Разгневанная земля, стр. 101
Гуваш не счёл возможным сразу обрушить на президента страшное пророчество Гёргея. Он рассказал сперва всё, что увидел в Гроссвардейне, куда Надь Шандор отступил после жестокого боя с русскими.
— Надь Шандор не падает духом, несмотря на неслыханные потери. У него вновь готовы к бою почти шесть с половиной тысяч солдат. Но генерал озабочен тем, что потерял девять пушек…
— Ах, если бы только орудия! — прервал Гуваша президент. — К несчастью, я то и дело слышу от командиров больше сожаления о потере орудий и лошадей, чем о гибели людей. А для меня человеческая жизнь дороже всего… Полторы тысячи солдат выбыло у Надь Шандора за одни сутки!.. Но ты говоришь, что у него в строю ещё хорошо держатся шесть с половиной тысяч. Значит, не всё потеряно! А как отнёсся к этому сражению Гёргей? Когда подойдут сюда его авангарды?..
Гуваш перевёл взгляд с президента на генералов, смотревших на него с напряжённым ожиданием. Оба — Аулих и Дамианич — не допускали вероломства со стороны Гёргея, но в самые последние дни до них доходили тревожные слухи о каких-то переговорах Гёргея с русскими. Не верилось, что он мог договариваться с врагом тайно, не посоветовавшись с генералами, бок о бок с ним бравшими труднейшие позиции неприятеле. Наконец, как забыть блистательные манёвры армии Гёргея, то и дело ставившие русское командование в трудное положение? Да и жестокая схватка корпуса Надь Шандора с русскими как будто опровергает все слухи о тайных переговорах Гёргея. Или бои Надь Шандора у Дебрецена были предприняты по его личной инициативе?
На этот вопрос генералы ждали ответа с замиранием сердца.
— Надь Шандор выполнял план, намеченный совместно с Гёргеем, и дал ему возможность увести главную массу своих солдат. Но… — Гуваш на мгновение замялся, а потом рассказал во всех подробностях свой разговор с Гёргеем.
— Это припадок истерии, не больше! — воскликнул Аулих. — До последних дней Гёргей наносил удар за ударом неприятелю. Но в отношении главы государства он позволяет себе такие выпады, с какими никто из нас мириться не может… Я считаю, что президент должен немедленно выехать в ставку Гёргея и со всей остротой поставить вопрос: или Гёргей подчинится руководству президента, или немедленно, уйдёт из армии!
— Пусть Гёргей сейчас же прибудет в Арад, — предложил Дамианич. — Гарнизон крепости состоит из верных людей. Они — надёжная гарантия, что Гёргею не удастся злоупотребить нашим доверием. Опасность велика. Раздоры могут разрушить всё, что создавалось с такими героическими усилиями.
— Ни в какую борьбу за власть меня втянуть нельзя, — сказал Кошут. — Вы знаете, что я никогда не стремился к верховной власти. В этот трагический час испытаний такая борьба означала бы гибель нации, крушение всех её великих мечтаний. К тому же Гёргей стоит во главе самой сильной нашей армии, и я знаю — она хочет видеть именно его полноправным вершителем судеб Венгрии. Вопрос о моей личной безопасности сейчас уже не имеет значения.
— Ещё рано отчаиваться! — воскликнул Гуваш.
— Не отчаяние, Даниэль, руководит моими помыслами. Трезвые размышления привели меня к выводу, что я должен устраниться. Настало время, когда и гражданская, и военная власть должны соединиться в одном лице. Но диктатором должен стать Гёргей, а не я. Я верю, что в эти дни только он может вывести отечество из тяжёлого кризиса…
11 августа утром в Арад прибыл Гёргей. Вечером того же дня Кошут с согласия большинства членов правительства подписал текст отречения от президентской власти и передачи всей власти генералу Гёргею.
«Я жду, что Гёргей приложит все силы к спасению нашего национального достоинства, к обеспечению благополучия страны в будущем. Поэтому считаю его ответственным перед богом, нацией, историей! Да будет его любовь к отечеству столь же самоотверженна, как моя! Да будет он счастливее меня в своих усилиях обеспечить его процветание! Делом я не могу больше быть полезным родине. Если же это понадобится для блага моей отчизны, я с радостью отдам для неё мою жизнь.
Да сопутствует Венгрии бог милости и справедливости!»
Глава вторая
Последний акт трагедии
Кордон из сотни гусар во главе с лейтенантом Мартошем зорко охранял рубеж, разделяющий венгерский и русский лагери в окрестностях Арада.
Обескураженный слухами об отречении Кошута, Янош с нетерпением ждал своей смены, чтобы узнать подробности. Нет больше президента Лайоша Кошута… Есть диктатор Артур Гёргей. Президент! Никогда доселе так отчётливо не звучали в ушах Яноша оборвавшиеся слова умирающего майора: «Берегите президента!» Ханкиш унёс с собой в могилу разгадку этих слов. Кто же убийца Ханкиша?.. Страшно подумать. А теперь упорно говорят о капитуляции. Как могли на неё решиться? Не вопреки ли воле Кошута?! «Берегите президента!» Стало быть, Ханкиш что-то знал. Он хотел предупредить Кошута о заговоре, но не доехал… Ему помешали.
Весь во власти одолевавших его сомнений, Янош гнал от себя мысли о предательском замысле Гёргея. Нет, не для того он изматывал русские полки, чтобы склонить голову перед Николаем I… И как раз теперь, когда венгерские армии вот-вот соединятся!
Тут Янош увидел кортеж, который быстро приближался со стороны города. Верхом на коне, в алой генеральской аттиле скакал Гёргей, за ним следовала его свита. Лица всадников были сосредоточены. Прорезав военный кордон, они направились прямо в русский лагерь… Сомнений больше нет — Гёргей ведёт тайные переговоры с неприятелем!
Едва дождавшись смены, Янош помчался к квартире Гёргея. Дом, где он жил, строго охранялся. Для входа нужен был специальный пропуск. Однако бывший младший адъютант здесь был хорошо известен. Его только предупредили, что генерал в отсутствии.
— Я знаю, — ответил Янош.
Он был сильно возбуждён. Никем не остановленный, он вошёл в кабинет Гёргея, вынул из кармана часы — подарок генерала — и положил их на стол.
Не теряя больше ни минуты, он вышел, отвязал коня, вскочил в седло и ускакал.
Прочь из этого города, где хладнокровно плетутся сети измены, где предают всё, что было завоёвано революцией… Куда же теперь?.. Туда, где Каталина!
Янош достал из кармана полученное лишь накануне письмо Каталины, которое он знал наизусть:
«… а когда начали готовиться к тому, чтобы увезти фабрику, я тут же решила, что моё место около Бема. Сперва не знала, с чего начинать хлопоты, но, к счастью, приехал в Дебрецен мой первый хозяин, Даниэль Гуваш. Он сочувственно отнёсся к моему желанию стать сестрой милосердия и помог мне добраться до штаба Бема… Если б ты только видел, как меня встретил генерал! Сколько теплоты и участия в каждом слове этого добрейшего и отважного человека! Когда судьба снова сведёт меня с тобой, на что я не перестаю надеяться, я расскажу тебе о моей первой встрече с “отцом Бемом”, как его тут все называют…»
В русском лагере князь Паскевич уведомил Гёргея о милостивом соизволении царя на то, чтобы переговоры велись с Гёргеем как с уполномоченным всего венгерского народа. Его величество согласен принять безоговорочную капитуляцию. Венграм может быть предоставлена лишь одна льгота, на которой настаивает Гёргей: их войска будут изолированы от австрийских.
Гёргей мрачно слушал речь Паскевича, а когда тот кончил, сказал:
— Я знаю, что меня ждёт, и никаких милостей для себя не прошу. Но я прошу милости для моих старших офицеров, которых призову последовать за мной.
Русский самодержец был доволен. Поверженная Венгрия и обессиленная Австрия склонились перед его могуществом. Ни Англия, ни Франция не осмелились помешать интервенции!.. Гёргей оказался не только великим полководцем, но и отличным дипломатом: согласился сложить оружие только перед русскими! Венгры мало что от этого выиграют. Даже напротив: Гайнау не простит им тяжкого оскорбления и умножит число повешенных военнопленных, но русскому влиянию на Балканах мадьярский генерал оказал большую поддержку. Да, сам Гёргей заслужил помилования.