Цезарь (др. перевод), стр. 48

Конница вместе с пехотой начала преследовать врага. Возглавляли этих воинов, которые, пренебрегая смертью, рвались вперед, Цензорин и Магабакх, римлянин и варвар, друзья и сверстники Публия, причем, по словам Плутарха, один отличался выдающейся храбростью и силой, другой же был удостоен звания сенатора и уже успел прославиться как оратор.

Молодой полководец рассчитал правильно: пехота не отставала. Вероятно, этот бег по пустыне представлял собой изумительное по красоте зрелище, в нем участвовали и римская, и галльская конницы. Стройные галлы с длинными белокурыми волосами и обнаженной грудью, с непременной улыбкой на устах кидались навстречу опасности, дрались с врагом и падали, но не отступали ни на шаг.

Так в свое время храбро умирали они на другом краю света — под мечами солдат Цезаря погибло около шестидесяти тысяч галлов. Однако на сей раз больше умирали римляне, варвары же не сдавались.

Увидев, что их преследователи намного оторвались от основной части армии, парфяне остановились. Римляне тоже остановились, посчитав, что враг, заметив, как малочисленны их ряды, не откажется от рукопашной схватки.

Но случилось непредвиденное. Парфяне упорно не желали менять тактику боя. Лишь закованная в броню конница парфян приняла бой, но что могли поделать галлы и римляне, вооруженные длинными пиками и короткими мечами, против воинов, одетых в задубевшие шкуры и железные латы?

Парфянская конница окружила их со всех сторон. Волны горячего песка поднимались из-под копыт, и эта туча ослепляла и душила римлян.

Затем из сердцевины песчаной тучи начали вылетать ужасные стрелы, несущие смерть — и не быструю и тихую смерть, а медленную и мучительную.

По римлянам наносили удары, сами же они не видели, куда наносить ответные. Враг разил их, словно невидимыми разрядами молний. Солдаты кружили на месте, падали, вновь поднимались и с инстинктивным стремлением почувствовать поддержку смыкали ряды, сбиваясь плотнее, что превращало их в крайне удобную живую мишень.

Раненые валились на горячий песок, ломая стрелы, застрявшие в их телах, некоторые пытались вытащить стрелы или просили об этом своих товарищей. Они корчились от жуткой, невыносимой боли и выли, как воют на арене дикие звери, звуки эти ничуть не походили на крики и стоны раненых мужчин.

В разгар этого жуткого кровопролития, этой бойни Публий отдал приказ атаковать, но солдаты показывали ему приколотые к щитам руки, щиты, приколотые к телам, насквозь пробитые и пригвожденные к земле ноги — они уже не могли ни бежать, ни атаковать, а некоторые даже упасть.

Тогда он в одиночку бросился в атаку, отчаянно и безнадежно, несколько человек, оставшихся в живых и способных держать меч в руке, последовали за ним. Он пробился к тяжелой кавалерии парфян.

Но и тут римское оружие оказалось бессильным, оно не могло поразить лошадей и всадников, закованных в броню.

Галлы, на которых так надеялся Публий, были выше всяких похвал. Парфяне наносили жестокие удары этим людям с непокрытыми головами и обнаженной грудью, но галлы хватались за вражеские копья, сходились с парфянами врукопашную, сбрасывали их, стесненных тяжестью доспехов, с коней, душили голыми руками из-за невозможности убить по-другому. Многие пролезали под брюхо неприятельским коням, находили неприкрытые места, втыкали туда короткие свои мечи и вворачивали их до тех пор, пока животное не взмывало на дыбы от ужаса и боли, а потом падало, давя седока и окружающих, тесня и смешивая все и вся в кровавую кашу, наседая на других лошадей.

И над всем этим царили жажда, мучительная жажда и зной, которые изнуряли больше, чем раны, в первую очередь, конечно же, галлов, привыкших к широким и полноводным рекам с чистой водой. Они начали подумывать об отступлении.

Остатки людей, раненые, искалеченные, осмотрелись. Публий был трижды ранен, но еще держался на лошади, в боках которой торчало несколько стрел. Уцелевшие собрались вокруг него.

Неподалеку возвышался песчаный холм. Применяя обычную в таких случаях тактику, оставшиеся в живых отступили к этому холму. Лошадей привязали в центре, сами сгруппировались вокруг, сомкнули щиты и образовали нечто вроде стены. Они полагали, что таким образом им будет легче отражать атаки варваров.

Но они ошибались.

Известно, что на ровной местности находящиеся в первом ряду прикрывают собой второй ряд, второй — третий и так далее. Здесь же, напротив, люди, расположившиеся по склонам холма, возвышались друг над другом: второй ряд — над первым, третий — над вторым, а оказавшиеся позади — над всеми остальными, и, таким образом, все одинаково представляли собой удобную для варваров мишень.

Они быстро поняли допущенную ошибку, но исправлять ее было уже поздно.

Взоры солдат обратились к Публию, словно они хотели прочесть в его глазах проблеск надежды.

— Умрем! — ответил он.

Солдаты, понимая безвыходность положения, ответили:

— Умрем!

И стали ожидать удара врага, на который ничем не могли ответить.

Среди этих людей, чьи души уже были отданы в жертву богам преисподней, находились два грека, выходцы из города Карры, Иероним и Никомах. Они советовали Публию пробить себе путь в окружении и бежать в сторону города Ихны, что на реке Евфрат. Дорогу они знали. Стоит добраться до города, и они спасены — Ихны перешел на сторону римлян.

Публий огляделся.

Он увидел поле боя, сплошь устланное телами погибших и умирающих, большая часть воинов, окружавших его, тоже имела ранения, и вряд ли они могли последовать за ним.

— Нет, — сказал он грекам. — Я остаюсь.

— Но если останешься, смерти не миновать!

— Нет такой смерти, такой страшной смерти, убоявшись которой Публий покинул бы людей, умирающих рядом с ним. Сами же вы греки, а не римляне, так что бегите!

И протянув левую руку — правая оставалась неподвижной, пронзенная стрелой, — сделал им знак спасаться.

Греки пустили своих лошадей вскачь и исчезли в туче пыли, поднятой их копытами. Один из них спасся и добрался до Ихны, где рассказал, что произошло, как они покинули Публия и каковы были последние слова этого храброго и достойного юноши.

После того как греки умчались, Публий обернулся к окружавшим его воинам.

— Теперь нам ничего более не остается, как умереть, — сказал он. — И пусть каждый умрет, как может.

Поскольку Публий не мог убить себя — не позволяла раненая рука — он повернул в сторону оруженосца неприкрытый латами бок и приказал ему нанести удар мечом. Приказ был исполнен.

Публий испустил последний вздох и упал.

Цензорин умер подобным же образом.

Магабакх покончил с собой.

Большинство из оставшихся поступили так же — один убивал другого. Лишь несколько человек сдались в плен и поведали позже подробности этой жуткой истории.

Узнав от пленных, в каком ранге был Публий Красс, парфяне отрубили ему голову, наткнули ее на копье и двинулись в ту сторону, где остались основные силы римской армии.

XLII

Предпринятая Публием атака на парфян позволила римлянам немного перевести дух. Красс перегруппировал войско, которое хотя и сохранило свои ряды, но отступило теперь в сторону небольших холмов, образующих пусть и не слишком надежное, но все же прикрытие от яростных натисков парфянской конницы.

Взгляд Красса, преисполненный надежды, был неотступно обращен в ту сторону, куда скрылся его сын и откуда, как он надеялся, должен был вернуться.

Сам же Публий успел послать к отцу несколько гонцов, умоляя о помощи, но первые из них пали от парфянских стрел.

В самую критическую минуту Публий вновь отправил гонцов. Одному из них чудом удалось пробиться сквозь вражеские ряды, и, когда римляне уже собирались отступить в сторону холмов, он добрался до Красса. Видя, что к нему во весь опор мчится всадник, Красс остановился, поджидая его.

— Красс! — крикнул гонец. — Твой сын и его люди погибнут, если ты немедленно не вышлешь подмогу!