Цезарь (др. перевод), стр. 82

Об этом тут же сообщили Ганимеду. Тот немедленно посадил две-три тысячи солдат на двадцать четыре галеры и атаковал Цезаря.

Цезарь вовсе не собирался принимать бой по двум причинам: во-первых, оставалось два часа до наступления ночи и тогда преимущество было бы на стороне египтян, так как они лучше знали морской берег; во-вторых, потому, что некоторые его солдаты сражались только ради того, чтобы Цезарь видел их храбрость, и в темноте воевали бы значительно хуже.

Заметив, что к нему направляются вражеские галеры, Цезарь повернул к берегу. Но так случилось, что одна галера с Родоса не могла угнаться за остальными и ее быстро окружили сразу четыре вражеские галеры и несколько лодок.

Цезарь, разумеется, мог оставаться в безопасности, предоставив галере выкручиваться самой, не будь он человеком, не щадящим себя. Поэтому он направил свою галеру прямо к атакованной, изо всех сил спеша на помощь. Во время боя, который длился час, Цезарь сражался как простой матрос. Они захватили одну галеру с четырьмя рядами весел, потопили другую и вывели из строя третью — остальные вражеские суда в страхе отступили.

Цезарь, воспользовавшись смятением врага, взял на буксир загруженные галеры и с помощью весел, идя против ветра, вошел с ними в порт.

Такого рода бои с переменным успехом повторялись ежедневно. Иногда Цезарь бил египтян, иногда египтяне — Цезаря. Однажды его галера была так плотно зажата, а сам он стал такой удобной мишенью для вражеских стрел, метивших в его пурпурную тогу, что был вынужден снять ее, броситься в море и проплыть около трехсот метров, гребя только одной рукой, так как в другой держал над водой свои записные книжки. Его пурпурная тога попала в руки египтян.

Все это происходило на глазах Клеопатры, словно в средние века, когда рыцари скрещивали копья за своих возлюбленных. Цезарь затеял такой же турнир здесь, в этом безумном и коварном городе Александрии, городе легкомысленном, подобно Афинам, и суеверном, подобно Мемфису.

В это время к Цезарю прибыли посланцы противника. Египтяне доводили до его сведения, что им надоели своевольное правление Арсинои и жестокая тирания Ганимеда, который был всего лишь вольноотпущенником, а потому, если Цезарь соблаговолит вернуть им Птоломея, они, обсудив с ним интересующие обе стороны вопросы, могли бы предложить мир.

Цезарь знал коварство этого народа, но надо же было чем-то закончить этот поход — пока он развлекался битвами в этом уголке мира, остальной мир выскальзывал у него из рук, он это чувствовал. Он послал за Птоломеем и, взяв его за руку, показал, как доверяет ему, отправляя к его солдатам, а также попросил обратиться к его подданным с призывом покончить с раздорами. Молодой царь принялся плакать и умолять Цезаря не гнать его от себя, уверяя, что присутствие Цезаря ему дороже царствования.

Цезарь, которому не были ведомы фальшь и жестокость, обнял его, как обнял бы собственного сына, и приказал сопроводить Птоломея до аванпоста. Но не успел юнец прибыть туда, как слезы на его глазах немедленно высохли, он снова разразился угрозами, а затем так энергично повел войну против Цезаря, что тот окончательно понят: с этого момента у него появился еще один непримиримый и жестокий враг.

К счастью, как вы уже, вероятно, заметили, Цезарь не любил пересчитывать своих врагов.

LXXIV

Все так и шло бы своим чередом, если бы однажды Цезарь не узнал, что Пелузий, где находились основные вражеские силы, попал в руки одного из его легатов. Действительно, Митридат Пергамский, которого Цезарь очень ценил за сообразительность и большой опыт в военных делах, прибыл по суше со стороны Сирии и Киликии с большими силами.

По просьбе Цезаря, еще в начале этой войны, длившейся вот уже более семи месяцев, он обратился к чувству долга союзнических народов, собрал войско и теперь прибыл с двадцатичетырехтысячной армией. Он, конечно же, понимал, что Пелузий был не менее важным стратегическим объектом на суше, чем Александрия на море, а потому атаковал город так яростно, что после третьего или четвертого штурма захватил его.

Оставив там свой гарнизон, он направился к Цезарю, попутно с легкостью покоряя различные общины, встречавшиеся на его пути. Добравшись до дельты Нила, он очутился лицом к лицу с большим войском Птоломея.

Это была половина армии, отправленная сюда молодым царем. И поскольку ее солдаты хотели получить всю славу и все почести, то, не успев прибыть по Нилу, решили атаковать противника, не дожидаясь, как советовал царь, второй половины, которая шла берегом реки.

Митридат укрепился, как это было принято у римлян. Египтяне подумали, что римляне трусят, и обрушились на лагерь со всех сторон. Видя, насколько опрометчиво они действуют, люди Митридата неожиданно появились из всех ворот лагеря, окружили врагов и перебили всех до единого, даже не зная местности и того, что рядом находится их флот.

И Цезарю, и Птоломею сообщили об этом одновременно, и они одновременно направились туда со всеми имеющимися у них силами: Цезарь, чтобы закрепить победу, Птоломей, чтобы исправить положение.

Птоломей прибыл первым, так как плыл по Нилу, имея при себе подготовленный для подобной операции флот. Цезарь тоже мог бы использовать этот маршрут, но не захотел, опасаясь принимать бой на реке, где не чувствовал себя в безопасности и где невозможно было неожиданно развернуться, чтобы совершить какой-нибудь хитрый маневр, в чем крылась его основная сила. Хотя он и прибыл после Птоломея, однако опоздал ненамного, царь еще не успел напасть на Митридата.

Заметив, что прибыл Цезарь, царь Египта решил уже сам окопаться и ненадежней подготовиться к обороне. Место, где он начал строить свои укрепления, было выбрано как нельзя более удачно. С одной стороны он был защищен Нилом, с другой — болотом, и наконец, с третьей находилась пропасть. Таким образом, к лагерю существовал только один подход, да и тот узкий и извилистый — со стороны степи.

Цезарь направился к нему. Но на полпути, дойдя до небольшой реки, он встретил цвет египетской конницы и часть легкой пехоты Птоломея. Там и произошла короткая схватка, но ни та, ни другая сторона не спешили переходить к серьезному сражению, так как оба берега были очень крутыми и опасными.

Нетерпеливые солдаты Цезаря тут же потребовали топоры. Принесли топоры. Они начали валить деревья и сбрасывать их вниз, подталкивая к воде, чтобы навести переправу. А потом уже, по пояс в воде, среди веток, по бревнам перешли реку. Между тем римская кавалерия, идя против течения, отыскала переправу и тоже оказалась на другой стороне.

Видя, что его атакуют прямо в лоб и одновременно пытаются прижать с правого фланга, враг ударился в бегство. Цезарь, находившийся всего в полутора лье от египетского лагеря, отдал приказ идти вперед. Он намеревался воспользоваться смятением египтян и атаковать их немедленно. Но увидев сильную позицию врага, высоту его укреплений, преимущество даже численное, он решил отложить штурм на день, не желая вступать в бой с отдохнувшим противником, в то время как его солдаты были утомлены сражением и переходом.

Окинув территорию внимательным взглядом, взглядом, от которого никогда ничто не ускользало, он решил атаковать утром форт, связанный с лагерем сильными укреплениями.

Уже на заре его воины были готовы и не потому, что всеми силами жаждали накинуться именно на этот форт, нет. Они были готовы напасть на весь лагерь в любом месте, словно Цезарь объяснил свой план каждому солдату в отдельности. И они с такой уверенностью двинулись на этот форт, что завладели им после первого же штурма. Затем на одном дыхании бросились на защитную линию противника, где завязалась настоящая битва.

Как мы уже говорили, лагерь египтян можно было атаковать только со стороны степи, поэтому здесь и были сосредоточены их основные силы. Однако во время разведки Цезарь заметил узкий проход между Нилом и египетским лагерем. Но тогда солдаты Цезаря имели бы у себя за спиной весь египетский флот. Так что пришлось Цезарю пренебречь этой возможностью.