Разгневанная земля, стр. 48

Меттерних со страхом посмотрел в тёмные, глубоко запавшие глаза рабочего и не двинулся с места.

Карл подошёл к балконной двери и распахнул обе широкие створки. Вместе с холодным ветром в комнату ворвались угрожающие возгласы.

Меттерних не двинулся с места. Ноги впервые свела старческая судорога.

— Идите же! Иначе толпа ворвётся сюда и принесёт с собой труп моей жены, которую вы убили. — Глаза Карла горели ненавистью.

Канцлер окинул взглядом всех присутствующих. Он увидел придворных сановников, которые доселе всецело его поддерживали. Ни одного слова сочувствия, ни одного ободряющего взгляда не встретил он у своих вчерашних союзников.

Меттерних вдруг почувствовал полное одиночество. В эту минуту перед ним встала во всей своей наготе истина, которая до сих пор скрывалась за пышностью внешнего могущества.

Почти полвека он старался укрепить ложную идею о неизменяемости основ человеческого общества, и эти противоестественные представления об окружающем мире привели его теперь к неизбежной пустоте, которая одна и осталась от всего его могущества.

Стараясь скрыть охватившую его злобу, Меттерних обратился к делегатам:

— Милостивые государи! Нет такой жертвы, которую я не согласился бы принести ради Австрии… Если вы полагаете, что, отказавшись от своей должности, я могу принести пользу государству, то с радостью соглашусь на это. Но…

Франц Калиш сурово прервал его:

— Народ не терпит криводушия и не поверит вашему смирению. Откажитесь от дипломатического лицемерия хотя бы в этот великий час истории нашей родины. Торопитесь убраться восвояси. Да советуем вам не пользоваться сегодня вашей пышной каретой. Проберитесь незаметно по тёмным переулкам, иначе вам несдобровать!

На этот раз самообладание изменило Меттерниху. Он пытался изобразить на лице ироническое удивление и сохранить спокойствие, но вместо этого бледные губы болезненно искривились, обнаружив его растерянность. Меттерних никак не ожидал смертельного удара здесь в Вене, где доселе он был некоронованным королём и где всегда чувствовал себя в полной безопасности.

Князь медленной походкой направился к выходу. Пылавшим ненавистью взглядом проводил его Франц. В зале стало тихо. Когда дворцовая дверь в последний раз захлопнулась за канцлером, Франц вышел на балкон и обратился к народу. Толпа, шумно выражавшая своё нетерпение, замолкла при его появлении.

— Ненавистный Меттерних ушёл. Теперь настал черёд и старой Австрии. Подгнившее здание империи рушится, и на его развалинах родится новая, могучая Австрия, страна свободы, права и просвещения!

Восторженно подхваченная народом, радостная весть быстро разнеслась по улицам Вены и дальше — по все стране.

Глава девятая

Загадочное поведение Терезы Танчич

К дому, в котором помещалось кафе «Пильвакс», прилепилось небольшое низкое строение, происхождение которого было трудно определить. Вероятно, оно служило когда-то торговой палаткой, может быть, складом. Обвалившаяся штукатурка, покосившаяся рама единственного окна и неровная черепица крыши наводили на мысли о долгих годах хозяйского нерадения и о непритязательности жильцов этого невзрачного домика. Жители Херренгассе, привыкшие к контрасту роскошного, шумного «Пильвакса» и уныло дремавшего, запущенного строеньица, однажды с удивлением заметили, что домик этот ожил, в нём поселились люди. Навешена новая дверь, украшенная замысловатой резьбой, вставлены и чисто вымыты оконные стёкла, на крыше красуется и дымит заново выложенная труба.

Герман Шредер, закончив работы в замке графа Баттиани в Броде, вернулся в Пешт и облюбовал это строеньице для мастерской. Его привлекла близость кафе, которое посещалось пештской интеллигенцией — писателями, учёными, художниками. Герман знал по собственному опыту, что среди этих людей чаще всего встречаются хорошие заказчики, любители старинной мебели, требующей для реставрации отменных мастеров. Такие клиенты приятны в обращении с рабочим человеком и, хотя сами небогаты, всегда щедро расплачиваются за оказанные им услуги.

Янош Мартош, взобравшись на стремянку, укреплял над дверью мастерской вывеску — небольшую, но с претензией на изящество. На светло-голубом фоне броско выделялось красочное изображение двух кресел: одного, облупленного, со сломанной ножкой, и другого, тщательно отлакированного, гордо стоящего на всех четырёх ножках. Текст в жёлтой рамке, написанный по-венгерски и повторённый по-немецки, гласил:

Юноша заколачивал тяжёлым молотком гвозди, мысленно был далеко от мастерской, на улице Керпеши, около двухэтажного дома Беницкого, куда он ходил по совету Петёфи. Янош во всех подробностях восстанавливал встречу с Терезой Танчич.

Долго он не решался пойти к Терезе, стесняясь и не зная, что сказать ей в утешение. И только теперь, когда в городе из уст в уста стали передаваться смутные, но сулившие какие-то перемены слухи, Янош не мог удержаться от искушения и не повидать ту, о ком с такой нежностью вспоминал Танчич. Всю дорогу юноша подбирал слова, какими расскажет ей о подробностях своего сближения с писателем и о том, как увозили Михая с кандалами на руках. Отвергая одну фразу за другой, Янош не заметил, как очутился у двухэтажного дома Беницкого. Он остановился в нерешительности: на каком этаже искать нужную квартиру? Он уже решил постучаться в нижние двери, когда из окна второго этажа высунулась женская голова.

— Кого вы ищете?

— Где живёт госпожа Тереза Танчич?

— Я Тереза Танчич. Что вам угодно?

От неожиданности Янош не мог вспомнить ни слова из тех, что готовил для встречи с женой своего друга.

— Я видел вашего мужа в Броде, — начал он, улыбнувшись. И вдруг запнулся. Улыбка исчезла с его лица.

Тереза откинула голову назад, потом помрачнела снова наклонилась.

— Вы столяр? — спросила она.

— Да. — Янош всё так же непонимающе смотрел на женщину.

— Я очень занята. Мне некогда с вами разговаривать! — Тереза скрылась, хлопнув створками окна.

Юноша удивлённо смотрел ей вслед. Почему она с ним так обошлась? Объяснения он не находил.

Часто после этого мысль о странном поведении Терезы Танчич возвращалась к Яношу. Беспокоило, не сказал ли, не сделал ли он невзначай что-нибудь такое, что могло показаться ей оскорбительным. Дни проходили, и беспокойство притуплялось. Но вчера Янош неожиданно встретил госпожу Танчич. Яношу довелось присутствовать на многолюдном собрании, устроенном «оппозиционным клубом», на которое мог прийти каждый желающий.

Впервые в помещении клуба смешались цилиндры дворян со шляпами и кепками студентов, купцов, ремесленников, рабочих. И впервые Янош услышал громко сказанные слова осуждения австрийскому правительству. Но особенно его взбудоражили требования, оглашённые с трибуны и принятые затем собранием. Незаметно для самого себя Янош стал активным участником движения, которое нарастало с каждым днём в Пеште. Янош рукоплескал ораторам, вместе с другими кричал: «Эльен!», захваченный общим подъёмом. И вместе со всем народом он поднял руку, когда голосовали за «12 пунктов свободы», как назвали требования, перечисленные в принятой собранием петиции. За последние дни Янош не раз слыхал такие слова, как «свобода печати», «национальная гвардия», «равенство всех перед законом», «уничтожение барщины», «освобождение политических заключённых». Но на собрании в устах Петёфи эти слова прозвучали по-иному, они уже не казались сказочно-несбыточными, — люди заговорили о близком их осуществлении… В таком приподнятом настроении Янош вместе с Германом по окончании собрания не без труда протискивался к двери и внезапно лицом к лицу столкнулся с Терезой Танчич. Женщина отвернулась, и Янош успел только заметить недобрый блеск в её глазах… Так тревога вспыхнула вновь, и настойчивее стала потребность найти разгадку непонятной неприязни жены его любимого учителя и друга.