Глаша, стр. 18

Чем-то напугали его красноберетные девки, тем, наверное, что не курили: батальон Болтуна дымил вовсю, солдатня маялась без дела, а женский спецназ уже к какому-то делу готов был. К какому?

Ответа никто, конечно, дать ему не мог. Руки сами направили машину к Дому приемов МИДа. Приглашенные неспешно разъезжались, Глаша укатила уже на «опеле» — туда, к иранскому посольству. Все, кажется, шло по плану, шесть человек, если придется спасать всю семью, втиснутся в машину и не подставят себя под пули Болтуна. Тот, впрочем, отнюдь не намерен оставлять гору трупов в особняке Умника: президент слезлив и приторно взывает к милосердию.

Вновь проехал он по улице, где ждал своего часа женский спецназ; уже шесть часов, как солнце погасло, и воздух посвежел; запах пальмового масла влетел в машину, девки мазались им, чтоб не слезала кожа от длительного лежания на пляже, и что-то в запахе этом испугало Петю, страх передался «Волге», устремившейся подальше от центра.

Мчавшаяся по улице машина остановилась вдруг у какого-то дома, сама собой, пьяные и бредовые мысли соединились в приказание: «Стоп!»

Петя глянул на дом и понял, что за стенами его живет Тупица.

Два солдата у входа преградили путь скрещенными винтовками, вышел офицер, узнал Петю, пригласил войти и заверил: господин генерал будет рад принять его через пять минут. Петя нетерпеливо ждал. Тупица определенно не ведал о грядущих событиях, да и не мог прознать о них, стратегический резерв собственной разведкой не обладал; командующий резервом проявляет признаки беспечности, готовится отходить ко сну, хотя ему известен, без сомнения, приказ коменданта столицы об отмене всех отпусков; сейчас он спешно переодевается: дежурный офицер доложил ему, конечно, что ночной гость одет так, будто собрался на базар, но — как-никак — незваный визитер является представителем великой державы. И ровно через пять минут Тупица предстал перед Петей в повседневной генеральской форме, а было в ней что-то от англичан, что-то от голландцев; дипломаты всех стран не могли не уважать этот народ, который избавился от колониального рабства оружием в собственных руках, не ублажал в коридорах ООН чиновников, не канючил о суверенности, но и не стыдился своей истории, зла не держал на бывших колонизаторов, перенимал у них все ценное, не считал зазорным учиться в их университетах и колледжах, поощрял смешанные браки.

Три или четыре минуты ушло на восточное обглядывание и разговорчики о детях и женах. Затем появился солдат с подносом, короткопалая рука Тупицы указала на чашки с кофе. (По подсчетам полуподпольного этнографа, в стране этой говорили на ста пятидесяти языках, используя при общении столичный, который проще малайского, отчего и назывался порою пиджинговым; Тупица же, по общему мнению, владел только родным, корявым, местечковым говором, но мог отчетливо рубить строевые команды и беспрекословно выполнять их, иначе от ротного начальника не поднялся бы до командующего стратегическим резервом.) Петя начал с уклончивого оповещения: он обращается к нему как частное лицо — и тут же догадался (физиономия Тупицы выражала полное непонимание термина «частное лицо»), что говорить намеками — бесполезно, командующий не поймет их — это раз, а во-вторых, командующий спотыкающе объяснялся и на официальном языке. Поэтому под черепную коробку недогадливого вояки была всажена мысль: на министра обороны будет с часу на час, даже с минуты на минуту произведено покушение, и в случае убийства его — очередь за ним, генералом, поэтому — исчезайте, скрывайтесь, а еще лучше высылайте к особняку министра взвод охраны, спасайте его — и сами будете спасены.

Кажется, такая прямота подействовала. Последовал короткий, рубящий вопрос: кто посягает на жизнь министра-координатора, и ответ («Авиабаза!») мало что объяснил. Еще один вопрос, и Петя учел простоватость трудяги, дорвавшегося — после многих лет лишений — до генеральского чина.

— На авиабазе подготовлен приказ, по которому все генералы будут понижены в званиях до майора или в лучшем случае до подполковника.

Мужик из далекой каучуковой провинции дал указание пареньку из той же глухомани, адъютанту то есть, и тот стал куда-то звонить. Сам мужик, то есть господин командующий стратегическим резервом, довел Петю до «Волги» и в знак признательности помял его плечо железными пальцами.

Воздух сгустился до вязкости, небо пригибало голову. Зудела кожа, ломило виски. Но временами по Петиному телу прокатывалась ликующая дрожь, приближались минуты, ради которых стоит жить, ибо грядет справедливость.

Уже перевалило за полночь, посольство спало, в просторной комнате на третьем этаже сидели у раций дежурные радисты из комитета, Петя подсел к свободному аппарату, подключился к волне Болтуна. Половина первого ночи, авиабаза — в глухом радиомолчании. Никаких переговоров, тихий сверчковый треск, все по-мирному, потом чей-то усталый голос произнес — интонация выдала — условную фразу, и что означает она — Петя не знал, женщина из полиции не всеведуща, да и в смысл фразы посвящены были немногие, может быть — единицы. Но догадаться можно: дан сигнал на захват особняка министра. Свет в комнате приглушен, окна закрыты плотными шторами, ни звука с улицы; дежурный по перехватам что-то записывал в журнале. Петя ждал: сейчас затараторит командир штурмовой группы, доложит о том, что министра в особняке нет. Прошло еще десять минут, пятнадцать — и по ушам ударил торжествующий девичий голос: «Сделано!» И тут же — в ответ на той же волне — еще одна фраза, из уст самого Болтуна, призывающая — уж ее-то, фразу эту, Петя знал — к штурму домов и квартир находящихся в списке генералов.

Он молчал — оглушенный этим девичьим возгласом «Сделано!», подавленный, не поверивший. Сидевший рядом и читавший «Тихий Дон» комитетчик (он висел на правительственной частоте) поправил наушники и произнес без всякого выражения: «Убили…»

— Кого? — спросил Петя. Губы ему не повиновались.

Комитетчик дочитал страницу, перевернул ее, после чего произнес:

— Министра. Обороны. — И зевнул.

Петя спустился в холл, прыснул в стакан газировки. Дежурный по посольству кому-то разъяснял по телефону, как из аэропорта добраться до гавани. Небо совсем упало на землю, удушающе пахло магнолиями; Петя под близкими звездами зябко повел плечами, и все выпитое на крейсере будто влилось в него, ноги подкосились, он сел на землю и едва не расплакался: впустую пошли все старания, рухнули надежды на существование какого-то порядка, которому следуют люди, человечеством верховодят болтуны, прохиндеи, дуралеи и тупицы, через несколько часов кровь зальет эту страну, и сейчас уже на востоке не утренняя заря, а полыхание пламени, что-то уже горит, подожженное кем-то… Кем? Да кому это уже интересно!

У своего дома Петя увидел «опель» и услышал треньканье телефона. Главком ВМС предлагал для охраны свою морскую пехоту, уже бесполезную: Тупица поставил у ворот трех солдат и полицейского. Петя поднялся в спальню и увидел Глашу, ничком лежавшую, так и не раздевшуюся, и опустошенная бутылка водки рядом. Он пнул ее ногой.

Андрей Васильевич и Глаша изредка набрасывались друг на друга, употребляя диковинные, ни разу не слышанные Петей слова. Одно из них запомнилось, и сейчас он брезгливо подытожил:

— Шалава.

И повалился спать на веранде, утонул в диване.

26

Разбудила его «бабу», свеженькая, цветы вколоты в пучок волос; вдвоем стянули с Глаши платье, и «бабу» выложила Пете все новости. А были они, новости, чрезвычайной важности, и ноги погнали Петю в посольство — проверять и проверять. Случилось невероятное: министр обороны жив, невредим, но где-то прячется. Зато расстреляны: командующий сухопутными войсками, командующий Центральным военным округом, начальник столичного гарнизона и еще полтора десятка генералов и около сотни офицеров.

Но только к полудню стало ясно, что произошло в особняке министра обороны.

Самую ответственную часть операции Болтун поостерегся поручать солдатам: и воинскую субординацию надо было соблюсти, и боязно все же, — потому на министра и нацелили взвод девичьего спецназа, а когда женщины хотят превзойти мужчин, они делают это с избытком; переодетые во все солдатское, девушки становятся вдвойне, втройне мужчинами; девки ножами сняли охрану особняка, затем грохнули прикладами в двери, громогласно требуя открыть их. Министр в это время искал в саду калитку, но, возможно, был и в доме, когда туда ворвался спецназ, несмотря на протесты адъютанта. Девки всадили в него очередь из «калашникова» и, ликуя, оповестили Болтуна торжествующим возгласом «Сделано!», после чего тот дал команду штурмовым группам разъезжаться по адресам генералов. Но когда девки втащили тело адъютанта в хорошо освещенный коридор, то поняли ошибку: слишком молод был убитый ими человек, очень похож на министра, но не министр, нет. Воткнув автоматы в грудь жены генерала, они стали допрашивать ее, но та отвечала молчанием. Разочарование было полным, настолько полным, что девки не решились докладывать об ошибке по рации, подняли телефонную трубку и связались с авиабазой. Последовал приказ: срочно уходить! Но женщины остаются женщинами, и то, что не могли бы позволить себе солдаты, с удовольствием совершили спецназовки: отпихнули жену министра от двери в детскую и разрядили автоматы наугад в запертую комнату, пулями расщепили дверь, за которой уже вставали встревоженные дочери. Одна из пуль ранила среднюю дочь, Ирму, и сейчас она умирает в военно-морском госпитале, куда ее, вместе с министром, привезла Глаша. Девки же с проклятьями покинули особняк, пообещав вернуться вскоре и покончить со всеми, и, наверное, так и сделали бы, да к особняку уже примчались на трех джипах неизвестно кем посланные солдаты с неизвестной целью — то ли взять особняк под охрану вместе с министром, то ли уничтожить министра; они встретили девичий спецназ и на всякий случай попытались его отогнать, чего не смогли, девок хорошо обучили и бою в условиях скученного города, и схваткам в джунглях; оборону они держали на бульваре, щитом используя стволы пальм. Все три десятка солдат полегли, но спецназ на этом не успокоился, девки отправились на площадь, где были перехвачены офицерами и уведены в пустующие казармы, куда начали немедленно стекаться разгоряченные убийствами солдаты, и кто кого насиловал — уже не разобраться, но утром девки построились и решили очистить город от проституток. Тут-то Болтун и спохватился, девок затащили на десантную баржу и отвезли на знакомый им остров.