Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова), стр. 26

— И это всё, чего ты хочешь? — разочарованно спросила Бабетта. — Ведь господин Горан…

Бабетта не окончила фразы, потому что в комнату вихрем ворвалась Виолетта.

— Жанетта, Бабетта, кончайте шить! Мама обещала повести нас сейчас на ярмарку. Там будет представление!

Жанетта охотно отбросила в сторону вышивание, продолжая на ходу неоконченный разговор:

— Хотела бы я знать, где и когда ты видела человека достойнее господина Горана? Человека, который больше подошёл бы как жених девушке нашего круга?

— Ну, я не знаю… Хотя бы Шарль…

— Ах, вот в чём дело! — весело рассмеялась Виолетта. — Ты, плутовка, затеваешь разговор о Шарле, а у самой в мыслях — Жак!

Бабетта вспыхнула до корней волос, сама не отдавая себе отчёта почему.

— Я сказала «Шарль», его и имела в виду. Но и Жак тоже умный, у него благородные помыслы… — Она не кончила фразы и, бросив на ходу: — Давайте собираться на ярмарку, а не то маменька будет нас бранить, если мы опоздаем, — поспешно вышла из комнаты.

Ей вдогонку Жанетта крикнула со злостью:

— Твой Жак — грубиян! — А потом, повернувшись к младшей сестре, спокойно добавила: — Маменьке ничего не говори о нашей болтовне! Но неужели ты и в самом деле думаешь, что Бабетте нравится Жак? Всё это вздор! Маменька готовит ей в женихи господина Лефатиса.

Виолетта прыснула.

— Да ведь он урод! Какой же он жених?!

— Он совсем не так дурён, — рассудительно сказала старшая сестра. — К тому же стерпится — слюбится! Дай время, и Бабетта к нему привыкнет!

Если бы кто-нибудь спросил Жака, как он относится к Бабетте, он вряд ли смог бы ответить. Сам себе он не задавал такого вопроса. Но с ней он хотел говорить без конца, рассказывать ей всё, знать, что таится у неё в душе… А ещё интересней отгадывать, как поступила бы она в том или ином случае. Как хорошо понимала она его волнения и заботы! Как сочувствовала Фирмену Одри! Единственная из сестёр, она была потрясена смертью Гамбри, единственная разделяла с ним скорбь о его гибели! Как нежно и предупредительно относилась она к Жаку все те дни, когда он работал, выполняя поручения Франсуазы, а сам ходил как потерянный, не в силах забыть о Гамбри, не в силах простить его смерть!

Что знал Жак о любви? Отец Поль, проживший всю жизнь в одиночестве, не мог ему об этом рассказать. Мать?.. Усталая, обременённая постоянными заботами, Мари никак не выказывала своего отношения к мужу. Соединило ли их когда-то нежное чувство? Может быть, но это было так давно. Сейчас она была ему преданной женой, он ей — таким же преданным мужем. Вот и всё! Не до любви им было. Муж тёти Франсуазы? Он удочерил трёх её девочек, заботился о них; они вспоминали о нём с благодарностью… Может быть, Жюльен и Франсуаза любили друг друга, но об этом никто не вспоминал и не говорил… Господин Горан? Но разве можно было назвать его чувство к Жанетте любовью?

Свои познания о любви Жак черпал из книг. В книгах любовь приводила людей к подвигам, заставляла совершать героические деяния. Вот о такой любви мечтал Жак, и ему казалось, что её достойна только Бабетта. В ней соединилось всё самое лучшее и доброе. Ему не страшны никакие испытания, ему по плечу любой благородный поступок, если рядом с ним будет Бабетта.

Глава восемнадцатая

Чёрный бархатный берет

Жизнь Жака как будто разделилась на две части: всё то, что было до казни Гамбри, и дальше — та жизнь, в которой Гамбри уже не было. Его широко расставленные серые глаза преследовали Жака, а в ушах всё ещё звучали слова: «Мы собираемся поговорить с Ревельоном по-свойски!» И вот как обернулось дело! Выходит, Ревельон поговорил с рабочими на своём языке — на языке солдатских пуль.

Всё, что происходило вокруг, приобретало в глазах Жака иной смысл. И то новое, что он перечувствовал и передумал, на время заслонило от него образ Фирмена.

Зато окрепла его дружба с Адора. Адвокат любил пошутить, посмеяться, иногда даже подтрунить над Жаком. Но как-то само собой вышло, что, обращаясь к нему, он стал называть его «Малыш»! И Жак воспринимал это обращение, как если бы оно исходило от старшего брата.

Каждый раз, как адвокат появлялся в кабинете для чтения, Жак бежал ему навстречу, надеясь узнать от него что-нибудь новое. Адора так много знал, и Жак жалел только, что в своё время адвокат не познакомился ближе с Гамбри. Они хорошо поняли бы друг друга.

Первый, с кем Жак поделился всем тем, что услышал от Франсуазы и её дочерей об открытии Генеральных штатов, был Адора.

— Ну что ж, — сказал адвокат, — король добивается, чтобы третье сословие даже и по внешнему виду отличалось от двух привилегированных сословий, что уже само по себе унизительно. А тут ещё чёрный бархатный берет, загнутый вверх с трёх сторон, без всяких галунов и украшений! Ты — юноша начитанный, и хоть в театрах не бывал, вероятно, слышал, что чёрный бархатный берет украшает там голову Сганареля — этого ловкого пролазы и плута. Таким образом, этим подчёркивается насмешливое отношение к третьему сословию. Надо добавить, что когда депутаты представлялись королю, то и в этой церемонии было много унизительного для третьего сословия. Представителей духовенства и аристократии король принял в своём кабинете, причём для духовенства раскрылись обе дверные створки, для дворянства — лишь одна. Ну, а делегатов третьего сословия он принял просто в своей спальне. Это бы ещё куда ни шло: так заведено исстари. Но епископ нантский, произнося в церкви Святого Людовика проповедь о том, что счастье народа в вере, позволил себе подчеркнуть разницу сословий такими словами: «Примите, ваше величество, уверения в преданности духовенства, знаки уважения аристократии и униженные мольбы третьего сословия». Мольбы?! Понимаешь, Жак?!

Ни для кого не секрет, что, когда председатель третьего сословия Байи отправился к хранителю печати, чтобы установить церемониал представления третьего сословия королю, хранитель печати сказал: «Не хотелось бы, конечно, предлагать делегатам третьего сословия, обращаясь к королю, преклонять колени, но два других сословия требуют, чтобы была установлена разница в обращении привилегированных сословий и третьего».

Когда Байи возмутился, хранитель печати сказал: «Но ведь на торжественных церемониях я сам, обращаясь к королю, становлюсь перед ним на колени. Чего же вы хотите?» Байи нашёлся и ответил: «Это обязательство связано с вашей должностью, и, принимая её, вы знали, что вас ожидает, а нам это условие было неизвестно».

Так-то, Жак! Скажу тебе откровенно, я опасаюсь, уж не хочет ли король повторить то, что было уже однажды сделано в тысяча шестьсот четырнадцатом году. Созванные тогда Штаты закончили свою работу, и… их не созывали сто семьдесят пять лет. Сейчас король и двор рассчитывают, что Штаты помогут придумать новые налоги и утвердить старые. Но король боится, как бы депутаты третьего сословия не стали вмешиваться в другие законы и не потребовали новых политических прав.

…В семье тёти Франсуазы на все политические события смотрели глазами господина Горана. Одна Бабетта приносила свежие новости с улицы, где жизнь била ключом. К великому неудовольствию матери, она часто отлучалась из дому.

Однажды в середине мая она прибежала в читальню, оживлённая, в радостном возбуждении. Её длинные пальцы сжимали букетик свежесорванных ландышей; с восковых, тонко вырезанных чашечек свисали капельки росы.

— Жак, угадай, откуда я иду! — И, не дожидаясь, чтобы он высказал какое-либо предположение, рассказала сама: — Матушка послала меня на рынок. Я сразу увидела, что в рыбном ряду всё не так, как обычно. Рыба разложена на столах, а торговок не видать. Иду дальше. И что же вижу? На мешках с картофелем стоят женщины, по очереди держат речи. И о чём бы ты думал? Всё равно, сколько ни гадай, не угадаешь. Женщины, торгующие на рынке рыбой и фруктами, обратились к представителям третьего сословия с просьбой, чтобы, засвидетельствовав Генеральным штатам их почтение, они передали им наказ: пусть третье сословие помнит о нуждах народа и печётся о нём. При этом пусть оно не забывает и о женщинах: ведь они — матери, жёны и сёстры — неизменные и верные спутницы мужчин! Вдобавок рыночные торговки сложили в честь третьего сословия куплеты.