Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа), стр. 9
— Забыл.
— Смотри, Петька, не пройдет нам это даром.
Он опустил рогатку и задумался.
— А чего же мы плохого делаем? — искренне удивился Петя. — Мы ничего плохого не делаем.
Мазин прищурился и уничтожающе посмотрел на него.
— Если человек делает плохо и знает, что это плохо, то это еще ничего, — медленно сказал он, — а если он делает плохо и думает, что это хорошо, то это уж дело дрянь!
— Я не думаю, — быстро сказал Петя, — насчет учебы и вообще…
— То-то, — сказал Мазин. — Себя обманывать нечего.
Он достал азбуку следопыта, прикрыл рукой подпись под рисунком и строго спросил:
— Чей след?
— Утки, — поспешно ответил Петя.
— Сам ты утка! — рассердился Мазин. — Кому я говорил — выучи наизусть!
Глава 9
ТЕТЯ ДУНЯ
Васек был дома один. Он принарядился, начистил ботинки и, не зная, что с собой делать, ходил по комнате.
Каникулы ему уже надоели. Скорей бы в школу!
«Интересно, какой-то новый учитель?» — думал он, поджидая отца.
В дверь кто-то тихонько постучал.
— Мне к Трубачеву Павлу Васильевичу, — сказала женщина, осторожно прикрывая дверь и с трудом втаскивая за собой корзинку.
— Папы нет. — Васек внимательно разглядывал гостью.
Она была в синем пальто, туго застегнутом на все пуговицы. Из-под черного полушалка глядели на Васька рыже-голубые, чем-то знакомые глаза. Мальчика охватила тревога.
— Папы нет! — повторил он.
— Папы нет, а тетка — вот она! — вдруг сказала женщина, любезно поджимая губы. — А ты небось Васек? Тащи-ка корзинку. Запарилась я с ней!
Она вошла в кухню, села на табурет, расстегнула пуговицы своего пальто и, обмахиваясь концами полушалка, огляделась вокруг.
— Ничего живете. Кухня просторная. — Она заглянула в комнату. — В чистоте содержите. А это чья же дверь-то? — потрогав замок Таниной двери, спросила она.
Васек втащил корзинку и, не зная, что отвечать, во все глаза смотрел на тетку.
«Смешная какая-то», — думал он.
А тетка между тем уже расхаживала по комнате, оглядывая обстановку. Васек с удивлением увидел теперь, что глаза у нее точь-в-точь как у отца, с такими же короткими рыжими ресницами, что нос и все лицо тетки тоже напоминают отца, только рот и выражение лица какое-то другое. Тетка как бы угадала его мысли.
— Ишь, — сказала она, с видимым удовольствием бросив взгляд на мальчика, — рыжий. В нашу породу пошел!
Васек нахмурился и отошел к окну. «Какой я рыжий!» — думал он, приглаживая свой чуб.
Между тем тетка уже обошла все углы и орудовала в кухне.
— Ваше мыло-то? Подай полотенчико! Это что ж кастрюли-то у вас как завожены? Аль плита дымит? А соседка-то молодая или старая? Как ее звать-то?
— Таня.
— Таня… — Тетка опять поджала губы и многозначительно покачала головой. — Неаккуратная девка, по всему видать.
— Да ты, тетя, еще не видела ее, а уже ругаешь, — не стерпел Васек.
— Ее не видала, а приборку ее вижу: в печке зола, в углу сор. Слава богу, можно о человеке судить, — решительно отрезала тетка.
— Все равно, она хорошая, добрая. Ее все любят! — сердито сказал Васек.
У него росло недовольство против тетки и ее бесцеремонного хозяйничанья в их квартире.
К обеду пришел отец. Васек открыл ему дверь и тихонько шепнул:
— Тетка приехала!
— А, приехала! — обрадовался отец, отодвинул Васька, вытер платком усы и крикнул: — Дуняша!
Тетка всплеснула руками, заторопилась:
— Паша… голубчик…
— Ну-ну… вот и свиделись… вот и свиделись! — повторял Павел Васильевич, любовно оглядывая ее и прижимая к груди. — А что бы раньше приехать-то? Ведь не за горами живешь… а, Дунюшка?
Тетка оторвала от его груди заплаканное лицо.
Васек снова заметил сходство между ней и отцом. У обоих были растроганные, умиленные лица, радостные и чем-то смущенные.
— Постарели, постарели мы с тобой, сестреночка, — говорил Павел Васильевич.
— Да ведь всех схоронили… Одни на свете мы с тобой, Пашенька, — вздыхала тетка.
— Как это — одни? Полон свет хороших людей… А вот сын у меня растет, племяш твой! — весело сказал Павел Васильевич. — Вот он! Небось познакомились уже?
— Познакомились, — ласково сказала тетка.
Ваську вдруг стало жалко, что он неприветливо встретил тетку. Ее встреча с отцом растрогала его. Он сбоку подошел к обоим и с чувством сказал:
— Здравствуйте, тетя!
Тетка поцеловала его в щеку:
— Да что ж я! У меня тут для вас кой-чего…
Она внесла в комнату корзинку и стала развязывать ее.
— Не хлопочи, не хлопочи… Хлопотунья! — кричал из кухни отец, разжигая примус. — У нас все есть! Сейчас чай будем пить.
Васек с любопытством смотрел, как тетка вынимала какие-то банки, завернутые в полотенце, положила на стол румяный пирог, охая и приговаривая:
— Ай-яй-яй! Измялось все! Хорошо хоть варенье довезла. А уж толкали меня, тискали… Людей, людей едет — пропасть! А в Москву — еще больше… Пашенька! — крикнула она, развертывая сколотую булавками бумагу. — Вот тебе подарочек. А это Ваську.
— Ба, ба! — удивился Павел Васильевич, разглядывая расшитый ворот рубашки. — Ну искусница! Ну, спасибо, Дуняша!
Васек тоже с удовольствием примерял пушистые синие варежки и такие же носки.
— Как раз! Мне как раз, папа… Спасибо, тетя! — догадался он после того, как отец еще раз обнял тетку.
— А мы-то с тобой опростоволосились! — смущенно сказал Павел Васильевич, глядя на Васька. — Не приготовили тетке подарочка.
— Что ты, что ты, какой подарочек! Ты меня и так не обижал, Паша.
Чай пили втроем. Васек слушал, как без конца рассказывает тетка о каких-то соседях, как переспрашивает ее отец, живо интересуясь всеми новостями.
— А этого-то… как его, с которым мы на огороде-то попались? — подмигивал отец.
— А, — оживленно подхватывала тетка, — Бирюковы, что ли? Живут, живут! Коля-то на инженера вышел, Маруська за летчиком в Москве. А этот, конопатенький-то, на доктора учится.
— Скажи пожалуйста! — удивился отец и скромно сказал: — А я вот мастер… стахановец!
— Слышала я, как же! — с гордостью сказала тетка. — А ведь сиротами мы росли. Вот уж истинно спасибо Советской власти! Всегда скажу, хотя сама как-то на отшибе живу. Связалась со своим домишком, с курами да с козами, и никакой пользы от меня нету… А и бросить не бросишь и уйти не уйдешь…
— А как же теперь-то? На кого хозяйство оставила?
— Да кой-что попродала. А кой-что у соседей оставила. Соседи — люди хорошие, поберегут, — прихлебывая с блюдечка чай, говорила тетка.
— М-да… Это тоже не жизнь. На старости к своим прибиваться надо. Ты уж так обдумай: может, приживешься и с нами останешься?
— Как ты, Паша… А я вся тут… Родней вас у меня никого нет.
Васек вылез из-за стола и пошел к Тане.
— У нас новость, — сказал он, — тетя Дуня приехала!
— Я уж слышу. Вот и хорошо, а то Павлу Васильевичу не управиться одному.
— А ты что же не идешь к нам? Пойдем?
— Ну, что ты! Небось они о своих делах говорят. Зачем мешать!
— Таня, — крикнул Павел Васильевич, — иди познакомься, соседи ведь!
Таня, оправляя на ходу толстую косу, смущаясь, вошла в комнату.
— Не бойся, не бойся, — подталкивал ее Васек.
Тетка быстро оглядела девушку с головы до ног. На лице се появилось натянутое, неприятное выражение.
— Евдокия Васильевна, — сказала она, протягивая Тане руку. — Садитесь, гостьей будете.
— Да она не гостья, она наша, — громко сказал Васек. — Она живет здесь!
— Знаю, знаю, — сухо сказала тетка. — Уж я все рассмотрела… Подай стульчик, Васек!
В последний день каникул Васек вместе с отцом и теткой пошли в цирк. Перед этим тетка устроила большие и торжественные сборы. Она с утра грела утюги, чистила и гладила через мокрую тряпку костюмчик Васька, заглаживала складки на брюках Павла Васильевича.
Таня боялась высунуть нос из своей комнатки. Тетка в первые же дни завладела всем домом. Она во всем навела свои порядки, распределила в кухне все кастрюльки на «ваше» и «наше». «Ваше» — это было Танино. Таня, видимо, побаивалась Евдокии Васильевны и даже на собственные вещи не решалась заявить свои права.