Степан Сергеич, стр. 28

К Шестову срочно прикрепили для консультаций старшего инженера отдела, Мошкарину объявили благодарность. В создавшемся шуме никто не услышал язвительного замечания начальника ЛТИ, предрекавшего ГИПСу быструю гибель на вибростенде или на климатических испытаниях.

Окольным путем узнали, что другие НИИ тоже продвинулись вперед, выполняя тот же заказ, головные образцы их индикаторов уже сделаны, они, правда, весили раза в три больше. Приходилось спешить. Макетная мастерская еще не приступила ко второму экземпляру ГИПСа, а цех Игумнова уже монтировал двадцать индикаторов, готовил их к испытаниям. Труфанов играл ва-банк, о приборе уже знали в министерстве. Двадцать ГИПСов прошли регулировку, и Туровцев, как это требовалось по техническим условиям (ТУ), отправил серию в ЛТИ на типовые испытания. Там они вопреки пророчествам прекрасно выдержали ударную тряску и вибростенд. В камере тепла они вели себя тоже достойно, но на холоде «поплыли» — отказались работать. Шестов и Мошкарин торчали в ЛТИ, как у постели больного родственника, и не ругались потому лишь, что контрпретензии отложили на будущее; выскажут их либо после смерти ГИПСа, либо по выздоровлении его. Оба знали уже твердо, что причиною провала стали миниатюрные газовые счетчики СТС-12, коронный разряд которых наступал не вовремя при низких температурах. Паспорта же на счетчики утверждали иное.

Неопытный Шестов принял на веру печатные обещания, а Мошкарин слишком увлекся компоновкой деталей, счетчиков до ЛТИ он в глаза не видел. Теперь, спохватившись, они съездили на завод, выпускавший счетчики, отозвали кое-кого из знакомых в сторону, и знакомые шепотом, оглядываясь, поведали им, что продукция их, счетчики-то, дрянь, брачок, недоделка, «вот так-то, дорогие, удивляемся мы вам, не барышни же вы, чтоб верить обещаниям, мало ли что наобещали, план горел, обязательство взяли, остальное понятно, не первый год на производстве…»

Тут-то до Мошкарина и Шестова дошло, почему другие НИИ отказались от счетчиков, заменив их ионизационной камерой, опробованной и безотказной.

Расчет правильный, основанный еще и на том, что лишний килограмм радиометристу не помеха. Шестов же в самом начале разработки предупредил Мошкарина, что ГИПС должен весить триста граммов. Тот согласился из благородного тщеславия, в мыслях представлялось: конкурсные испытания индикаторов, громоздкие экземпляры их и — сбоку изящный ГИПС… Завистливые перешептывания, хорошо разыгранное удивление конструктора: не понимаю, мол, ваших восторгов, я, Мошкарин, делал все-таки прибор, не кто другой…

Отступать было поздно и некуда. К счастью, в семье не без урода. Среди сотен паршивых счетчиков попадались и на совесть сделанные. Проворные руки Шестова изготовили специальный стенд для их проверки. Счетчики десятками гибли в камере холода, их замерзшие трупики сотнями хрустели под ногами, выживали единицы — стойкие бойцы, не боящиеся арктического холода. Их бережно укладывали в коробочку, запирали в сейф. В разгар отборочных испытаний и пришел в ЛТИ Степан Сергеич.

Он быстро вник в суть требований к ГИПСу, его посвятили в историю создания индикатора и его мытарств. Степан Сергеич загорелся. Цикл испытаний длился ровно сутки. Мошкарин приболел. Шестов сдавал экзамены в заочном. О своих экзаменах Степан Сергеич забыл и подменял новых друзей, дежуря по ночам у камеры холода.

После выматывающих циклов отобрали сорок безукоризненных счетчиков, наскребли еще столько же для ЗИПа (запасные инструменты и принадлежности), оптом проверили все ГИПСы, и Туровцев понес Кухтину паспорта на них.

Начальник ОТК поломался («Почему не приглашали меня на испытания?») и корявым детским почерком подмахнул свою роспись, придав индикаторам право законного существования. ГИПСы аккуратно, как куриные яйца, уложили в ячеистый ящик и унесли на склад готовой продукции. Оттуда — в лифт, ящик спустился на первый этаж, и грузчики швырнули его в кузов автомашины.

32

О ГИПСах в НИИ скоро забыли: кроме ГИПСа шли параллельно десятки других заказов для геологов, врачей и строителей. И вдруг о них заговорили на заводе и в институте. Из осведомленных источников стало известно, что индикаторы блестяще выдержали испытания, оттеснив своих собратьев, рожденных в лабораториях соседних и не соседних НИИ. Новость приняли остро. Из еще более осведомленных источников узнали, что ожидается колоссальная премия. О том, чтобы выдать ее непосредственным исполнителям, то есть Шестову, конструкторской группе Мошкарина и второму цеху, не говорилось: такое не принято и так не положено — хотя бы потому, что вредно поощрять рваческие тенденции. Все — от грузчиков до машинисток планового отдела подсчитывали возможную сумму, достающуюся на их долю, оптимисты под нее влезали в долги. Мошкарин, зайдя как-то в цех, сказал Степану Сергеичу, что если премия будет, то они с Шестовым добьются немалой суммы — специально для Шелагина. Степан Сергеич поблагодарил, скрывая смущение и радость.

Деньги были нужны: двухкомнатная квартира пустовала, мебель стоит так дорого!

Наконец пришла телефонограмма: представителям НИИ и завода прибыть в министерство. Все приятно оживились, забегали. Труфанов, Баянников и Молочков засели в кабинете над списком делегации. Начали сверху: директор и главный инженер — обязательно, то же самое — парторг, затем Мошкарин, Шестов, два-три человека из главка (пусть сами решают, кому ехать) и желательно кого-нибудь из цеха. Труфанов предложил Сорина, парня красивого, видного, модного, и Круглова. Заупрямился Молочков. Он не мог забыть, как освистали его на собрании. Перебрали несколько фамилий и согласились на Игумнове и Шелагине; на последнем настаивал Молочков.

Степан Сергеич затрепетал, когда узнал, зачем и к кому он поедет. К самому Ивану Дормидонтовичу! К маршалу! В былые времена его приезд в округ предварялся тревогами, учениями, осмотрами техники, личного оружия, тумбочек в казармах, волнение офицеров и генералов передавалось солдатам, солдаты готовились предстать перед ним сытыми, лихими и обученными. А теперь (Степан Сергеич взволнованно ходил по комнатам в пижаме, Катя гладила ему брюки), а теперь к маршалу запросто в кабинет. Как держаться, во что одеться?

В назначенный час делегация собралась в зале для пресс-конференций НИИ.

К ней, уже вне выработанного списка, присоединились плановик и начальник третьего отдела. Мошкарин наотрез отказался ехать, не объяснив причин.

Главный инженер, преподававший не то в МАИ, не то в МЭИ, как всегда, отсутствовал. Труфанов осмотрел делегацию и повел ее к министерским «Волгам». Расселись. Но Анатолий Васильевич вдруг засуетился, он то снимал, то надевал перчатки, то заносил в кабину ногу, то ставил ее обратно на мерзлый асфальт. Неожиданно для всех Труфанов сказал Немировичу, начальнику третьего отдела, что не поедет. Сами управитесь, сами сумеете все разъяснить. Немирович крикнул шоферу:

— Давай!

Труфанов остался на тротуаре. Он смотрел вслед машинам и думал, что становится мудрым, старым и хитрым, как зверь, не раз попадавший в капканы.

Делегация быстро получила пропуска, адъютант ввел ее в кабинет. Степан Сергеич в парадном черном костюме постарался упрятаться подальше, за спины делегатов. Ведь кто он в конце концов? Диспетчер — и только, величина почти нулевая. Не разработчик, не конструктор, не начальник отдела, не представитель главка. Диспетчер цеха.

Иван Дормидонтович поднялся из-за стола, обошел делегацию. Немирович представлял каждого. Фамилии Степана Сергеича он не знал и ограничился неопределенным:

— Из цеха.

— Хорошую вещь вы сделали, товарищи. — Иван Дормидонтович подошел к столику у стены, на столике по ранжиру стояли ГИПСы — не единоутробные братья, самым маленьким, самым последним был индикатор Шестова.

Тяжелая мужская рука легла на светло-коричневый корпус прибора, пальцы ласкали гладкую поверхность. Иван Дормидонтович нажал на кнопку под резиновым колпаком, стрелка вольтметра поползла к красной риске. Немирович многозначительной скороговоркой перечислил тактико-технические данные ГИПСа.