Молчание ягнят (др. перевод), стр. 30
Старлинг видела: Крофорд предпочел эту машину из-за особой системы связи, обеспечивавшей невозможность подслушивания. Но было бы легче и удобнее делать все это из собственного кабинета. Здесь ему приходилось вести записи на узеньком столике в тусклом свете бокового плафона, и его блокнот подпрыгивал каждый раз, когда колеса попадали на залитые гудроном стыки покрытия шоссе.
Служебный опыт Старлинг был невелик, но она прекрасно понимала, что для начальника отдела поездка в машине наружного наблюдения по поводу вроде сегодняшнего — дело вовсе необычное. Ведь он мог прекрасно проинструктировать ее по радиотелефону. И она была счастлива, что он этого не сделал.
Старлинг чувствовала, что тишина и спокойствие, царившие в машине во время этой поездки, время, выделенное на то, чтобы задание выполнялось четко и без суеты, достались дорогой ценой. Телефонные беседы Крофорда убедили ее, что она не ошиблась.
Сейчас он говорил с Директором ФБР. Директор был у себя дома.
— Нет, сэр. Они что, все уже прокатали? Сколько? Нет, сэр. Нет. Никаких подключений. Да, это моя рекомендация. Томми, я настаиваю. Я не хочу, чтобы ее разговор записывался. И доктор Блум тоже так считает. Он застрял в чикагском аэропорту — туман. Вылетит, как только развиднеется. Хорошо.
Затем Крофорд звонил домой, разговаривал с ночной сиделкой — коротко, односложно. Закончив разговор, он с минуту сидел, глядя в окно фургона; рука с зажатыми в пальцах очками лежала на колене, а лицо его казалось странно обнаженным в бегучем свете встречных огней. Но вот он надел очки и повернулся к Старлинг.
— Нам дали на Лектера три дня. Если не добьемся результатов, за него примется Балтиморская окружная. Они семь потов с него сгонят, пока не вмешается суд.
— В прошлый раз с них самих семь потов сошло. А доктор Лектер и лба ни разу не утер.
— Что он им подарил тогда? Бумажную курочку?
— Да, курочку.
Смятая курочка из плотной бумаги так и осталась у нее в сумке. Она разгладила птичку и заставила ее клевать.
— Я не виню балтиморцев — он ведь их заключенный. Если всплывет труп Кэтрин, им нужно будет доказать сенатору Мартин, что они сделали все возможное.
— А как сенатор Мартин?
— Молодцом, но ей очень трудно. Она умная, твердая женщина, весьма здраво мыслит. Вам, Старлинг, она может понравиться.
— А Университет Джонса Хопкинса и Балтиморский отдел по расследованию убийств смогут промолчать о насекомом в горле Клауса? Можем мы рассчитывать, что это не попадет в газеты?
— В ближайшие три дня не попадет.
— Представляю, каких трудов это стоило.
— Мы не можем доверять Фредерику Чилтону. Да и никому другому в этой лечебнице, — сказал Крофорд. — То, что известно Чилтону, — известно всему миру. Чилтон не может не знать о вашем появлении в больнице, но ваш приход туда вызван лишь желанием помочь Балтиморской полиции закрыть дело Клауса. Это не имеет никакого отношения к Буффало Биллу.
— И я занимаюсь этим в такой поздний час?
— А я не даю вам другого времени заниматься этим. Теперь вот еще что. Сообщение о насекомом, обнаруженном в Западной Вирджинии, появится завтра в утренних газетах. Контора коронера в Цинциннати вынесла сор из избы, так что это уже не секрет. Можно использовать это в разговоре с Лектером. Как профессиональную тайну. Да если бы и действительно тут была тайна, какое это может иметь значение, если он не знает, что мы нашли такое же в горле у Клауса?
— А что мы можем ему предложить?
— Я как раз это и прорабатываю, — ответил Крофорд и протянул руку к телефонной трубке.
20
Огромная ванная: белая плитка и окно в потолке; изящные формы итальянской арматуры, особенно выигрышные на фоне старого неоштукатуренного кирпича; замысловатый туалетный столик с зеркалом, обрамленным вечнозелеными растениями, и уставленный кремами, притираниями и прочей косметикой. Зеркало запотело. Из-под душа слышался странный голос — чуть выше тоном, чем мужской, но и не женский — он пел «Монеты за газеты» Фэтса Уоллера из мюзикла «Веду себя как надо». Иногда исполнитель выводил и слова:
Когда становились слышны слова, в дверь ванной начинала скрестись собачонка.
Под душем стоял Джейм Гам, мужчина, белый, 34 года, 1 м 85 см, 82 кг, волосы каштановые, глаза голубые, особых примет нет. Имя произносит как Джеймс, но без «с»: «Джейм». Настаивает, что именно так и следует его произносить.
Ополоснувшись разок, Гам принялся натирать грудь и ягодицы французским лосьоном «Фриксьон де Бэн», смазав предварительно ладони. Те части своего тела, которых ему не хотелось касаться, он смазывал при помощи губки для мытья посуды. Волосы на ногах чуть отросли и кололись, но он решил, что на этот раз и так сойдет.
Гам растерся мохнатым полотенцем докрасна и теперь смазывал тело душистым, смягчающим кожу кремом. Стенное, в человеческий рост, зеркало было задернуто занавесом для душа, спускавшимся с металлического карниза.
Губкой для мытья посуды Гам попытался спрятать пенис и яички между ногами. Отдернув занавес, он встал перед зеркалом, изогнув бедро. Было больно, но он не обращал на боль внимания.
— Сделай что-то ДЛЯ меня, радость ты моя, сделай что-то для меня, сделай ПОСКОРЕЙ!
Он пел, стараясь забрать повыше, ведь на самом деле голос у него был довольно низкий, и сейчас ему казалось, что получается вполне сносно. Гормоны в таблетках, которые он принимал — сначала премарин, а потом диэтилстилбестрол, — вряд ли могли повлиять на голос, но волосы на груди у него поредели, а грудные железы немного припухли. Бесконечные сеансы электролиза освободили Гама от необходимости бриться — борода больше не росла — и изменили линию волос: теперь надо лбом они образовывали изящный треугольник. Но он все равно не был похож на женщину. Он был похож на мужчину, готового в драке использовать не только кулаки и ноги, но и ногти.
Была ли его манера вести себя результатом неумелых, но искренних попыток привлечь поклонников-мужчин или полной издевательства и презрения пародией, при мимолетном знакомстве сказать было бы невозможно, но иных знакомств, кроме мимолетных, у него не было.
— Что ты собира-а-есся сделать для меня-я-я?
Собачка снова поскреблась в дверь, услышав его голос. Гам облачился в халат и впустил ее в ванную. Поднял крохотного светлого пуделька на руки и поцеловал в жирную спинку.
— Да-а-а? Ты изголодалась, Прелесть, золотко мое? И я тоже.
Чтобы открыть дверь в спальню, Гам сунул пуделька под мышку. Собачка пыталась выкрутиться — ей хотелось на пол.
— Мину-мину-точку, радость моя. — Свободной рукой он поднял с пола карабин «Мини-14», лежавший подле кровати, и положил его на подушку. — Сейчас. Сейчас-сейчас. Сию минуточку и поужинаем. — Чтобы достать ночную рубашку, он поставил пуделька на пол. Собачка шла за ним по пятам, когда он спускался вниз, в кухню.
Из микроволновой печи Гам извлек три готовых обеда: две порции «Обеда для голодного мужчины» и одну «Нежирной еды» для собаки. Пуделек жадно проглотил мясо и десерт, оставив нетронутыми овощи. От двух обедов Джейма Гама остались только косточки.
Потом он выпустил собачку через черный ход и, запахнув на груди халат, чтобы не простудиться, внимательно смотрел, как она присела в узкой полосе света, падавшей из раскрытой двери.
— Но ты же не сделала по-о большо-ому. Ну ладно-ладно, я не смотрю. — Но он подглядывал в щелку между пальцами. — О мое совершенство, золотко мое, ты настоящая леди, не правда ли? Ну идем скорей в постельку.
Мистер Гам любил ложиться в постель. Он делал это по нескольку раз за ночь. Вставать он тоже любил, любил посидеть в какой-нибудь из многочисленных комнат своего дома, не зажигая огня или даже поработать немного, когда его одолевал творческий зуд.