О хитрой куме-лисе, стр. 5
— Играйте себе дома и не отпирайте дверь, пока не услышите мой голос, потому что к вам может ворваться вор, волк, лиса или другой какой-нибудь недруг…
Куму это очень насмешило:
«Какая старомодная козья мама! Неужели так трудно повесить на дверь замок покрепче и прорубить в стене окошко, чтобы неразумные козлята, выглянув в это окошко, сразу узнали, кто к ним стучится! Тогда старая коза паслась бы спокойно, не портя себе аппетита тревогою за своих козлят. И есть чего страшиться: помню, волк из сказки, которую читала мне Руженка, всё время приходил к козьему домику и блеял по-козьи: «Ваша мать пришла, молочка принесла». Помнится, ему даже удалось обмануть бедняжек, после того как кузнец подпилил ему язык, чтобы голос стал потоньше. Я бы, конечно, не стала делать такую операцию из-за каких-то козлят, но ради смеха надо, пожалуй, попробовать заговорить козьим голосом. А когда козлята откроют, я им сделаю выговор: пусть будут внимательней и слушаются маму… Да, прямо сейчас подойду к хлеву и попробую… Хотя… Эх, как же я раньше не вспомнила! Вот будет потеха, если козлята услышат настоящее козлиное пение — из патефона! Для этого надо только одолжить на короткий срок у лесничего патефон. А потом, после всей этой комедии, верну его на место. Итак, скорее за патефоном!»
Как рыжая молния, метнулась лиса в березняк, потом через лес к домику лесничего. Окно было открыто, в комнате пусто. Недолго думая лиса стала на завалинку, потом на подоконник, и вот она уже в комнате. Патефон стоял на месте, а рядом лежала пластинка — та самая! Схватив патефон и пластинку, кума осторожно выбралась из комнаты и во весь дух помчалась к Жабоносам.
Почтенная козья мама всё ещё паслась на холме под дикой грушей, а козлята тихо играли в своём сарае. В деревне, на счастье, никого не было, все ушли в поле, и потому кума без помех установила на колоду возле хлева патефон, завела его, положила пластинку и поставила иглу. Диск завертелся, и лиса уселась рядом, пристально и с волнением глядя на дверь хлева. Ей было очень интересно узнать, как будут реагировать козлята, когда из ящика раздастся козий голос.
Но из ящика раздался выстрел. За ним другой. Потом оглушительный ружейный гром смешался с лаем собак, криками людей и тревожным сигналом трубы! Все эти устрашающие звуки летели вслед лисе, которая после первого же выстрела выскочила со двора, перемахнула через забор и теперь мчалась что было духу в кусты. Только в густом березняке она наконец остановилась, чтобы перевести дух и оглядеться. Её никто не преследовал… Странное дело: во дворе возле сарая тоже не было заметно ни собак, ни охотников, ни лесничих — никакой погони. А между тем выстрелы, лай и звук трубы всё ещё доносились оттуда. Потом двор заполнился людьми, но это были крестьяне, вооружённые серпами, вилами, топорами и палками. Они сбежались на звук стрельбы. Лиса видела, как они опасливо обступили патефон. Раздались тревожные голоса:
— Это чёртов ящик, соседи, не иначе! Хотя он и стреляет вслепую, но может попасть и в нас, кто его знает! А поэтому не лучше ли разбить его, пока он не наделал беды? Вавра, Бразда, Кроупа, Бартош! Живей, ради бога! Он опять трубит наступление!..
У бедной кумы волосы встали дыбом, когда отважный Бартош стал подкрадываться к взятому в долг патефону с поднятой косой. В это мгновение труба смолкла и вновь началась стрельба. Тут уж Бартош больше не сомневался и что было силы стукнул по ящику своей косой.
Впоследствии Бартош был признан своими односельчанами величайшим героем, потому что после первого же его удара стрельба прекратилась, проклятый ящик завизжал и умолк навеки. Тогда уж подоспели и другие храбрецы и стали мужественно молотить чем попало поверженный на землю патефон. Потом, посовещавшись, они решили, что для полной безопасности лучше утопить дьявольскую штуку, тогда она ни за что не воскреснет. Исполняя этот приговор, Вавра собрал на вилы все останки патефона и поспешно затрусил к пруду.
Когда чудовище погрузилось в воду и пустило пузыри, толпа жабоносцев — мужчины, женщины, дети — разразилась победными криками, которые перешли в ликующую песню, закончившуюся плясками вокруг пруда.
Что было дальше, кума не видела. Грустно скуля и оплакивая погибший патефон, она поплелась к своей норе. В тот день она нигде не находила себе места, взволнованно бродила взад-вперёд по своему жилищу, чувствуя за собой тяжкую провинность. При этом она поминутно хваталась за голову и восклицала:
— Горе мне! Что скажет лесничий, что скажет его жена, что скажет его сынок, когда увидят, что патефон исчез! Я-то думала взять его только на время, а потом вернуть в целости, а теперь от него одни щепки. Что же я наделала! Как возмещу лесничему такой убыток? А возместить я должна во что бы то ни стало, иначе я не смогу жить в этих местах: совесть меня загрызёт…
Несколько дней она не подходила к домику лесничего, но под конец так соскучилась, что решила хоть издали на него поглядеть. С наступлением темноты она стала осторожно подкрадываться к знакомому окошку, готовая удрать при малейшей опасности. Но тут она услышала патефон. Да, да, знакомый голос патефона!
Весь страх улетучился, и в несколько прыжков она была возле стены. Потом вскочила на завалинку и заглянула в окно. В комнате на столе стоял патефон. Но не тот, не прежний, а новый, гораздо больших размеров. Веноушек, должно быть, был очень доволен новым патефоном, потому что всё время говорил отцу:
Как хорошо, что кто-то украл тот старый патефон, который нам дедушка подарил! Он так противно хрипел, скрипел и пищал, что его всё равно надо было выбросить, да, папа? А зато теперь у нас новый! Жаль только, что пропала пластинка с козлиным голосом — она мне так нравилась!
— Не огорчайся, — успокоил сына лесничий, — есть и пластинка.
Он завёл патефон, поставил пластинку. Раздался тот же самый козлиный голос. Веноушек запрыгал, захлопал в ладоши и сам заблеял, как козлик, — всё это от радости.
Когда пластинка закончилась, лесничий перевернул её на другую сторону и сказал:
— Так! А теперь поставим «Княжескую охоту»…
Кума навострила уши. И вдруг грянул выстрел, потом другой, третий. Она чуть не свалилась с завалинки, стараясь спрятать голову за ставней, чтобы спастись от пуль. Но тут послышался лай собак, ржание коней, крики охотников, потом тревожный сигнал трубы…
И тут её осенило: ну конечно. Ведь точно так же стреляли, кричали и трубили возле козлиного хлева в Жабоносах. Значит, всё это записано на пластинку: на одной стороне козий голос, а на другой — охота. А она-то, тупица, от страха чуть не умерла!
«Надо было мне догадаться, что это опять какое-то изобретение. Пора быть умнее».
В ту ночь лиса опять спала спокойно, со спокойной совестью. Утром, выйдя из норы и потягиваясь, она сказала самой себе:
«Очень это хорошо, что лесничий на меня не сердится. Теперь мне не нужно уходить из этих мест, лучше и удобнее которых не найти во всём лесу».
Ура телефону!
На другой день лиса с ещё большим нетерпением ждала темноты, чтобы отправиться к дому лесничего. На этот раз лесничий рассказывал сказку о волшебном горшочке. Стоило сказать ему: «Варись, горшочек, варись», — и он тотчас наполнялся кашей. Сколько эту кашу ни ешь, всё не убывает.
«Кашей нас не прельстишь! — скривилась кума. — Невкусно, и непременно ею перемажешься. Так что горшочек, даже самый волшебный, нам ни к чему!»
Веноушек тоже не заинтересовался горшочком.
— Всё равно лучше маминой каши не бывает! — сказал он решительно.
И отец замолчал, раздумывая, о чём бы ещё рассказать. Тогда мальчик сказал:
— Сказки сказками, а ты, папа, лучше объясни мне вот что. Вчера мама сказала, что хорошо бы нам на ужин поесть ветчины. Ты ответил: «Ладно!» — но в город не ходил, не писал, никого туда не посылал и всё-таки вечером достал откуда-то целый окорок. Как ты всё это устроил, папа?