Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова), стр. 42

— Эх, песню бы! Хорошую, зовущую на дело! Хочется петь!..

И Жаку показалось, что это высказали вслух его собственную мысль. Действительно, недоставало песни, зовущей на бой. Она была создана позднее и стала известна под названием «Марсельеза».

Друзья прислушивались к тому, что говорили кругом.

— А комендант-то выставил пушки. Глянь, торчат из всех бойниц!

И в самом деле, угрожающие жерла пушек на башнях крепости смотрели прямо на Сент-Антуанское предместье.

— Потеснитесь! Потеснитесь! Пропустите делегацию!

Это была уже не первая делегация. Их посылали различные округа столицы, требуя, чтобы комендант де Лоне снял пушки. Но комендант даже не принял представителей народа, не захотел внять их голосу. Однако отказаться принять делегацию Ратуши де Лоне? не решился.

Ратуша требовала, чтобы комендант убрал с башен пушки, опустил подъёмный мост, дал возможность делегатам пройти к нему в крепость. А главное требование заключалось в том, чтобы в войска, охраняющие Бастилию, были включены отряды милиции, подчиняющиеся непосредственно Ратуше. «Ибо, — говорилось в бумаге, которую бережно держал в руках один из делегатов, — в Париже не должно быть иной военной силы, кроме той, которая будет сосредоточена в руках Комитета парижской милиции».

Но комендант отнюдь не намеревался уступать, он только желал выиграть время. «Достаточно, чтобы один снаряд атакующих попал в погреб, где хранится порох, и мы все взлетим на воздух! — думал он. — Этого допустить нельзя. Но… и не такие простаки, как этот сброд, попадались на удочку хитрости». И тут же пригласил депутатов к столу позавтракать.

Депутаты охотно проследовали в апартаменты де Лоне. Но как только делегатов пропустили, подъёмный мост вновь подняли, и делегаты оказались отрезанными глубоким рвом от тех, кто их послал.

— Слишком долго они там едят; может, оно так и полагается именитым особам, но нам не с руки, — произнёс Леблан, высокий человек в рабочей блузе и картузе.

И всё-таки народ продолжал ждать.

Де Лоне ещё не решался вступить в открытую борьбу с народом. Узнав от своих дозорных, что люди всё прибывают к Бастилии, он отпустил делегатов, пообещав убрать пушки. Однако остальные требования выполнить отказался.

Между тем де Лоне отдал приказание не убрать пушки, а лишь отодвинуть их в глубь амбразур, чтобы успокоить осаждающих. Это давало ему возможность в любую минуту снова навести их на Сент-Антуанское предместье.

Пока велись переговоры, народ внизу роптал:

— Сдавай Бастилию! Этого хочет народ!

— Солдаты, спускайтесь вниз! Идите к нам!

— Тьфу ты, какое пекло! Наверное, в самой преисподней не так жарко, как в преддверии Бастилии! — сказал молодой подмастерье. Он пришёл сюда прямёхонько из сапожной мастерской в том виде, в каком сидел за своими колодками: в кожаном фартуке поверх рабочей блузы. — А самое плохое, что никто не предложит тебе стакана воды. Не то что на Сент-Антуанской улице.

— А что там? — поинтересовался Леблан.

— Да там какая-то красотка притащила на улицу большущий кувшин и кружку и всем, кто бежал сюда, предлагала: «Хотите свеженькой?» Вода и впрямь у неё такая свежая, что хоть мёртвых ею оживляй, холодная, как из ключа! А сама-то как хороша! Глазищи у неё огромные, синие…

— Это Бабетта! — убеждённо сказал Жак.

— Что ещё за Бабетта? — удивился сапожник.

А Жак только переглянулся с Шарлем и ничего не ответил.

— Какой толк от всех этих переговоров! Нам бы только справиться с подъёмным мостом, и никакая сила нас тогда не остановит, — задумчиво сказал человек с топором в руках.

— Но за первым мостом есть ещё и второй, — сказал сапожник.

— Ты думаешь, достаточно первого? — обратился Жак к человеку с топором, не спуская глаз с его инструмента. А у самого уже зрел в голове план. — Дай мне топор! — вдруг повелительно сказал он.

Владелец топора, бывший солдат Боннемер недоверчиво скосил на него глаза.

— Тебе зачем?

— Увидишь! — И такая уверенность зазвучала в голосе Жака, что Боннемер протянул ему топор.

— За мной! — бросил Жак Шарлю.

Шарля не надо было просить дважды — он так верил в своего друга, что повиновался беспрекословно.

Жак, а за ним Шарль быстро взобрались на крышу дома, принадлежавшего парикмахеру Жерому. Жаку хорошо был знаком этот домик. Он примыкал к крепостной стене. И друзья без труда перебрались с крыши на стену, по которой пролегала так называемая дорога ночного дозора. Со стены они перелезли на крышу гауптвахты, а оттуда спрыгнули вниз.

Гарнизон Бастилии, состоявший главным образом из инвалидов, и караульные привыкли сторожить безоружных заключённых. И сейчас неожиданное для них вторжение народа, пусть плохо вооружённого, привело их в полное смятение. Даже караульный бросил свой пост. Всё внимание гарнизона было сейчас устремлено на ворота крепости, и это дало возможность юношам беспрепятственно пройти прямо в караульню. Они надеялись найти там ключи от подъёмного моста, но надежды их не оправдались — ключей не было.

Тогда Жак с помощью топора стал выворачивать петли я задвижки с моста. Шарль не отставал от него.

— Не попробовать ли ещё это? — крикнул вдруг Жак и, к большому удовольствию Шарля, вытащил из кармана кинжал и пустил его в ход, чтобы отвернуть петли. Не только ножны, но и рукоять кинжала были украшены драгоценными камнями; к такой грубой работе он был не приспособлен, и поэтому из оправы выпало несколько камней. На мгновение у Шарля мелькнула мысль подобрать их. Слишком уж он привык ценить в мастерской Бажона эти блестящие игрушки. Но он тотчас устыдился своего неуместного порыва. Боясь, чтобы Жак не прочёл по его лицу, как он чуть было не поддался искушению, он с новым жаром принялся помогать Жаку. Когда караульные наконец опомнились, мост уже был опущен при радостных кликах толпы, в беспорядке устремившейся по нему в первый двор.

В общей суматохе многие из осаждавших не поняли, что происходит, и решили, что это комендант, одумавшись, велел опустить мост.

— Что это за молодец? — спросил Леблан Боннемера, указывая на Жака.

— А кто его знает! Мне известно только, что он привёл в негодность не только мост, но и мой топор, — ответил, смеясь, Боннемер.

Леблан опустил тяжёлую руку на плечо Жака.

— Кто ты такой? Как тебя звать?

— Разрушитель Бастилии! — с гордостью ответил Жак.

— Это я вижу. А имя? Должно же у тебя быть имя?

— Зовите Жаком, если вы не против.

— Жаков много. Ты вполне заслужил, чтобы тебя отличали от других Жаков и звали Жаком Отважным.

На этот раз не только уши, но и щёки Жака залила густая краска. Пот и без того градом катился с его лица, а сейчас он впервые за день почувствовал, как нестерпим июльский зной.

— Видишь, слава идёт за тобой по пятам! — восторженно прошептал Шарль. И на добром его лице не отразилось ни тени зависти. Жак успел это заметить, хотя думал лишь об одном — как пробиться вперёд.

Глава двадцать восьмая

Бастилии больше нет!

А толпы всё прибывали. И тот людской поток, в котором оказалась Эжени, вплотную подошёл к Бастилии.

Эжени очутилась в одном ряду со стариком рабочим и молодым человеком; оба подбодряли её шутками и острыми словцами, столь свойственными парижанам. Да Эжени и не думала унывать. Время от времени она обращалась с какими-то восклицаниями к своей Габи. Та, видимо, её понимала, так как отвечала такими же короткими звуками, понятными только её хозяйке.

— Как тебя зовут? — обратился юноша к своей соседке.

— Эжени. А тебя?

— Меня зовут Фелисьен, я бондарь, — словоохотливо ответил юноша.

Эжени только собралась ответить, что она белошвейка и большая мастерица, но тут загремело орудие.

Де Лоне, решив, что пора кончать с мятежниками, дал команду:

— Залп!