«Отчаянный», отчаливай!, стр. 20
С реки крик: «Тону! Помогите!» Проходящий мимо мальчик, скинув пиджак, бросается с парапета в воду и тут же вытаскивает Виталия. Убедившись, что пострадавшему не требуется медицинская помощь, он похлопал Виталия по плечу.
Мальчик. Все в порядке! Живи, парень, и плавать научись обязательно. А я спешу, извини.
Виталий сидит с полузакрытыми глазами. По всему видно, что он сейчас от волнения ничего не слышал и даже не видел своего спасителя. К парапету сбегается народ. Первым прибежал Анатолий. Он не замечает, что Виталий уже на берегу.
Анатолий. Среди присутствующих есть фотокорреспонденты?
Голос. Имеются.
Анатолий. Приготовьтесь снимать! Тут я человека сейчас буду спа… (Замечает Виталия.) Виталий, ты как же? Разве тебя уже…
Виталий приходит в себя.
Виталий. Спасибо, Анатолий… Если бы не ты… Спасибо…
Из толпы людей вперед протискивается корреспондент, очень похожий на того, который только что появлялся в наплыве.
Корр. (Виталию). Как все это случилось?
Виталий. Упал я в воду… А дальше ничего не помню. Знаю, что вот он был рядом и спас меня… Спасибо ему, он настоящий герой.
Анатолий (закрыв Виталию рукой рот). Неправда… Пока я хотел… Пока я бегал… его кто-то другой…
Корр. (восхищенно). Отлично. (Записывает в блокнот.) Ваша скромность выше всяких похвал!
Виталий. Конечно, это он, это он спас меня! Кому же другому… Ведь рядом никого другого не было.
Анатолий. Да не я это, честное слово, не я… Вот спросите у народа… Граждане, кто спас человека, не видели?
Все отрицательно качают головами. Анатолий обращается в зал.
Ребята, ну хоть вы скажите… Ведь это не я, правда?
Ответ зала.
Корр. (улыбаясь). Не верю. Они просто восхищены твоей скромностью. Повернись в профиль. Дай я тебя сфотографирую.
Анатолий (закрывает лицо руками). Не надо, не надо меня фотографировать! Поверьте им. Не я спас Виталия. (Бросается к фотокорреспонденту.) Вот поглядите, я сухой. А сухим из воды не выйдешь!
ГЕРОЯМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ
Закрылся занавес. Смолкли аплодисменты.
— Вот давал, Уствольский! — хлопая Колю по плечу, говорил Пашка Быков. — Ну, давал!
— А Уствольский при чем? Он же не играл, — удивился Олег Баранов.
Пашка даже обиделся.
— Ну и что ж, что не играл? Он же режиссер, понял? Можно сказать, мозг всего коллектива, вроде как тренер.
— Ты молчи, Отпетый! — вмешался в разговор Вячик Громов. — У Пашки своя цель имеется. Уствольский ему за похвалу контрамарочку на спектакль принесет, где его папка главный заслуженный артист.
— Слушай, Громов… Еще раз назовешь его Отпетым, я из тебя томатный сок сделаю. — И Пашка стал внимательно, прищурясь, рассматривать Вячика.
Вячеслав отлично знал, чем это грозит. Он вобрал голову в плечи и юркнул в толпу,
— А вообще-то такие у нас есть, — изрек Борис Зубило.
— Какие такие?
— Да вот как этот… Анатолий Заоблачный.
— А кто, например? — словно вынырнув из-под земли, спросил Вячик.
— Да вот хотя бы Костя Парамонов… Ему такие картинки запросто мерещатся.
— Ну что еще можно ожидать от тяжелого предмета по имени Зубило? — огрызнулся Костя, встал и демонстративно удалился.
— Ой, да не только Парамонов! Поискать, у нас еще такие найдутся, — вмешалась в разговор Зина Простоквашева. — Мне так все понравилось! Так понравилось! А играли как здорово. Ну просто исключительно, ну просто как в театре! А вообще-то героем, наверное, надо родиться! Из меня, героиня никогда бы не получилась!
— Граждане, смотря что считать героизмом, — степенно начал Володя Крупенин. — Я, например, думаю, что наш Пшеничка тоже герой.
Петя Пшеничников заерзал на стуле.
— Ведь кому бой дал! — продолжал Володя. — Самому Кошкометателю! Поглядите на Пшеничку! До сих пор весь израненный сидит.
— Ну, хватит, — отмахнулся Петя. — Что ты все «Пшеничка да Пшеничка!»…
— Помолчи, Петя, я ведь пока все о тебе не скажу, не замолчу. Ведь вот гляжу я на тебя: ты ни силой, ни ростом, ни грозным видом не вышел и о подвигах не мечтал, как тот самый Заоблачный… Да и Кошкометателю Петя ни рук, ни ног не выдирал, а все равно гроза микрорайона приутих и побаивается теперь нас. Нет, граждане, героями не рождаются — героями становятся…
Я слушал этот разговор и невольно вспомнил 1965 год. Тогда я работал вожатым в Артеке. Лагерь праздновал свое сорокалетие. Помню, как после торжественного праздника, на стадионе, когда уже отгремели взрывы грандиозного фейерверка и пионеры разошлись по палатам, на самом берегу моря зажгли костер. У костра собрались вожатые. И хотя рядом грохотал прибой, мы разговаривали шепотом и песни пели вполголоса: все-таки неподалеку спали ребята.
И был вместе с нами в ту незабываемую ночь один человек. Нам не верилось, что он рядом с нами. И одет он был почти так же, как мы, — в летней тенниске-безрукавке, и на шее пионерский галстук. Вот он подбросил сучьев в костер, улыбнулся, потихоньку спел вместе со всеми «Заправлены в планшеты»… О чем же его спросить? А спросить надо о чем-то важном. Ведь это был сам Юрий Гагарин!
— Юрий Алексеевич, расскажите о себе, расскажите о полете.
Гагарин подумал с минуту и сказал:
— Полеты в космос были подготовлены. Их готовило много замечательных людей, а среди них летчики-испытатели. Вы о Мосолове слыхали? — спросил Гагарин и сам же ответил: — Ему до сих пор принадлежат два мировых рекорда — высоты и скорости полета. Он… чудо-летчик!
Однажды Мосолов испытывал совершенно новый вариант самолета. Машину нужно было, как говорят пилоты, «облетать», нужно было приучить, покорить ее, чтобы она не брыкалась в воздухе как дикий мустанг, чтоб была послушной и кроткой в руках пилота, как ягненок. Для этого надо обладать и отвагой и большими знаниями. Но… новое всегда новое. Самолет показал свой «характер», вышел из повиновения. С земли Мосолову был дан приказ — катапультироваться… Он не выполнил приказа, он делал все, чтобы спасти машину. И только когда машина стала разваливаться в воздухе, Георгий Константинович нажал кнопку катапульты. Однако было уже поздно. Сжатый сплющенным металлом, при катапультировании он сломал ногу. По всем законам парашютист должен приземлиться на обе ноги. Но у Мосолова нога была сломана и страшно ныла. Он попробовал приземлиться на здоровую, но… снова перелом кости.
И все-таки, когда в подмосковном лесу полузамерзшего испытателя нашел сержант милиции, Георгий Константинович, на несколько секунд придя в сознание, назвал себя и просил запомнить все, что он скажет. А сказал он одно: в чем, по его мнению, причина аварии. «Это очень важно, — произнес Мосолов. — Я прошу вас запомнить…»
Он торопился сказать об этом на тот случай… Ну, в общем вы понимаете — он не очень верил, что врачи смогут спасти его…
…Стало светать. Гагарин закончил свой рассказ.
— Если бы не было таких, как Мосолов, не было бы и полетов в космос.
И когда пришло время расходиться по палатам, мы вдруг вспомнили, что Гагарин ни слова не сказал о себе.
…А на следующий день в Артеке выступал Мосолов. Он тоже приехал на сорокалетие как почетный артековец.
И уже не вожатые, а кто-то из ребят попросил его:
— Расскажите о себе. О своих полетах…
И Мосолов начал рассказывать. Он говорил о Седове — своем учителе. О друзьях-испытателях — Анохине, Нефедове, Гарнаеве, о легендарном Бахчиванджи, человеке, который во время Великой Отечественной войны испытал первый советский реактивный самолет, о своих товарищах-космонавтах.