Чудо-камень, стр. 34

Теперь на Юрму!

Путь на нее не менее труден. Опять заросли горной тайги, заболоченные ручьи и речки, завалы каменных россыпей. Но на вершину можно пройти двояко: либо более легким путем, либо более сложным и трудным.

Платон Ильич с Альдой, Азатом и Биктимером пошли первым путем, Сенька с Юркой и Петькой — вторым. Надо же поглядеть, нет ли и тут нефрита, нет ли редкостных самоцветов.

Юрма в переводе с башкирского означает «не ходи». Вершина опасная. Здесь своего рода кузница гроз и лишней. Горный хребет, вытянувшийся на многие километры, преграждает путь влажным атлантическим ветрам и служит как бы мощным конденсатором влаги, стягивая на себя все грозовые тучи, и здесь куется погода.

Свою группу Сенька вел уверенно, пока не начались таежные заросли. Продираясь через них, нелегко выдержать направление. Даже с компасом. Исцарапавшись, проваливались в трещины, срывались со скользких глыбунов, порой пребольно ушибались. А на подступах к самой вершине стало еще хуже. Каменистые россыпи громоздились чудовищно. Истинно каменные завалы! Всюду груды и груды бесформенных или плитообразных глыб. Они хаотически нагромождены друг на друга. Здесь тоже царит извечная борьба между лесом и камнем. Обрушиваясь, камень валит деревья, вырывает их с корнем, губит живое. А ель и пихта, иногда и береза, уцепившись корнями за каменистую почву, грудью преграждают путь камню. Подчас гибнут, а не сдаются. Больше того, цепляясь за каменные глыбы или оплетая их своими корнями, стремятся все выше и выше. Выбившись, наконец, из сил, они останавливаются и в ярости сдерживают сползающие сверху каменные громады, поросшие лишайником.

Солнце и вода с ветром без устали полировали глыбы сланцев и кварца, пока не сгладили их совершенно. Оттого и скользко. Лесистые полоски, вытянутые к вершине, кажутся более заманчивыми, а пойдешь через них и видишь: деревья срослись ветвями, сцепились корнями, заросли мхом и вереском, брусникой, малиной, хоть расчищай путь топором.

Руки у Сеньки в крови. Каменные уступы остры и беспощадны. У ребят то же самое. Жаль, нет рукавиц. И все же их упорство неодолимо, что радовало, порождало гордость. Пробились все-таки, одолели!

Им не повезло почти у самой вершины. Меж двух громадных глыб провалился Петька. Сорвался на ходу. Его с трудом вынули, изодранного и побитого. Со злости он искусал губы. Надо же так сорваться! Прямо беда беду бедой погоняет. Идти он не в силах. Нет, не перелом. Даже не вывих. Просто сильный ушиб ноги. Но ступить на нее не может. Выходит, нести. А носилок нет. Смастерить их не из чего. Значит, нести на руках. Тут одному идти рискованно, а с раненым вовсе невероятно.

Сенька глядел на него с горечью, с неприязнью. Задира-пакостник, даже нести его не хочется, а не нести нельзя. После той драки у озера Альда хотела обо всем рассказать Греку, ребятам. Сенька воспротивился. «Если не трус, — бросил он Петьке в лицо, — сам расскажи!». Да где ему набраться мужества. Правда, сгоряча Сенька готов был даже избить его. А поостыл — понял: кулаки Петьке не помогут, если у него мусорно в голове. Вот очистить бы ее от того мусору! Только возиться с ним вовсе не хочется:

— Что, Юра, понесем?

Юрка поморщился. Когда не мог идти сам, Петька не пришел ему на помощь и нести отказался. Как же теперь поступить ему, Юрке? Тоже не нести? Нет, походить на Петьку не хотелось.

— Хорошо бы, конечно, бросить тут, да лучше понесем.

Петьке обидно до слез. Знал, не бросят, все равно понесут?. Зачем же тогда говорить такое. Ему и без того плохо. Сам видит, многое было не так. А разве вернешь.

Ребята осторожно взяли его на руки и понесли. Задыхаясь, взбирались с камня на камень. Подолгу отдыхали. Падали, ушибались. Снова шли. Заныли плечи. Устали руки. Переставали двигаться ноги. Стиснув зубы, еле-еле пробились к вершине.

Скалы резко взметнулись ввысь и образовали причудливый проход. Вот они, знаменитые Чертовы ворота!

Какая красота! Сколько озер, рек, ручьев! Все это блестит и искрится, радуя глаз. Суровые гребни огромны и величественны. Ильмены отсюда похожи на согнутую спину медведя.

Платон Ильич давно уже здесь. Поджидая Сенькину группу, ребята изрядно померзли. Ветер сильный, пронзительный. Пробирает до костей. Пришлось укрываться за каменными уступами.

Случай с Петькой озаботил всех. Нога припухла, и идти он не сможет. Пришлось мастерить носилки.

Спуск был легче. На пути попадались сосновые куртины с оголенными стволами. Здесь добывают живицу — смолистую, прозрачного цвета жидкость, вытекающую из надреза на стволе дерева. Такие подсечки или, как их называют тут, вздымки делают через каждые два-три дня с расчетом эксплуатировать сосну десять-двенадцать лет. А из живицы вырабатывают канифоль и скипидар. Способ добычи Сеньке показался варварским.

Ночевать спустились к небольшому озеру, название которого звучало интригующе. Здесь, за тридевять земель от столицы Башкирии, и вдруг — Уфимское озеро.

— Здорово, правда? — дивилась Альда.

Оно оказалось тихое-тихое. Со всех сторон обрамлено лесом, и по размеру невелико — всего пятая часть квадратного километра. Оказывается, озеро служит истоком реки Уфы. Пробиваясь отсюда через горы, она у самой башкирской столицы впадает в Белую. Река сильная, поэтическая. На ней уже высится Павловская гидростанция. Треть Днепрогэса.

Вот бы поплыть отсюда до самой Уфы! Только путь у них другой — на Ильмены и оттуда поездом домой.

Допоздна просидели у костра.

Дав ребятам вволю поговорить, поспорить, Платон Ильич заторопил их спать: завтра трудный переход.

На заре тронулись к озеру Увильды. Аквамариновое по цвету, оно пленило ребят своей красотой. Говорят, во время бури волны у его скалистых берегов достигают двухметровой высоты. Тогда оно грохочет как море и становится страшным. Хорошо бы взглянуть и на такое, да нет времени ждать, пока разразится буря. Зато озеро полакомило ребят отменной форелью. К завтраку Азат выловил удочкой пять больших рыбин. Только зажарить их не успели. Пришли ребята из пионерского лагеря, расположенного тут же, на берегу озера, и потащили туристов к себе. У них и завтракали, у них и варили уху. А затем гурьбою, с песнями тронулись дальше. Их провожали далеко за лагерь.

С Золотой горы увидели Карабаш. Здесь крупное месторождение медного колчедана и медеплавильный завод.

Спустились к озеру Аргази. Лес по берегу черный, безжизненный, без листьев. Оказывается, плотина подняла воду и затопила березняк. Деревья валятся, затягиваются илом, не успев сгнить, и ствол каменеет. Получилось бесхозяйственно. Нельзя же так губить лес.

В курьях озера сплавины постепенно затягивали гладь воды, зарастали камышом, рдестом, ольховщиной. С годами толщина сплавин достигла чуть не трехметровой толщины. А с подъемом воды сплавины срывались с места, и ветер гнал их в озеро. Так возникли «плавающие острова» — бич здешних рыбаков. Зато вокруг таких островов уйма рыбы. Спасаясь от прожорливой чайки, рыба тучей бросается под сплавины.

Ночевать остались у озера Аргази… Завтра на Ильмены!

Заповедник самоцветов

Так вот он каков, заповедник самоцветов! Истинно, чудо из чудес.

Говорят, слово Урал образовано из двух башкирских: «ур», означающее возвышение, гористая земля, и «ал» — сокращенное от «алтын», означающее — золото. Значит — земля сокровищ.

Истинно так! Ребята видели его сокровища своими глазами. Вернее, лишь очень малую часть их. Однако то, что они увидели здесь, в заповеднике, превосходит любое воображение. Трудно поверить, как ухитрилась природа собрать такие несметные богатства на такой малой площади. Глядишь на Ильментау и будто слышишь его голос: «Глядите, люди, как щедр Урал! Глядите и дивитесь!»

Ильментау — сказочная гора. У ее подножия и на ее склонах ученые нашли до ста пятидесяти редчайших минералов и более тридцати из них обнаружены здесь впервые. Просто уникальный клад.

Ребята осмотрели уже музей, были в здешних копях. Ничего не скажешь, уникум природы. В музее заповедника оставили кусок башкирского нефрита. На память! Есть на Урале нефрит. Настанет срок, и будут открыты новые месторождения. Будут!