Безграничная (ЛП), стр. 39

— Он очарователен, — шепчу я Анжеле. — Почему ты не написала мне?

— Я была занята, — говорит она, и ее сонный голос вызывает у меня тяжесть на сердце, в ее глазах ужасная серость.

Я сажусь на стул рядом с кроватью. — Так все было довольно плохо, да?

Она пожимает плечами, приподнимая только одно плечо, словно слишком устала, чтобы использовать оба. — Это было унизительно, страшно и больно. Но я выжила. Они сказали, я могу завтра пойти домой. Мы, я имею в виду. Мы можем пойти домой.

Она снова смотрит в окно. Сегодня хороший день, небо голубое, пушистые облака проплывают за стеклом

— Хорошо, — говорю я, за неимением чего-то получше. — Я тебе нужна…

— Моя мама справится со всем этим. Прямо сейчас она ушла, чтобы получить материальную помощь. Она поможет мне.

— Я тоже тебе помогу, — говорю я. — Серьезно. Я сдала все экзамены. У меня почти две недели отдыха. — Я наклоняюсь вперед и кладу свою руку на ее.

Она чувствует такое отчаяние, что это вызывает в моей груди боль.

— Я ничего не знаю о детях, но я здесь для тебя, хорошо? — Я задыхаюсь от боли. Она убирает свою руку, но ее взгляд смягчается. — Спасибо, К.

— Не думаю, что когда-либо говорила тебе, как сильно восхищаюсь тобой из-за всего этого, того, как ты справляешься со всем, — говорю я.

Она усмехается. — С какой частью? С той, в которой я всем лгала о том, кто отец? Или с той, в которой я отказалась от всех надежд этого глупого видения? С той, в которой я была так глупа, что это произошло?

— Хм, ничего из этого. За то, что прошла через все это, не смотря на то, что тебе было страшно.

Ее губы сжались. — Я не смогла бы отдать его какому-то незнакомцу, никогда не узнав, что будет с ним.

— Это смело, Анж.

Она качает головой. Может и нет, говорит она в моей голове. Может для него безопасней вдали от меня. С человеческой семьей. Может быть, так для него было бы лучше. Может быть, я поступила эгоистично.

Ребенок начинает шуметь, крутясь в одеяле, в которое его завернули. Он открывает глаза, такие же золотые, как и у нее, и начинает плакать, тонко и пронзительно. От этого звука по спине бегут мурашки. Я вскакиваю на ноги.

— Хочешь я тебе его подам? — спрашиваю я.

Она колеблется. — Я позову медсестру. — Она нажимает кнопку на раме кровати.

Я подхожу к кроватке и смотрю внутрь. Он такой крошечный. Не думаю, что я когда-либо видела нечто такое маленькое и новое. Я никогда раньше не держала ребенка, кроме Джеффри, как мне кажется, и я не помню этого.

— Я не хочу его сломать, — признаюсь Анжеле.

— Я тоже, — говорит она.

Но мы спасены Анной, которая заходит в палату, опережая медсестру на несколько шагов.

Она направляется прямиком к ребенку, поднимает его, воркуя, устраивает на руке, но он не перестает плакать. Она проверяет его пеленки, которые, по-видимому, в порядке. Для Анжелы это явное облегчение.

— Он голоден, — сообщает Анна.

Анжела выглядит напряженной. — Снова? Его кормили примерно час назад.

— Хотите снова попытаться взять его? — спрашивает медсестра.

— Думаю, да, — она протягивает руки, и Анна дает ей ребенка; затем Анжела смотрит на меня, словно говоря, Извини за грубость, но я собираюсь обнажить здесь свою грудь.

— Я буду… снаружи, — говорю я и ухожу в коридор. С опущенной головой я иду в магазин сувениров и покупаю ей желтые цветы в вазе в форме детского сапога. Надеюсь, она подумает, что это забавно.

Когда я возвращаюсь, Анна снова держит ребенка, и он спокоен. Анжела лежит с закрытыми глазами, ее дыхание ровное. Я ставлю цветы на подоконник и делаю жест Анне, сообщая, что я ухожу.

Она кивает, но идет со мной до двери.

— Хочешь подержать его? — шепчет она.

— Нет, мне достаточно просто посмотреть, не прикасаясь. Хотя он красивый, — говорю я, даже если думаю, что он такой с большой натяжкой.

Она смотрит на него с обожанием в глазах.

— Он просто чудо, — говорит Анна. Она переводит взгляд на Анжелу. — Сейчас ей страшно. Со мной было также. Но очень скоро она все поймет. Что он подарок. Она поймет, что была благословлена.

Ребенок зевает, и она улыбается, поправляя синий чепчик на его голове. Я делаю шаг в сторону двери.

— Спасибо, что ты здесь, — говорит она после. — Ты хороший друг. Анжеле повезло иметь какого-то, как ты.

— Скажите ей, чтобы позвонила мне, — говорю я, как обычно встревоженная из-за темноты в глазах Анжелы, лишившихся блеска. — Я буду поблизости.

Когда я захожу в лифт, то придерживаю двери для пары с ребенком, который одет в то, что похоже на розовый комбинезон с вышитыми божьими коровками на штанинах. Они оба — мать в инвалидной коляске с ребенком на руках, отец, стоящий позади нее —

сосредоточены исключительно на ребенке, их тела повернуты к нему, их глаза не покидают ее крошечного лица.

— Мы забирает ее домой, — говорит мне отец с гордостью.

— Поздравляю. Это потрясающе.

Санитар, который толкает коляску, смотрит на меня с подозрением. Мать, кажется, даже не слышит меня. Ребенок, со своей стороны, считает, что лифт самая увлекательная вещь на свете. Она решает выразить соответствующую реакцию на эту замечательную магическую коробку, которая как-то переносит тебя из одного места в другое, чиханием.

Чиханием.

Можно подумать, что она читает алфавит, из-за того волнения, которые вызывает это действие у ее родителей.

— Боже мой, — говорит мать своим высоким и мягким голосом, прижимая к себе ребенка. — Что это было?

Ребенок смущенно моргает. И затем снова чихает.

Все смеются: мама, папа, санитар, и я, в придачу. Но я смотрю, как отец нежно кладет свою руку на плечо жены,

И как она касается ее, и любовь так просто проходит между ними, и я думаю о том, что Анжела не получит этого. Она не покинет так больницу.

Это заставляет меня вспомнить цитату из сегодняшнего экзамена. Из Данте.

«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Я знаю, что он имеет в виду».

ГЛАВА 13. УРОК ВОСКРЕСНОЙ ШКОЛЫ

— Сияющий меч — это нечто большее, чем просто оружие, — говорит папа, — Я рассказывал о том, что меч — это продолжение вашей руки, представьте, что он с вами — единое целое. Но также сияющий меч — это нечто большее, чем просто метафора. Сияние — это часть вас, оно рождается из света, что внутри вас, это энергия, которая связанна с силой, которая управляет самой жизнью.

Мы находимся на пустынном пляже, опять же только потому, что он решил: это место меньше отвлекает нас от тренировок, нежели мой двор в Джексоне. Уже смеркается. Кристиан и я сидим у линии воды, наши пальцы на ногах зарылись в песок, в то время как папа проводит нам мини-лекцию о структуре сияния и многочисленных способах его применения. И здесь я провожу свои весенние каникулы. Мы тренируемся каждый день, с тех пор как смогли вернуться в Джексон. По крайней мере, сегодня мы находимся на пляже. Папа продолжает:

— Нет ничего, ни на небе, ни в аду, что могло бы преодолеть этот свет. Если вы верите в это, то сияние само будет превращаться в то, что вам нужно.

— Как фонарик, — говорю я.

— Да. Или как стрела, как вы уже видели. Но наиболее эффективной формой является меч. Он быстрый и мощный, гораздо острее любого обоюдоострого клинка. Он подходит для рассоединения души и духа, суставов и самой сущности. Меч различает мысли и намерения в сердце.

Теперь он ушел в сторону поэзии. Я помню, как Джеффри отреагировал на идею о сияющем мече.

— А как насчет сияющего пистолета? — спрашиваю я, — Я имею в виду, что сейчас двадцать первый век. Может быть, нам следует попытаться придать сиянию форму чего-то полуавтоматического.

— Который потребовал от вас создания сияющего ствола, спускового механизма, сияющего пороха, гильз и сияющих пуль? — спросил папа, в его глазах читалось веселье.