войсками, которые привел в Африку. Я привел с собой десять тысяч человек, чтобы спасти тебя от Цезаря и вызвать его огонь на себя».

Однако Сципион, прочитав это, лишь пожал плечами.

Тут Катон осознал допущенную им ошибку — не стоило отдавать командование в руки Сципиона.

— Теперь я хорошо понимаю, что Сципион не сможет должным образом вести войну, — говорил он своим друзьям. — Но если каким-то чудом он победит, то я не хочу находиться в Риме, чтобы стать свидетелем кровавой мести Сципиона.

Между тем Цезарь завершил свои любовные отношения с Клеопатрой, погрузился на корабль и отплыл на Сицилию, где неблагоприятный ветер задержал его на некоторое время. Но, чтобы все знали о серьезности его намерения немедленно начать африканскую кампанию, он распорядился поставить свою палатку у самого берега. Когда наконец задул попутный ветер, он, не имея достаточно кораблей, отправился с тремя тысячами пехотинцев и небольшим количеством лошадей, незаметно высадил их на берег, а сам вновь пустился в плавание, опасаясь за свои главные силы, так как ветер рассеял корабли по морю. Через два дня он встретил их и привел в свой лагерь.

Высаживаясь с корабля на берег, Цезарь оступился и упал, но тут же поднялся, держа в каждой руке по горсти песка, и воскликнул:

— Ты у меня в руках, земля Африки!

Благодаря его находчивости это падение вместо того, чтобы стать недобрым предзнаменованием, превратилось в благоприятный знак. Цезарь даже неловкость и неудачу умел обращать себе на пользу. Оставалось еще предсказание оракула: «Сципионы всегда будут побеждать в Африке». Об этом пророчестве не преминули напомнить Цезарю.

— Ну и прекрасно, — ответил он. — однако оракул не сказал, что ни один Сципион не будет здесь побежден!

Затем он позвал к себе человека ничтожного и всеми презираемого, но зато бывшего представителем славного рода Сципионов, по имени Сципион Саллютиан, и назначил его командующим авангардом армии, оставив, разумеется, пост главнокомандующего за собой.

Вот так обстояли дела в Африке, когда Цезарь прибыл туда.

LXXVI

Как всегда, Цезарь без колебаний бросился вперед, веря в свою удачу.

Когда он высадился на берег Африки, у него не хватало продовольствия для армии, а корма для лошадей не было вовсе. Однако в Диррахии он находился в еще худшем положении. Он вдвое сократил рацион солдат, послал рыбаков на ловлю свежей рыбы, лошадей же кормили морскими водорослями и мхом, смывая с них соль пресной водой и смешивая затем с пыреем.

За время пребывания на Сицилии Цезарь немало наслышался об армии Сципиона. Действительно, у Сципиона было двадцать слонов и десять легионов, не считая четырех легионов, которые предоставил Юба. К тому же он имел великолепный флот.

На третий день после высадки возле города Гадрумет [401], где гарнизоном в два легиона командовал Консидии, Цезарь неожиданно увидел, что вдоль берега следует Пизон со своей гарнизонной кавалерией, а с ними три тысячи нумидийцев.

У Цезаря было три тысячи солдат и сто пятьдесят лошадей, остальная часть армии еще не подошла. Видя преимущество врага, он укрепился невдалеке от города, перекрыв все входы в него.

Цезарь видел, как на крепостных стенах собираются воины, готовые к вылазке и атаке. Он взял с собой несколько человек, обошел крепостные стены, разведал местность и вернулся в свой лагерь.

Тут-то и начали появляться первые сомнения относительно плана Цезаря и его гениальности. Почему Цезарь не отдал конкретных распоряжений, как он делал это раньше? Почему не указал точного места встречи на этом нескончаемом африканском побережье и позволил, чтобы весь флот скитался по морю бог знает где?

На все эти упреки Цезарь отвечал лаконично.

Как можно назначить место встречи на пустом побережье, где нет никаких отправных точек? Как может он позволить, чтобы его легаты, которых побеждают, если его нет рядом с ними, прибыли раньше или весь флот достиг берега раньше, чем он сам?

Не лучше ли выждать, пока он сам выберет место для высадки, а уже затем собирать людей вокруг себя? К тому же его положение было не столь уж плохо, как считали многие. Можно было вести переговоры с Консидием. Планк, один из легатов Цезаря и старый друг Консидия, получил именно такое задание.

Планк написал Консидию письмо, стараясь переманить его на сторону Цезаря, и отправил его с военнопленным.

— Откуда идешь? — спросил его Консидий.

— Из лагеря Цезаря, — ответил тот.

— А зачем пришел?

— Принес письмо.

— Человека убить, письмо вернуть Цезарю, не вскрывая.

Приказ был немедленно исполнен.

Пришлось сниматься с места и уходить из лагеря. Но как только Цезарь покинул лагерь и об этом узнали в городе, жители ополчились на него, а нумидийская кавалерия пустилась вдогонку.

В ответ на это Цезарь остановил тяжело вооруженную пехоту и отдал приказ тридцати галльским конникам, которые случайно оказались рядом с ним, атаковать две тысячи нумидийских всадников Юбы. Галлы помчались галопом, и им чудом удалось заставить бежать весь вражеский поток.

Цезарь возобновил свой марш, поставив в арьергарде старые когорты, которым стало ясно, с каким врагом они имеют дело, а также кавалерию, которой тридцать галлов показали достойный пример.

Разумеется, на протяжении всего перехода каждый солдат внимательно следил за Цезарем и, видя, что лицо его, как обычно, невозмутимо, даже больше чем невозмутимо, говорил себе:

— Цезарь спокоен, все идет хорошо!

И каждый с усердием выполнял свой долг.

Ситуация постепенно улучшалась: города и крепости, мимо которых проходил Цезарь, поставляли ему продовольствие и сообщали, что они на его стороне. Таким образом добрался он до города Руспины [402], откуда на второй день направился к Лептису [403], городу со свободным самоуправлением.

Цезарь разбил свой лагерь у ворот города, часовые получили приказ не позволять солдатам проникать за городские стены — Цезарь опасался беспорядка и не хотел вызывать ненависть и неудовольствие жителей Лептиса.

Уже на второй день удача вновь улыбнулась ему: невдалеке от города появились часть его транспортных судов и несколько галер. Они принесли известие о том, что основной флот, не зная места высадки и проведав, что Утика перешла на сторону Цезаря, направился туда.