Цезарь (др. перевод), стр. 71

Понимая, что Цезарь знает о них, Помпей разбил лагерь на скалистой возвышенности, неподалеку от морского побережья, где находился небольшой порт и где он собрал свои корабли. Они снабжали его продовольствием из Азии и других областей, подчиненных Риму.

Цезарь же, напротив, оказался в изоляции и был вынужден пользоваться только местными ресурсами. Он не имел возможности снабжать свою армию провизией с востока, который не принадлежал ему, не мог также получить провиант и с запада, от которого его отделяли пятьсот кораблей Помпея. Он отправил гонцов закупить продовольствие в Эпире, обязал окрестные города поставлять ему провиант и фураж, направил своих людей за пшеницей в Лисс, город далматов, а также во все ближайшие крепости.

Но что можно было найти в этой горной стране, совсем не пригодной для ведения сельского хозяйства? Пшеница здесь не росла. Помпей же, обозревая окрестности, словно коршун, с высоты скалы, на которой находился, и имея лучшую, чем у Цезаря, кавалерию, еще издали замечал приближающиеся обозы с продовольствием, бросал на них своих всадников и грабил.

Цезарь решил взять в осаду одновременно и Диррахию, и Помпея, то есть и город, и армию. Слишком дерзкий план для кого угодно, только не для Цезаря и его солдат. На первый взгляд он казался несбыточным. Но в нем была своя логика — Помпей отказался от прямого столкновения, следовательно, его надо взять измором.

За восемь дней Цезарь выстроил восемь редутов вокруг скалы, на которой Помпей разбил свой лагерь. Затем соединил эти редуты между собой рвами и коммуникационными линиями. Все это походило на сооружения, которые он воздвигал в Галлии.

Поскольку Помпей не желал удаляться от Диррахии и покидать свою скалу, он никак не мог помешать работам Цезаря, разве что устраивал изредка одиночные налеты на его солдат, стараясь удержать за собой как можно больше земли, чтобы затем дислоцировать армию.

Он тоже принялся за строительство и воздвиг двадцать четыре редута, образовавших нечто вроде окружности длиной в четыре лье. Внутри этого круга он пас лошадей, а флот обильно снабжал его хлебом, мясом и вином.

Цезарь протянул линию укреплений на шесть лье и построил тридцать шесть редутов!

Понятно, что Помпей никак не мог позволить ему довести свой план до конца. Едва завидев солдат Цезаря, занимающих очередную высоту, он немедленно высылал против них воинов с пращами или лучников. Но солдаты Цезаря — чаще всего то были галлы, испанцы или германцы — оказались не менее изобретательными, чем современные французы. Они сооружали себе каски из кожи, войлока или просто плотной ткани, смягчавшие удары.

Странное зрелище являла собой эта армия, у которой не было ничего, к тому же осаждавшая вдвое большую армию, у которой всего было в изобилии.

Желудки, будь их хозяева с севера или юга, равно нуждаются в еде, но подбадриваемые Цезарем солдаты не жаловались на голод и ели что попало — овес, овощи, даже траву. Но в какой-то момент подошли к концу и эти запасы. Тогда солдаты начали выкапывать корни растений, они ели их смоченными в молоке вместо хлеба, но несмотря на то, что даже этого «хлеба» было мало, они кидали его через заградительные линии Помпея, чтобы показать врагу, как умеют питаться в критических условиях люди Цезаря.

Затем от одного редута к другому разносились крики:

— Эй! Наконец-то ты у нас в руках, Помпей! Мы скорее будем глодать кору деревьев, чем упустим тебя!

Помпей приказал прятать этот «хлеб» от своих солдат, чтобы молодежь из римской знати, которая находилась с ним, не видела, с какими варварами приходится иметь дело, с какими дикими зверями они должны воевать.

Катон и Цицерон были в Диррахии и наблюдали оттуда все. Цицерон ежедневно колет своим язвительным языком Помпея, буквально изводит его шуточками, на которые был великим мастер. У Плутарха имеется целый список этих фраз, смысл которых сегодня нам понятен с трудом.

Зато Катон, за внешним цинизмом которого скрывался порядочный человек и которому претила мысль о гражданской войне, вовсе не находил уместным шутить в такой трагической ситуации. Он объявил, что ни один город не будет разграблен, даже если его возьмут штурмом, что ни один римский солдат не будет убит после окончания боя.

И еще он ждал, ждал и надеялся.

Бедный Катон! Почему он не обладал цицероновым духом? Впрочем, возможно, тогда у него было бы меньше сердца…

LXIII

Посмотрим, что же происходило тем временем в Риме.

Закон Цезаря, не давший всем должникам окончательно обанкротиться, конечно же, обрадовал многих. Но можете себе представить, что вся армия — совсем забыл об этом упомянуть, — которая при жесте Цезаря, протянувшего руку с перстнем вперед и растопырившего пять пальцев, подумала, что каждому солдату обещано по пять тысяч сестерциев и перстень всадника, так вот, именно армия была, напротив, охвачена недовольством. Вы уже знаете, как один легион взбунтовался в Плаценции, а другой — на Аппиевой дороге. Единственное вознаграждение, полученное армией, составляло две тысячи сестерциев на человека.

Но когда эта армия оказалась лицом к лицу с врагом, она уже не ныла и не жаловалась, ела траву вместо хлеба, готова была глодать древесную кору и сражаться.

Те же, кто жаловался, были из компании Клодия и Каталины — несостоятельные должники, укрывшиеся в лагере Цезаря, чтобы избежать участи осужденных. Они дожидались полной кассации долгов — tabulae novae [373].

Хотите знать, что больше всего пугало Рим? Заметьте, я говорю вполне определенно, а не какими-то намеками. Господи, все революции одинаковы, и неважно, осуществились ли они за пятьдесят лет до нашей эры или через тысячу восемьсот лет после этого. Одинаковые интересы возникают у всех людей, будь то Рулл [374] или Бабеф, речь идет об одном и том же. Так вот, хотите знать, что больше всего пугало Рим, когда Цезарь стал его хозяином? Почитайте писателя из города Амитерны, человека, который попался, как сказали бы сегодня англичане, на преступной переписке с Фаустой, женой Милона, и который ищет избавления от несчастий в демократической партии Клодия. Именно он возбуждает недовольство, которое приводит к гибели его покровителя, он, которого исключили из Сената как цензора за аморальное поведение, он, который был корреспондентом и доверенным лицом Цезаря в Риме, он, который пришел в его лагерь вслед за Курионом, Антонием и Кассием, он, который позже, после смерти Юбы, будет назначен проконсулом Нумидии, откуда вернется столь сказочно богатым, что тут же превратится в великого моралиста и историка, сидя на своей роскошной вилле на Квиринале, окруженной сказочными садами. Почитайте Саллюстия!

Перечислим его сочинения. Первое — его великая «История» в пяти книгах, где описаны все события, происшедшие в Риме со дня смерти Суллы и заговора Каталины; она была утеряна, и мы знаем лишь некоторые фрагменты этого труда. Второе — «Заговор Каталины», третье — «Война с Югуртой», четвертое — «Политические письма, адресованные Цезарю», одно написано накануне его вступления в Рим после возвращения из Африки, другое — после Фарсальской битвы.

Прочитайте, что пишет он Цезарю: «Люди, морально разложившиеся, запятнанные совершенными преступлениями, надеявшиеся, что ты отдашь им Рим, явились в твой лагерь толпами, угрожая грабежами невинным гражданам, и не только грабежами, но и смертью, а одновременно со смертью — всем, чего можно ожидать от людей коррумпированных. Но когда они увидели, что ты не избавляешь их от уплаты долгов, не отдаешь им на растерзание мирных граждан, они тут же бросили все. Лишь малая их толика решила, что в твоем лагере они в большей безопасности, нежели в Риме, — так сильно они опасались своих кредиторов! Просто невероятно, что столь многие предали твою идею, чтобы перейти в лагерь Помпея. Они выбрали его лагерь как надежное убежище от своих кредиторов».