Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа), стр. 137
— Нет, мнение ты имеешь и по косточкам разобрать человека можешь, а потом начнешь его оправдывать: это потому, а это поэтому… Ты добрый, добрый, Севка!
— Напрасно вы обо мне так думаете, — сказал с огорчением Сева. — Я, может быть, и добрый и в мелочах к людям не цепляюсь, но подлость ни одна от меня не уйдет. Я се никому не прошу! И в глаза правду скажу!
— Севка слабый, но сильного не побоится, — подумав, сказал Васек.
— Это верно. Севка бесстрашный, — серьезно заключили ребята.
Мазин вдруг вспомнил Елену Александровну.
— Что-то она на печника не похожа. Явилась как к себе домой. Вещички какие-то мне сунула и лопатку! — засмеялся он.
— Почему не похожа? Она печник с образованием. Теперь много таких. Видали у нее комсомольский значок? — оживился Трубачев.
— Она настоящий печник. Ведь сам Леонид Тимофеевич ее пригласил печи класть. Но дело в том, что она комсомолка и, конечно, раз видит беспорядок, то сейчас же и вмешается, — объяснил Одинцов.
— Нехорошо, мальчики, с вашей стороны. Только пришел человек, а вы сразу критикуете его, — недовольно сказала Нюра. — И вообще, нечего рассуждать, кто она. Печник так печник. Мало ли на какие посты наши женщины выдвигаются! Сейчас на войне и майоры женщины и полковники. Что это им, задаром далось?
— Да мы ничего не говорим, — смутился Одинцов.
— Нет, говорите, — поддержала подругу Лида. — Мазин над всеми любит посмеяться. А женщины на войне себя героями показывают! И в тылу как работают! Моя мама поздно ночью приходит с работы. Да еще сейчас в партию готовится, так иногда до утра сидит. Я сейчас все сама дома делаю, лишь бы она занималась.
— В партию вступает? — с живостью спросил Одинцов. — Вот это здорово! Ты и правда должна хорошенько помогать лома. Ведь когда принимают, разные вопросы задают, — вдруг она не будет знать чего-нибудь!
— Ну нет, она знает хорошо, моя мама не осрамится! — взволновалась Лида.
Ребята с одобрением и гордостью глядели на подругу:
— Ты шепни, в какой день, — мы поздравлять будем! Нюра молчала. Ей вспомнился свой дом, мать вечно в халате, расстроенная домашними делами. Никогда в жизни у ее матери не будет такого торжественного дня… Кто скажет о ней хорошие слова, если она ни в чем не помогает людям, нигде не работает! Нюре вдруг стало до боли жалко свою мать. Она опустила голову и замедлила шаг.
Одинцов тревожно оглянулся на нее.
— Ты что, Нюрочка? — тихо спросил Сева.
— Ничего. — Нюра благодарно улыбнулась товарищу.
Сева всегда умел вовремя подойти спросить, что у человека на душе. Он не боялся назвать подругу ласковым, уменьшительным именем, он не стеснялся при всех приласкаться к своей матери. Сева — бесстрашный, он не боится насмешек.
«Я не боюсь глупых людей, я сам боюсь быть глупым», — сказал он однажды про себя.
Нюра еще раз благодарно взглянула на товарища. Если бы он знал, как ей тяжело! Но разве хочется выносить сор из избы! Пусть будет как будет!
Вот и знакомая калитка. Бывшая школа кажется маленькой по сравнению с просторным домом на пустыре.
— Мы выросли, и школа выросла, — шутит Васек.
Но всем почему-то становится очень жаль свою прежнюю, старую школу. Сколько здесь было хорошего! Васек вдруг вспоминает, как мама в первый раз вела его в школу. Как она радовалась! И вот здесь, около калитки, они на минуту остановились. Мама быстро поцеловала его, одернула на нем курточку, поправила свой шарфик.
Васек низко наклоняет голову и проходит мимо крыльца. мимо окон, по заросшей травой дорожке.
— Васек!… Ребята, куда он идет?
— Не кричите… — шепчет Сева. — Он пошел к Васе под окно.
Ребята медленно идут за Васьком… В госпитале время обеда. Во дворе никого нет. Под деревьями на столах брошены шашки, шахматы, домино. Санитары выносят лежаки, кладут на них одеяла, подушки. После обеда выздоравливающие спят на воздухе.
— Не вовремя мы — Нина Игнатьевна рассердится! — опасливо поглядывают по сторонам ребята.
— Мы на минутку…
Они на цыпочках подходят к окну. Густая зеленая березка с тихим шелестом раздвигает ветки.
— Вася!…
Палата кажется пустой. Выздоравливающие обедают в столовой. Вася один сидит на койке, держа на коленях тарелку с супом. Он с аппетитом откусывает хлеб, щеки у него двигаются;
на зубах хрустит поджаренная корочка.
— М-м… — мычит он полным ртом и, отставив на тумбочку тарелку, машет рукой: — Идите сюда! Никого нет! Лезьте в окно!
Мальчики, подтянувшись на руках, влезают на подоконник, прыгают в палату; девочки тоже не отстают от ребят. Все по очереди подходят к Васе, крепко жмут ему руку.
— Ну, как ты, Вася? — теснясь около койки, торопливо спрашивают они.
— Я — хорошо! Теперь на поправку пойду. Главное, что на фронт безусловно годен! — весело говорит Вася.
— Мне ребята передавали, что тебе лучше, только я сам никак не мог навестить. Эх, Вася! Встанешь — приходи к нам в школу. У нас скоро ремонт кончится, хорошо будет! Придешь? — спрашивает Васек.
— Как же не прийти! Отпрошусь и приду. Я долго не залежусь. Мне здешние врачи говорят: организм у тебя выносливый и выдержка есть, а вот терпения бог не дал!
Вася смеется, на щеках его вспрыгивают ямочки. Потом вдруг, хлопнув себя по лбу, он торопливо лезет под подушку. Стойте! Что же это я? Ведь вам письмо с Украины.
Парнишка один принес. — Вася достает длинный серый конверт, зашитый по краям суровой ниткой и скрепленный по углам сургучом. — Вот… По всему видно — серьезное письмо!
Ребята смотрят на письмо, не решаясь взять его. Кто знает, что в нем! И сургуч по углам и суровая нитка, неровными стежками окаймляющая серый конверт, выглядят так необычно и страшно.
Отряду пионеров
Командиру отряда
Ваську Трубачеву и его товарищам -
написано на конверте аккуратным, крупным почерком.
— От Генки… От Генки… Ребята, это от Генки!
Трубачев берет из рук Васи конверт и торопливо рвет зубами нитку. Осторожно вынимает туго сложенные листочки.
— Читай скорей! — сгрудившись вокруг, шепчут ребята.
Глава 38
ПИСЬМО С УКРАИНЫ
— «Дорогие товарищи! С далекой Украины летит до вас мой партизанский привет и моя думка. Сообщаю вам, что во всю силу бьем мы фашиста, много их, гадов, уже выбили, но и своими дорогими людьми пострадали. Вынес мой верный конь Гнедко с поля боя раненого бойца, вашего вожатого Митю. Истекающего кровью домчал его конь до лагеря и сам, раненный в ноги, упал на землю перед нашей землянкой. Тяжкие раны получил в бою ваш Митя. А было это так. На рассвете выехал он в разведку с Яковом Пряником, было с ним еще пять бойцов. И попали они навстречу большому отряду фашистов и полицаев. Пробивались с боем, уложили гранатами сорок человек… Крепко бились партизаны, да не можно было одолеть врага. Приказал ваш Митя товарищам пробиваться к лагерю, а сам остался один, коло убитого Якова Пряника. Бил гранатами по врагу, а как кончились гранаты, вскочил он на Гнедка, вынул острую саблю и пошел в бой — один против всех, врукопашную. Уже трижды раненный был ваш герой Митя; только почуял мой верный конь — течет между его ушами горячая кровь, заливает глаза. Упал боец на крутую шею, ослабла в руке уздечка… И вскинул мой боевой конь передними копытами, разметал вокруг себя врагов и помчался вихрем к партизанскому лагерю… Дважды догоняла его вражеская пуля, тяжко ранило Гнедка в ноги и в бок, смешалась кровь бойца и коня… Далеко в лесу услышал я топот и ржание. Выбежал сам не свой из землянки…
Сняли мы с седла Митю, перевязали ему раны. Перевязали и Гнедка.
Сообщаю вам, дорогие товарищи мои: тяжко ранен ваш Митя. Командир хлопотал перевезти в госпиталь, да не можно его с места тронуть. Бессменно сижу я с ним, помогаю чем могу сестрицам; только в первый раз сегодня ночью открыл он глаза, вспомнил про убитого Якова Пряника, тяжело вздохнул. «Перешли. — говорит, — моим ребятам комсомольский мой привет. Может, не суждено нам свидеться больше. Да скажи, пусть напишут ребята письмо моим родителям… Пока жив я, повоюю со смертью, а подготовить стариков все ж надобно».