Безграничная (ЛП), стр. 73
Я надеваю его. Он звякает о кости моего запястья, когда я иду по коридору в старую мамину комнату. Сердце начинает биться быстрее, дыхание учащается, но я не колеблюсь. Я хочу увидеть его. Открываю дверь.
Кровать пуста, простыни свернуты в беспорядке, будто кто-то пытался в спешке убрать беспорядок. Здесь никого. Я хмурюсь.
Может я слишком долго собиралась, что найти его. Может, он ушел.
Чувствую, что что-то горит.
Нахожу Такера на кухне, он пытается и впечатляюще проваливает жарку яиц. Он толкает почерневшую массу лопаткой, пытается перевернуть ее, ошпаривается сам, покрывает все проклятиями, и начинает трясти руку, будто может стряхнуть боль. Я смеюсь, и он испуганно разворачивается. Его голубые глаза расширяются.
— Клара! — говорит он.
Мое сердце бешено колотится, когда я смотрю на него. Я подхожу к нему и забираю лопатку из его рук.
— Я думал, ты будешь голодна, — произносит он.
— Не для этого, — я улыбаюсь и хватаю кухонное полотенце, поднимаю сковородку, подхожу к мусорному ведру и выкидываю туда яйца. Затем иду к раковине, чтобы сполоснуть ее. — Позволь мне, — говорю я.
Он кивает и садится на один из кухонных стульев. На нем нет рубашки, только пара старых пижамных штанов моего брата. Даже так он выглядит как воскресное утро, думаю, это выражение подходит. Я стараюсь открыто не пялиться, когда подхожу к холодильнику и вытаскиваю упаковку яиц, разбиваю их в чашку, добавляю молоко, взбиваю все вместе.
— Как ты? — спрашивает он. — Джеффри сказал мне, что ты спишь.
— Ты видел Джеффри?
— Да, он был здесь некоторое время. Он казался сбитым с толку. Попытался всучить мне конверт, полный денег.
— Эм, извини? — спрашиваю я.
— Твои калифорнийские зазнайки думают, что ты можешь что-нибудь купить, — шутит Такер.
И он шутит. Он начинает любить калифорнийских зазнаек.
— Я в порядке, — отвечаю я на первый вопрос. — Как ты?
— Никогда не чувствовал себя лучше, — отвечает он.
Я перестаю взбивать и смотрю на него. Кажется, он не изменился. Он не выглядит как пророк, о котором я слышала.
— Что? — спрашивает он. — У меня яйцо на лице?
— Я не очень голодна, — говорю я, убирая яйца в сторону. — Я должна поговорить с тобой.
Он сглатывает.
— Пожалуйста, пусть это будет не та часть, когда ты снова говоришь, что для меня лучше.
Я качаю головой, смеясь.
— Почему бы тебе не надеть что-нибудь?
— Это великолепная идея, — отвечает он. — Но, кажется, все пропало. Предполагаю, что они выкинули все во время ремонта. Может, ты очень быстро доставишь меня домой.
— Конечно. — Я подхожу к нему и беру за руку, поднимая со стула. Он неуверенно смотрит на меня.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
— Ты мне веришь?
— Конечно.
Я радуюсь его быстрому вдоху, когда тянусь и прикрываю его глаза обеими руками. Вызываю сияние, тепло, пульсирующий круг света вокруг нас. Закрываю глаза, улыбаюсь, и переношу нас обоих в «Ленивую Собаку». В сарай. Нарочно.
— Хорошо, теперь можешь смотреть, — говорю я, и убираю руки, свет медленно угасает вокруг нас, он выдыхает.
— Как ты это сделала?
Пожимаю плечами.
— Стукнула каблуками три раза и произнесла: нет места лучше, чем дом.
— Эм… хм. Значит… ты думаешь, что это твой дом? Мой сарай?
Его тон игривый, но взгляд, который он мне посылает, смертельно серьёзный. Вопрос.
— Ты еще не понял? — произношу я, мое сердце колотится. — Ты мой дом.
На его лице улыбчивое недоверие. Он прочищает горло:
— И мне не стало плохо от сияния на этот раз. Почему так?
— Я все расскажу тебе об этом, — обещаю я. — Позже.
— И так, — произносит он. — Протыкание того парня мечом в сердце означает, что ты больше не должна бежать?
— Я больше не бегу.
Он ухмыляется.
— Это лучшие новости, которые я когда-либо слышал, — он опускает руки на мою талию, притягивая ближе. Он собирается поцеловать меня. — Значит, ты правда имела в виду все эти вещи, что говорила, когда я был мертвым человеком?
— Каждое слово.
— Можешь сказать это снова? — просит он. — Я смутно помню.
— Какую часть? Ту, где я сказал, что хочу остаться с тобой навсегда?
— Ага, — бормочет он, его лицо близко ко мне, а горячее дыхание на моей щеке.
— Когда сказала, что люблю тебя?
Он немного отстраняется назад, ищет мои глаза своими.
— Да. Скажи это.
— Я люблю тебя.
Он делает глубокий, счастливый вздох.
— Я люблю тебя, — отвечает он. — Я люблю тебя, Клара.
Затем его взгляд снова падает на мои губы, он наклоняется, и остальной мир просто исчезает.
ЭПИЛОГ
— Смотри на меня, смотри на меня, — кричит Веб со спины Мидаса, когда Такер водит его по пастбищу.
Я поднимаю руку и машу с крыльца, где мы сидим с Анжелой и пьем лимонад. Каждый раз, когда я вижу его, он на фут выше, этот ребенок, хоть и маленький для девятилетнего, но всегда забалтывает вас (это он в маму пошел), всегда ухмыляется вам этими озорными золотистыми глазами из-под копны непокорных черных волос. Пока мы наблюдаем, он немного ударяет Мидаса, чтобы тот пошел быстрее, и Такер должен бегать рядом, чтобы не отставать.
— Будьте там аккуратнее! — кричит Анжела, больше Такеру, чем ее сыну.
Такер кивает, закатывая глаза, похлопывает Мидаса по шее и замедляет его. Будто падение с лошади сделает что-то большее, чем просто испугает этого несокрушимого маленького мальчика.
— Ты гиперопекающий родитель, ты знаешь это? — шучу я.
Она посмеивается и поднимает руки над головой, потягиваясь. Если я присмотрюсь лучше, я смогу увидеть тусклые надписи на ее правой руке, сейчас их осталось лишь несколько. Татуировки начали исчезать в тот момент, когда она снова взяла на руки Веба, будто его любовь очищает ее, как она всегда говорит. Но я все еще думаю, исчезнут ли когда-нибудь слова полностью.
— Думаю, я более привязанный родитель, — спорит она.
— Конечно, ты такая.
Через несколько часов вся наша большая компания соберется за большим столом в доме Эвери на ужин: родители Такера, Венди и Дэн, и маленькая Грейси, Анжела и Веб и, если я правильно разыграю карты, Джеффри. Мы все будем есть и смеяться, разговаривать о новостях и работах, и почти наверняка услышим жалобы, особенно от Анжелы, за то, что я отправляюсь в Стэнфорд, чтобы получить свою медицинскую степень, намереваясь вернуться сюда, как старый добрый семейный врач. Я буду шутить о хорошей погоде в Вайоминге и что я не могу уйти. Такер сожмет мое колено под столом. И я получу краткое чувство единения, все так, как и должно быть, но я также буду чувствовать отсутствие, будто за столом есть пустой стул. Тема разговора будет неизбежно обращаться к Кристиану, будто то, что я думаю о нем, заставляет всех остальных делать то же самое, и Анжела расскажет нам о строении, над которым он работает, а Веб будет рассказывать взахлеб о последних путешествиях, которые они вдвоем совершили: зоопарк Линкольна или детский музей Чикаго или обсерватория на девяносто четвертом этаже центра Джона Хэнкока. И затем разговор перейдет на другие темы, и я снова почувствую себя нормально. Почувствую себя правильно.
Анжела все еще говорит о стилях материнства. Она предлагает одолжить мне ее книги об этом, и я улыбаюсь и говорю, что посмотрю на них. Ставлю лимонад и встаю, схожу с крыльца и иду к пастбищу, прохожу мимо тени большого красного сарая; небо над головой чистое и голубое.
— Посмотри на меня, посмотри на меня, Клара, — снова говорит Веб, когда замечает меня. После обеда я возьму его полетать, думаю я, если Анжела позволит мне. Звук его смеха, когда Такер ведет лошадь вдоль забора, заставляет меня улыбаться.
Я пользуюсь моментом, чтобы насладиться видом Такера со спины, то, как он ходит в смешной ковбойской манере, как на нем сидят джинсы.
— Я вижу тебя! Привет, красавчик, — говорю я Такеру.