Цезарь (др. перевод), стр. 105

Между тем прибыл Брут; спросили его мнение, но он был категорически против еще одного убийства, говоря, что считает его бессмысленным, так как столь рискованное дело, задуманное ради справедливости и законности, необходимо оградить от любого незаконного шага.

И все же, поскольку многие боялись могущества и огромного влияния Антония, заговорщики пришли к выводу, что следует поставить рядом с Антонием двух или трех своих людей, чтобы те смогли задержать его при входе в Сенат, пока они не покончат с Цезарем внутри курии.

Решив действовать таким образом, они вышли из дома Кассия, где собирались под предлогом облачения сына Кассия в тогу совершеннолетнего. И действительно, заговорщики сопроводили юношу до Форума, ну а сами затем пробрались под портик Помпея, где стали ждать Цезаря.

Если бы кто-нибудь знал о заговоре, то, пожалуй, удивился бы тому необыкновенному хладнокровию, с каким заговорщики ожидали приближения опасности. Многие из них были преторами и в этом качестве олицетворяли закон и справедливость. Они выслушивали жалобы, давали советы, принимали решения, словно никакая опасность им не грозила, словно души их были ангельски чисты и безмятежны.

Один из обвиненных Брутом и оштрафованных им хотел обратиться за помощью к Цезарю. Тогда Брут с непривычным хладнокровием заметил:

— Цезарь никогда не препятствовал мне судить по закону.

И все же положение заговорщиков было крайне шатким и с каждой минутой становилось все сложнее, хотя Цезарь еще не прибыл.

Почему не появлялся Цезарь? Кто его задерживал? Может, он испугался дурных предзнаменований и знаков? Может, прислушался к словам Спуринны, прорицателя, советовавшего ему остерегаться мартовских ид?

И еще одно происшествие усугубило опасения заговорщиков. Один из сенаторов, по имени Попилий Лена, поприветствовав с большей, чем всегда, почтительностью Кассия и Брута, сказал им шепотом:

— Молю богов, чтобы принесли успех вашему плану, но советую поторопиться с его осуществлением, так как это больше уже не секрет. — Произнеся эти слова, он тут же отошел в сторону, оставив их в страхе, что заговор раскрыт и может провалиться.

Более того, именно в этот момент к Бруту подбежал один из его рабов и сообщил, что его жена умирает.

И действительно, Порция, сильно обеспокоенная, чем закончатся эти события, просто не могла найти себе места. Она выходила из дома, вновь возвращалась, расспрашивала соседей, не слышали ли они каких-либо новостей; останавливала прохожих, спрашивала, не знают ли они что-либо о Бруте; посылала на Форум одного посыльного за другим, чтобы узнали, что там происходит.

Наконец, когда ей сказали, что Цезаря наверняка предупредили, так как он до сих пор еще не выходил из своего дома, хотя уже было одиннадцать, она вздрогнула, изменилась в лице и потеряла сознание. Видя ее в таком состоянии, женщины принялись причитать и ахать, а потом стали звать на помощь. На их крики прибежали соседи, и так как Порция лежала с совершенно белым, словно мел, лицом, неподвижная и похолодевшая, то мгновенно по всему городу распространился слух о ее смерти. Однако, придя в себя после заботливого ухода домашних, она приказала тут же опровергнуть этот слух. Но, как мы уже убедились, слух успел долететь до Форума и Брута.

У Брута ни один мускул на лице не дрогнул — этот стоик на деле докажет свой принцип, сводящийся к тому, что личное несчастье не может быть препятствием к выполнению серьезного общественного долга. Итак, он остался в Сенате, внешне спокойный и хладнокровный, ожидая прибытия Цезаря.

Именно в этот момент появился Антоний. Он пришел объявить от имени Цезаря, что тот не может прибыть и просит Сенат перенести заседание на другой день.

LXXXVII

Услышав эту новость, заговорщики испугались, что если Цезарь не будет участвовать в заседании Сената, то заговор за это время может быть раскрыт, а потому решили, что один из них должен отправиться к Цезарю и сделать все возможное, чтобы привести его туда.

Но кого же к нему отправить?

Выбор пал на Децима Брута, по прозвищу Альбин. Предательство этого человека было тем чудовищнее, что после Мария Брута он был самым любимым другом Цезаря. Тот упомянул его в своем завещании.

Он нашел Цезаря в таком подавленном настроении из-за страхов и подозрений его жены, уверовавшей во множество дурных предзнаменований, что на все уговоры покинуть сегодня дом тот отвечал отказом.

— Цезарь! — воскликнул наконец Альбин. — Помни об одном! Сенаторы уже собрались по твоему же решению, они готовы провозгласить тебя царем над всеми провинциями вне Италии, чтобы ты имел право носить корону, царскую корону, находясь в других землях и морях. Так что если сейчас кто-нибудь придет и скажет сенаторам, ожидающим тебя в своих креслах, чтобы они разошлись и собрались в другой день, когда Кальпурнии случится увидеть более благоприятный сон, что, по-твоему, скажут твои недоброжелатели и кто после этого станет верить твоим друзьям, когда они будут утверждать, что нынешнее положение вещей есть не что иное, как чистой воды тирания? Ну а если ты всерьез считаешь, что этот день для тебя дурной, все же приди в Сенат и обратись к ним с приветствием, а затем перенеси заседание.

И с этими словами он взял Цезаря за руку и потащил к двери. Цезарь прощально махнул рукой Кальпурнии и ушел.

Как только он вышел на улицу, к нему попытался приблизиться раб, собиравшийся что-то ему сообщить. Но Цезарь, как всегда, был окружен толпой клиентов, разного рода просителей, так что раба оттеснили. Тогда он побежал к Кальпурнии.

— Прошу, оставь меня у себя до возвращения Цезаря! — взмолился раб. — Я должен сообщить ему очень важные сведения.

Но и это еще не все. Один из преторов, по имени Артемидор, из Книда, преподававший в Риме греческий язык, часто виделся с главными заговорщиками и узнал о готовившемся покушении. Опасаясь, что ему не удастся приблизиться к Цезарю и предупредить его, он изложил на свитке все подробности, связанные с заговором, и постарался передать ему этот документ. Но видя, что все бумаги, которые ему вручают, Цезарь передает окружающим его охранникам, он поднял свиток над головой и воскликнул:

— Цезарь! Цезарь!

А когда Цезарь сделал ему знак приблизиться, сказал:

— Цезарь, прочитай это сам и быстро, только никому не показывай. Здесь сказано об очень важном для тебя деле.

Цезарь взял свиток, кивком головы показал, что все понял, и даже сделал попытку взглянуть на текст, но ему помешали многочисленные просители, обступившие его со всех сторон. И он вошел в Сенат, держа в руке свиток, который так и не успел прочитать.

Остановив лектику, Цезарь вышел и тут же встретил Попилия Лену, того самого, который полчаса назад пожелал успеха Кассию и Бруту. Как было принято, когда важная персона собиралась что-то сообщить Цезарю, все отошли, а Цезарь и Лена остались в центре небольшого круга людей, обступивших их на достаточном расстоянии, чтобы никто не мог слышать, о чем говорят сенатор и диктатор.

И тут, увидев, что Лена очень возбужденно говорит что-то Цезарю, а тот слушает его внимательно и с большим интересом, заговорщики начали опасаться — так как Лена знал о заговоре, — что он их сейчас выдаст. Переглянувшись и подбадривая друг друга взглядами, они решили не ждать, когда их схватят, сочли, что надо опередить события, пока их не унизили, — лучше уж самим покончить счеты с жизнью. Кассий и еще несколько человек дотронулись до своих кинжалов, спрятанных под одеждой, но тут Брут, добравшийся до первого ряда людей, обступивших Цезаря, по жестам и обрывкам фраз Лены догадался, что речь идет о просьбе, а не об обвинении. Несмотря на это, он ничего не сказал своим сообщникам, зная, что вокруг много сенаторов, которые не состоят в заговоре; вместо этого он просто улыбнулся Кассию, чтобы успокоить его. Почти одновременно Лена поцеловал руку Цезарю и расстался с ним. Все поняли, что речь шла о какой-то личной просьбе.