Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова), стр. 5
Конечно, управляющий смягчился не столько от обещаний и заверений Андре, сколько от даяния, которое тот поспешил ему вручить. Даяние было скромное — две курочки-несушки. И с ними нелегко было расстаться беднякам Пежо. Но… другого выхода не было.
В семье Пежо-Менье розги были не в почёте, но распоряжение управляющего Андре выполнил, да так крепко взялся за дело, что бабушке Пежо пришлось вмешаться. Она схватила зятя за руку и помешала ему продолжать экзекуцию. А Андре, как то случается иногда с добрыми, но не очень умными людьми, так переусердствовал, что спина Жака была вся исполосована. Бабушка пообещала, что сама выведает у внука, «из-за чего подрались мальчишки». Но и ей не удалось ничего узнать. Так же тщетны были попытки отца Поля дознаться истины. «Сын мой, неужели ты и от меня хочешь утаить, что заставило тебя забыть мои наставления и броситься на Леона, который слабее тебя?»
Жак стоял перед отцом Полем и молчал. Ему хотелось признаться своему наставнику, спросить у него, откуда пошла такая молва о Фирмене, что же произошло с ним на самом деле. Но мысль, что он может своим рассказом сделать больно отцу Полю, удерживала его. Закусив губу, он не проронил ни слова.
Так никто в Таверни и не узнал, что произошло между Леоном Бари и Жаком Менье. Теперь, когда Леон встречал Жака, он ещё издали переходил на другую сторону, чтобы избежать встречи, хотя Жак и не думал его задевать. А вскоре Леон и в самом деле уехал в Париж.
Между тем слова Леона глубоко запали в душу Жака. Какая тайна окружает гибель Фирмена? Нет, не мог быть ни убийцей, ни грабителем этот человек, которого так любил Жак, хотя никогда его и не видел.
У мальчишек всегда найдётся повод затеять ссору и драку. Поэтому в деревне не очень доискивались причины вражды Леона и Жака. А так как Жак и не думал оправдываться, принимал наказание, как должную кару, все и решили, что зачинщиком был он и что он — задира. И Жак уже не мог отвязаться от этого прозвища, которое он, может быть, и заслужил, но не в этот раз, когда встал на защиту доброго имени Фирмена и отца Поля. Самое печальное было, что отец Поль поверил в то, что Жак искал ссоры. Жаку припомнили все прежние «подвиги». Их у него набралось немало. Полез в драку со стаей мальчишек, которые были сильнее и старше его, бросился усмирять быка, не дожидаясь, чтобы подошли взрослые, надерзил управляющему, господину Бари, чем едва не повредил всей семье Маргариты Пежо…
Андре Менье твердил сыну, а теперь стал повторять ещё чаще: «Уступай, уступай всем, сынок! Сильного тебе всё равно не пересилить, а жить будет легче, коли прослывёшь податливым да уступчивым…»
Отец Поль тоже осуждал строптивость. Но это была совсем иная наука. «Не обижай слабого, а сильному докажи свою правоту, не мерясь с ним силой. Убеди его словом, силой рассуждения. Если хочешь, рази стрелой, но пусть мечет её не рука твоя, а язык».
А бабушка Пежо рассуждений не любила. Жак понимал, что она не находит ничего зазорного в том, что он проучил богача. Раз Жак проучил — значит, было за что! Разговаривать об этом ни ей, ни ему было недосуг. Но Жак и без разговоров понимал, что бабушка, как ни плохо ей живётся, каких унижений ни приходится терпеть, будет отстаивать свои права, пока может. И за это он любил её ещё больше.
Глава третья
Отец Поль
Направляясь к отцу Полю, чтобы получить его благословение на дорогу, Жак с волнением думал о том, что ему предстоит долгая разлука с любимым наставником. С ним и его книгами, которые притягивали к себе Жака, как магнит.
Господин Поль приветствовал Жака словами:
— Добро пожаловать, Жак! Ну что, собрался, готов?
— Собрался, отец Поль, вот и пришёл к вам… Благословите меня на дорогу.
— Охотно, сын мой! Но не прежде, чем мы выпьем по чашечке кофе и потолкуем!.. Мадам Грийе, дайте-ка нам кофе!
Старушка служанка, жившая у кюре много лет и состарившаяся вместе с ним, накрыла на стол и подала кофе.
— Особых напутствий, дитя моё, я тебе не даю — ты и так их от меня наслушался немало! Я верю, что ты будешь помнить всё, чему я тебя учил. Париж велик, он даже больше, чем ты себе представляешь, — голова может легко закружиться. А ты её не теряй, не зазнавайся! Что бы ни случилось, оставайся честным! Тут я за тебя спокоен. Ты хорошо усвоил, что такое честность и честь, стойкость и мужество!
Жак поделился с отцом Полем своей заботой: бабушка велела передать свой наказ в руки королю. А как это сделать?
— Тут я тебе плохой советчик, — смеясь, ответил отец Поль. — И сам во дворце не бывал, и никто из моих близких туда вхож не был. Однако мне приходилось слышать, и не раз, что есть только один верный способ передать просьбу во дворец — это через кого-либо из дворцовой челяди. Ты и представить себе не можешь, сколько есть у короля, и особенно у королевы, парикмахеров, массажистов, одевальщиков, пудрильщиков, — да всех и не перечтёшь! Один наклеивает волосы на материю, другой расчёсывает парик, третий пудрит, четвёртый надевает, и так без конца… Впрочем, не думаю, чтобы сам король поинтересовался бедами твоей бабушки. Вот Генеральные штаты — это дело другое. Неспроста их созыв откладывают с месяца на месяц, с года на год. В Генеральных штатах соберутся представители не только аристократии и высшего духовенства. Там будут и представители третьего сословия — людей самых разных профессий. Им-то понятнее, в чём беда народная… Главное же наказы. Это — великое дело. Каждый может сейчас изложить в наказе своё горе, свою нужду, предложить, как сделать жизнь легче… Ты, Жак, прожил на свете немного — всего шестнадцать лет, но ты хорошо знаешь, как обращается сеньор с крестьянами. Так что объяснять тебе не надо, сколь мало пользы от представителей дворянства. А духовенство? Не доверяй, Жак, и нашему брату, священнику. Это ведь мы, деревенские пастыри, простодушны и бедны, а там, где священники богаты, где они имеют власть, опасайся, беги их. Они не просто зубастые волки, они ещё и волки в овечьей шкуре.
— Ну, а король? — настаивал Жак.
Отец Поль не умел лгать, он отвёл глаза в сторону, вздохнул и сказал:
— Я хочу верить, что король внемлет голосу представителей народа. Как и все, я с волнением и надеждой жду, когда же заговорят наконец Генеральные штаты.
Разговор перешёл на предстоящий отъезд Жака.
— Ты частенько сетовал на меня за то, что я разрешаю тебе читать не все книги, что стоят у меня вот тут, в книжном шкафу. Помнишь, как ты надулся на меня, когда я отобрал у тебя «Дух законов» Монтескьё. — Кюре беззвучно рассмеялся. — И ведь не потому, что книга плохая. Напротив, книга эта просто клад. Но, чтобы ты оценил этот клад, чтобы ты понял каждую строчку этого драгоценного труда, надо сначала прочесть много другого… Я потому напомнил тебе об этой нашей стычке, что там, в лавке тёти Франсуазы, тебе придётся самому отбирать себе книги для чтения. Но, думается мне, я тебя достаточно к этому подготовил: ты не будешь увлекаться пустыми светскими романами, будешь помнить, что книга не развлечение, к которому прибегаешь, когда тебе нечего делать. Книга — это твой друг.
Жак старался не пропустить ни одного словечка из того, что говорил отец Поль. Жиденький кофе давно уже остыл в его чашке. Это не укрылось от внимания священника.
— Что же ты не пьёшь, Жак? Разговоры разговорами, а выпить кофе можно. Кстати, знаешь, что я надумал. Я попрошу твою мать и бабушку, чтобы вместо тебя ко мне ходил теперь Мишель.
— Вот хорошо! Брат будет учиться не хуже меня!
Уже стемнело, когда Жак собрался домой. Кюре положил руку ему на плечо и задушевно сказал:
— Послушай, сын мой, я хочу доверить тебе одну тайну. Ты сейчас узнаешь правду о моём названом сыне Фирмене…
Сердце Жака ёкнуло. Неужели он сейчас узнает то, что мучило его так давно. Три года прошло с тех пор, как Леон назвал Фирмена каторжником, и Жак всё это время молчал. Теперь он боялся взглянуть на кюре, а тот продолжал после короткой паузы: