Пираты, стр. 75

— Тогда позволь пожелать тебе всего наилучшего. Прощай, Нэнси! — Он поцеловал меня в лоб и добавил: — Я постараюсь прислать тебе весточку как только смогу.

— Ты не жалеешь, что не уехала с ним? — спросила Минерва, когда мы вместе с ней стояли на палубе, провожая взглядом увозящую Нейла шлюпку.

— Нет, — твердо ответила я, свято веря в тот момент, что говорю чистую правду.

— Ты ведь не только из-за меня осталась, правда? — искоса взглянула на меня сестра.

Я не смогла ей солгать. Между нами не должно быть недомолвок. Никогда!

— В основном, конечно, из-за тебя, — вздохнула я. — Ты моя сестра. Моя единственная семья. И мне не нужно никакой другой. Однако есть и другие причины.

Я пересказала ей наш с доктором прощальный разговор и постаралась объяснить, что могла бы, конечно, выдать себя за его дочь, надеть скромное, серенькое платьице, обосноваться с ним под одной крышей и зажить размеренной жизнью. Но долго ли я смогу выдержать это унылое существование? Легко ли мне будет снова привыкать к безвкусным английским пудингам и промозглым лондонским туманам после экзотических фруктов, пряностей и благодатного тропического климата? У Нейла будет его работа и его пациенты, а что останется мне? Зевать, скучать, сидеть у окна и дожидаться, пока кто-нибудь посватается? Опять видеть напыщенные физиономии охотников за приданым и выслушивать их однообразно пошлые комплименты после того, что у нас было с Уильямом? Да ни за что! Я сохраню его кольцо до самой смерти и никогда не выйду замуж. А он пускай найдет себе какую-нибудь капитанскую или адмиральскую дочку с безупречной репутацией и живет с ней долго и счастливо, чему я буду только рада. А если мы все-таки встретимся и поженимся, ничего хорошего из этого не получится. Если мое прошлое вдруг всплывет, его карьере конец. Да и ему оно не даст покоя. И кончится все, скорее всего, тем, что я доживу до преклонных лет в каком-нибудь Эдинбурге или Бате да так и отойду в мир иной старой девой.

— Нет, Минерва, такая жизнь не по мне!

ЧАСТЬ VIII

ДЕМОНИЧЕСКИЙ ЖЕНИХ

Мы обосновались на Мадагаскаре и возродили к жизни давно опустевшую пиратскую цитадель.

Винсент искусно провел корабль сквозь узкий пролив между двумя утесами, возвышавшимися над морем друг напротив друга, и мы вошли в небольшую, но очень живописную бухту, которую обитавшие здесь раньше корсары окрестили Замочной Скважиной. Название хоть и корявое, зато на удивление точное. Извилистый проход между скалами действительно сразу вызывал ассоциацию с узкой прорезью для ключа в навесном замке или двери. Проходящий по нему корабль-ключ мог повернуться лишь после того, как дойдет до конца и окажется в расширяющемся пространстве бухты-замка. Разглядеть со стороны моря вход в лагуну можно было только с очень близкого расстояния, а подходы к нему с двух сторон преграждали подводные рифы. Только хорошо знающий фарватер человек сумел бы провести внутрь что-либо крупнее баркаса или вельбота.

Адам стоял на носу, изучал окрестности в подзорную трубу. Берега бухты окаймляла довольно широкая полоса песчаного пляжа, сразу за ней протянулась цепочка невысоких холмов, густо поросших яркой зеленью. Он обернулся, закинул голову и навел трубу на вершины двух утесов у входа в горловину.

— Установить там по паре орудий, — заметил Брум, — и пробиться сюда неприятелю будет не легче, чем в Портсмутскую гавань! Ты молодец, парень! — Он с усмешкой повернулся к Винсенту и дружески похлопал его по плечу. — Самое то, что нам надо! И даже еще лучше, хотя лучше, наверное, не бывает.

Капитан вернулся на шканцы, приказал сворачивать паруса, распорядился спустить шлюпку, и вскоре под нашими ногами уже похрустывал крупный белый песок пляжа. Пройдя по нему до подножия скалы, мы обнаружили некое подобие лестницы, ведущей наверх по склону. Часть ступеней была вырублена в скале, остальные имели естественное происхождение. Довольно крутой подъем в нескольких местах прерывался широкими горизонтальными террасами, тянувшимися от подножия до самой вершины. Лестницей давно не пользовались, и в некоторых местах приходилось прорубать заросли кустарника и древовидных лиан. Возглавлял процессию Винсент, родившийся и выросший в этих местах и хорошо знавший дорогу. По его словам, покинутая корсарская деревня располагалась на самом верху, откуда открывался обзор одновременно на бухту и океан по другую сторону берегового массива.

Преодолев подъем до конца, мы обнаружили на вершине довольно высокую, но частично обвалившуюся стену, сложенную из камней и бревен. В центре стены находился арочный проем высотой в человеческий рост, но такой узкий, что протиснуться в него можно было только по одному. Дойдя до противоположного края, мы наткнулись на орудийную платформу, на которой стояли две старинные пушки. Их изъеденные ржавчиной стволы, наведенные когда-то на подходы к убежищу, давно сползли с трухлявых бревен бруствера, слепо уставившись в небо.

Никаких признаков жилья или хотя бы развалин я поблизости не заметила. Брум с любопытством озирался вокруг, опираясь на тесак.

— Туземцев следует опасаться? — обратился он к Винсенту.

— Вряд ли! — рассмеялся тот. — Для них это место фади.

— Фади? — напрягся Адам. — Это еще что такое?

Винсент тоже напрягся, но по другой причине. Объяснить это европейцу было для него столь же затруднительно, как миссионеру-пуританину втолковать своей африканской пастве, почему ходить голым грешно, а обливаться потом в черной сутане под палящим солнцем очень даже прилично и подобающе. В конце концов, мы все-таки выяснили, что существует некий неписаный закон, нарушать который можно, но не принято, да еще и опасно, потому что можно навлечь гнев злых духов или что-то в этом роде. Примерно так же, как не принято входить в церковь в головном уборе или свистеть на корабле. Только в церкви или на палубе на тебя в худшем случае зашикают и заставят снять шляпу или заткнуться, а со злыми духами шутки плохи. Нарушить фади для туземцев столь же немыслимо, как европейцу съесть в сыром виде крысу или собаку.

— А где они живут? — спросил Брум.

— Там, — неопределенно махнул рукой Винсент. — Только они прячутся. И не покажутся, пока не удостоверятся, что мы не работорговцы и не причиним им вреда. Вообще-то они дружелюбные, только запуганные.

— А где пиратская деревня? — поинтересовалась я.

— Деревни нет. Корсары жили поодиночке.

Он показал одно из таких жилищ, заросшее зеленью и опутанное лианами и другими ползучими растениями. Освободив вход в хижину, Винсент позволил заглянуть внутрь, но войти не разрешил, молча указав сначала на пол, потом на стены. Присмотревшись, мы поняли, почему. Осколки бутылочного стекла и какие-то ржавые железки были разбросаны у порога или торчали из земли.

— К чему все это? — удивился Адам. — Они что, так боялись туземцев?

— Нет, — усмехнулся Винсент. — Они боялись друг друга.

Он рассказал, что корсары прятались, как пауки, по своим углам, отгородившись ловушками, западнями и сигнальными устройствами, предупреждавшими о появлении посторонних, и трясясь над своими сокровищами.

— А куда они все подевались?

— Кто-то вернулся в Береговое братство, а кто-то домой, в Европу или Южную Америку.

— А где те, кто остался?

— Кто его знает, — пожал плечами Винсент. — Поумирали, должно быть. Кто от болезни, кто от пьянства, а кто и от яда. — Он неожиданно рассмеялся. — Знаете, наши женщины не всегда были в восторге от своих мужей-корсаров.

Я представила, как они умирали один за другим, пока не осталось никого, и мне стало грустно. Неожиданно джунгли вокруг нас наполнились жуткими воплями, стонами, заунывным плачем и другими кошмарными звуками, прочно связанными в человеческом сознании с загробным миром. Как будто выползли из-под земли неупокоенные души всех корсаров, нашедших на этом острове последнее пристанище. Заметив, как мы вздрогнули, Винсент снисходительно улыбнулся.