Черная Леди, стр. 52

Я должен знать, кто вы: просто Смерть во плоти, что рыщет повсюду в поисках поклонников — или воистину Мать Всего Сущего?

Я должен знать, кто вы, иначе я никогда не узнаю, кто я.

Дайте мне знак, достойнейшая из женщин. Молю вас: один лишь знак.

Ваш преданный…

И тут я остановился. Преданный — кто? Сын? Почитатель? Слуга? Или злодей?

Я вздохнул и изумленно посмотрел на экран, поражаясь собственной дерзости. Некоторые молятся Матери Всего Сущего, другие не признают ее существования; но никто еще не осмеливался писать ей требовательные письма.

Я приказал компьютеру стереть письмо и убрать его из банка памяти, а сам мрачно уставился на экран обзора, бездумно наблюдая за двумя охранниками. Они неподвижно застыли под палящим солнцем Солтмарша:

Отличная выправка, безукоризненная униформа, взгляд вперед, оружие наизготовку, полная готовность защищать неприкосновенность своей планеты от любых инопланетных осквернителей. Я поймал себя на том, что раздумываю — а как они поступили бы на моем месте?

Вероятнее всего, они бы храбро вышли из люка и никому не позволили себя задержать. В людях это есть — способность сначала действовать, а оправдывать свои действия потом. Меня всегда учили, что такой подход нерационален и безответствен, но вот они освоили полмиллиона миров, а бъйорнны так и живут на одном островном континенте. К добру, или к худу, пока мы жили, соблюдая этическую чистоту, они миллиардами разлетались к звездам, исследовали, побеждали, грабили, правили, не просили и не давали пощады, не извинялись, не оглядывались назад. Во времена Республики экспансия происходила слишком быстро, и они вызвали антагонизм у слишком многих соседних рас, так что им пришлось отступить и перегруппироваться, но все же Республика просуществовала два тысячелетия. Эру Демократии они начали, будучи одной расой из многих, но вскоре снова добились первенства — а Демократия просуществовала почти три тысячелетия. За ней пришла Олигархия, совет семи, управляющий огромной разбросанной галактикой, насколько это удается, и за четыре столетия ее существования кресло олигарха ни разу не занял представитель не-человеческой расы.

Могла ли мать бъйорннов занять такое кресло, думал я. Или оно развалилось бы под тяжестью ее этического багажа? Изучала ли Мать Всего Сущего работу своих рук и не пришла ли к выводу, что нам недостает одного элемента — прагматизма? Любит ли Черная Леди все лучшее в человеке или зовет в могилу все худшее в нем?

Последняя мысль показалась интересной. Была ли между двумя расами точка соприкосновения — баланс между Инь и Янь? Может быть, она приближает Человека к этой точке, уничтожая тех, кто воплотил человеческую крайность наиболее ярко? И если так, то не часть ли высшего плана, не прототип ли новой расы бъйорннов я — вор и беглец, осмелившийся заговорить со своим божеством?

А может быть, я просто научился логически мыслить, обоснованно обвинять в своих грехах и недостатках таинственную женщину, которая не знает ни бъйорннов, ни Владимира Кобринского, которой до них дела нет, и которая, может быть, в данную минуту вообще находится в десятках тысяч световых лет отсюда или никогда больше не явится во плоти?

Я мрачно просидел, обуреваемый этими мыслями, почти два часа. Потом отворился люк, и в корабль вошел Валентин Хит, крепко сжимая под мышкой большой пакет.

— Вы нашли ее? — спросил я в нетерпении.

Он покачал головой.

— Я даже его не нашел. Но, по крайней мере, теперь я знаю, где он.

— Где?

— На крошечной необитаемой планете под названием Солитер. Это единственная планета, обращающаяся вокруг Беты Сибарис.

Он помолчал.

— Очевидно, плазменная живопись еще опаснее, чем мы себе представляли. Насколько я понял, она может уничтожить все население планеты, если не принять нужных мер предосторожности — а правительство Солтмарша не видит смысла в том, чтобы ценой огромных усилий и расходов защищать своих горожан от последнего хобби Кобринского. Поэтому ему предложили убраться, и сейчас друг Владимир создает свои шедевры на Солитере, где ему некого убивать, кроме самого себя.

— Как это далеко? — спросил я.

— Мы можем долететь туда дня за два, — ответил Хит. — Между прочим, тут у меня для вас подарок.

Он положил ящичек на стойку камбуза, наблюдая за моей реакцией.

— Это от вашей Матери Узора.

— Не может быть, — уныло откликнулся я. — Она не знает, что я здесь.

— Наверное, ей сказала Тай Чонг. Посылка пришла в адрес местного отделения Клейборна, а оттуда ее передали в таможню, предполагая, что мы рано или поздно явимся. Надеюсь, что она больше никому не разболтала.

Он помолчал.

— Не смотрите так подозрительно, Леонардо. Система Бенитара всего в неделе пути от Солтмарша. У вашей мамаши было достаточно времени послать ее, чтоб опередить нас.

— Это правда, — согласился я, позволяя воскреснуть надежде. — У нее было время.

— Видите? — удовлетворенно произнес Хит. — Я же говорил вам, что она не забудет поздравить вас с Днем Признания.

— Должен сознаться, я боялся, что она больше никогда не обратится ко мне, друг Валентин, — сказал я и стал распаковывать посылку. — Особенно после того, как узнала, что меня разыскивает полиция Дальнего Лондона.

Я неловко сдирал пальцами ленты и наклейки.

— Если мне отказано только в Дне Первой Матери, у меня еще остается надежда когда-нибудь вернуться в Семью.

— Вы очень разволновались, — заметил Хит. — Весь горите.

— Я действительно волнуюсь, друг Валентин, — ответил я, добравшись наконец до ящичка и открывая его. — Это больше, чем я смел надеяться и…

Я замер, глядя в ящик.

— Что там? — спросил Хит. — Что-нибудь не так?

— Я просил у Черной Леди знака, — глухо сказал я. — Она дала мне знак.

Я сунул руку в ящичек и вытащил за хвост мелкого дохлого грызуна.

— Я изгнан навечно, — продолжал я. — Всем бъйорннам будет приказано сторониться меня даже при случайной встрече, и мое имя будет вычеркнуто из Книги Семьи.

— Может быть, вы ошибаетесь? — сказал Хит. — Если она в самом деле порывает с вами, зачем тратить усилия на посылку чего бы то ни было?

— Это было бы лучше, — заметил я.

— Не понимаю.

— Главное в праздновании Дня Признания — это пир, — объяснил я, пытаясь совладать с чувствами и ощущая, как бешено меняются мои оттенки.

— Вот поэтому вы и ошибаетесь, — ответил Хит. — Этого зверька вам не могли прислать на День Признания. Бъйорнны ведь вегетарианцы.

— Этим Мать Узора сообщает мне, что я не только опозорен, но больше даже не бъйорнн.

— И кем же она вас считает? — спросил он, уставившись на грызуна.

— Пожирателем плоти.

— Пожирателем плоти? — удивленно переспросил он.

— Человеком.

Глава 21

Владимир Кобринский не соответствовал обычным представлениям о безрассудном смельчаке.

У него было загорелое лицо с глубокими морщинами, редкие волосы с начинающейся лысиной, нос чересчур крупный, зубы кривые и пожелтевшие, на одном ухе не хватало мочки. От природы сильный и мускулистый, он успел набрать фунтов двадцать пять лишнего веса, и живот у него висел над поясом. Руки были разного цвета: правая бронзовая, обожженная солнцами многих миров, а левая — бледная, и это навело меня на мысль, что она искусственная. Ходил он не то, чтобы хромая, но несколько скованно, будто его постоянно беспокоила старая рана.

Мы добрались до Солитера за пятьдесят три часа, и еще полчаса искали, где поселился Кобринский, потому что планета была густо покрыта горами и оспинами кратеров. Он выстроил себе бункер у подножья потухшего вулкана, и Хит, сообщив ему по радио о нашем прибытии, осторожно посадил наш корабль рядом с кораблем Кобринского.

Когда мы вышли из люка, он уже ждал нас с выражением нескрываемого любопытства.

— Вы Хит? — спросил он, глядя на Валентина.

— Именно так.

— Добро пожаловать на Солитер. Всегда рад компании.