Безграничная (ЛП), стр. 44
Я озираюсь по сторонам, чтобы подтвердить то, что я уже знаю. Это настолько очевидно, что я не могу поверить, что не поняла этого раньше. Все это встает на свои места: наклонный пол, зрительный зал, белые скатерти вдоль фасада, ряды сидений с металлическим покрытием. Бархатные шторы и запах опилок и краски. Мы находимся в «Розовой подвязке». И в этот момент я понимаю, что это за шум. Это плачет ребенок.
— Клара!
Я открываю глаза. Каким-то образом я оказалась в своей гостиной на полу. И я не совсем понимаю, как это произошло. Две пары глаз обеспокоено смотрят на меня, синие и зеленые.
— Что случилось? — спрашивает Такер.
— Это была черная комната, — говорит, не спрашивая, Кристиан.
— Это была «Подвязка», — я изо всех сил стараюсь сесть. — Мне нужен мой телефон. Где мой телефон?
Такер находит его на журнальном столике и приносит мне. В то время как Кристиан помогает мне подняться на диван. Я все еще чувствую удушье.
— Там будет пожар, — говорю я Кристиану.
Такер издает недоверчивый возглас.
— О, великолепно.
Я набираю номер Анжелы. Он звонит и звонит, и каждая секунда, которая утекает, пока она не берет трубку, усиливает чувство страха в моем животе. Но вот, наконец, щелчок и слабое приветствие на том конце.
— Анжела, — говорю я.
— Клара?
Кажется, что она спала.
— У меня было видение снова. Там была черная комната «… Подвязки», Анжела, и шум, который я слышу. — Ты помнишь, я говорила тебе? — этот шум вдалеке, это ребенок. Это должен быть Вебстер. Вам нужно уходить. Сейчас.
— Сейчас? — говорит она все еще в полусне, — Сейчас девять часов вечера. Я только что легла спать с Вебом.
— Анж, они идут, — я не могу справиться с истерическими нотками в своем голосе.
— Хорошо, помедленнее, К, — говорит Анжела, — Кто идет?
— Я не знаю. Черные Крылья.
— Они знают о Вебе? — спрашивает она. Она начинает понимать смысл сказанных мной слов, — Они идут за ним? Как они бы узнали?
— Я не знаю, — говорю я снова.
— Ладно, что ты знаешь?
— Я знаю, что что-то ужасное произойдет. Вы должны уходить.
— Куда? — спрашивает она, еще не полностью осознавая серьезность ситуации, — Нет, я не могу никуда уйти сегодня вечером.
— Но Анж…
— Как давно сбылось твое видение? Почти через год? Нет никакой необходимости убегать куда-то в панике и растерянности. Мы все обдумаем до конца.
— Сегодняшнее видение было другим. Это скоро произойдет.
Ее голос твердеет.
— Хорошо. Иногда видения подобны этому, не так ли? И ты думаешь, что знаешь, что они означают. Но это не так, — она вздыхает, когда понимает, что вымещает свои проблемы на мне, и она сожалеет, — Я не могу убегать посреди ночи ни с того ни с сего, К. У меня Веб, о котором я должна думать сейчас. Приезжай в Подвязку утром, и мы поговорим о твоем видении, хорошо? Тогда я решу, куда нам идти.
На заднем плане доносится пронзительный вопль. Звук, от которого мои волосы на затылке встали дыбом.
— О, отлично. Ты разбудила его, — говорит она раздраженно, — Я должна идти. Увидимся утром.
Она повесила трубку. Я смотрю на телефон в течение минуты.
— Что это было? — спрашивает Такер у меня за спиной, — Что происходит?
Я встречаюсь с Кристианом глазами, и он знает, о чем я думаю.
— Мы можем взять мой грузовик, — говорит он.
Мы идем в сторону двери.
— Мы пойдем туда, и я смогу положить свою руку на ее, и показать ей, что я вижу. Может быть, тогда она будет в состоянии принять это. Мы заставим ее понять. Тогда мы сможем собрать ее ребенка и отвезти их в гостиницу.
Я накидываю свое пальто на плечи.
— Подожди. Что? — Такер следует за нами на крыльцо. — Погоди, Морковка. Объясни мне. Что происходит?
— У нас нет времени, — я смотрю на Такера через плечо, и отхожу от него. Я говорю:
— Я должна идти. Прости.
А затем я залезаю в пикап Кристиана, и мы срываемся с места, рассыпая гравий по дороге, к Джексону. И у меня есть дурное предчувствие, что испытание, о котором говорил мой папа, действительно скоро начнется.
ГЛАВА 14. ОСТАВЬ ВСЯКУЮ НАДЕЖДУ
Прежде чем мы добираемся до города, я получаю смс от Анжелы, в котором говорится «trp dr»19. Я не знаю, что это означает, но это заставляет меня чувствовать себя еще хуже. Затем, когда мы подходим к « … Подвязке», то находим переднюю дверь открытой. Кристиан и я застываем на месте. Мы знаем, что Анна Зебрино всегда обязательно запирает свой театр в нерабочее время, особенно после инцидента, произошедшего в прошлом году, когда группа пьяных туристов ворвалась и украла кучу костюмов из раздевалки, после чего прошлась в них по всему городу. Руки Кристиана приоткрыли дверь настолько, чтобы мы смогли пройти через нее в парадный вестибюль. В комнате пусто. Кристиан находит время, чтобы осмотреть дверь, но не находит никаких следов взлома. Замок цел.
Я пересекаю холл и отодвигаю красный бархатный занавес, отделяющий сцену от зрительного зала. Свет выключен. Театральная сцена — это черная яма из моих худших кошмаров, и я не могу смотреть на нее дольше нескольких секунд, после чего отворачиваюсь.
Наверху раздается приглушенный голос и звук перетаскивания, словно по полу тащат стул.
Я неуверенно смотрю на Кристиана, — Что нам делать?
Он указывает головой в сторону заднего угла, туда, где располагается лестница, которая ведет на второй этаж. Мы поднимаемся по лестнице медленно, стараясь не шуметь. На вершине мы останавливаемся и прислушиваемся. Эта дверь закрыта, и из-под нее выглядывает полоска яркого света.
Я испытываю нелепое желание постучать. Мне кажется, что если я буду вести себя нормально, то все так и будет. Я постучу, и Анна серьезно спросит, что мы делаем здесь в столь поздний час, а потом она впустит нас в комнату Анжелы, где та будет смотреть на нас, растянувшись на постели, читая, и скажет: «Это, правда, вы, ребята? Вы действительно параноики, раз не смогли подождать до утра!»
Я могла бы постучать, и тогда по ту сторону двери не произошло бы ничего плохого.
Кристиан слегка качает головой. — Что ты чувствуешь? — спрашивает он.
Я открываю сознание. Опускаю защиту, которую я даже не знала, что использовала, и почувствовала печаль, моментально нашедшую на меня, и глубоко проникающую боль, настолько ожесточенную, что от этого мне становится жарко. Я стою, опираясь на стену, и пробую покопаться внутри страданий, чтобы определить их источник, но все, что я получаю — изображение женского тела плавающего лицом вниз в воде. Ее темные волосы разбросаны вокруг головы. Ангел — да, безусловно, ангел — но не Семъйяза, это я точно знаю. Ее печаль отличается от печали Сэма. Она злее, яростнее. Эта печаль, пробывшая в агонии веками, по-прежнему огненно-красная и даже более контролируемая, чем у Сэма. В ней меньше жалости, и лишь стремление уничтожить.
— Там Черное Крыло, — мысленно говорю я Кристиану, чтобы сохранить сказанное только между нами, используя способ, которому научил нас мой папа. — Грусть. Все, что я могу почувствовать — это грусть, превосходящая все остальное. А что насчет тебя? Можешь ли ты сказать, что там есть кто-нибудь еще?
— В этой комнате, по меньшей мере, семь человек, — говорит он, закрывая глаза. — Сложно сказать точнее.
— Я говорила, что вам здесь не рады, — низкий голос внезапно пугает нас. — Я хочу, чтобы вы ушли.
— Ну же, Анна, — отвечает другой голос, принадлежащий пожилому мужчине. Голос, который напоминает мне речь отца. — Неужели ты не можешь вылечить старого друга?
— Ты никогда не был моим другом, — говорит Анна. — Ты был ошибкой. Грехом.
— Ох, значит грехом, — говорит он. — Что ж, я польщен.
— Я осуждаю тебя, — говорит Анна. — Во имя Иисуса Христа. Уходи.
Это раздражает его.
— О-о, не будь столь драматична. Это не в твоем стиле.