Траян. Золотой рассвет, стр. 35

— Нет, – Ларций немного замялся. – Скажу откровенно, я испытываю тревогу. Скоро война, мне придется отправиться в Дакию. Я спрашиваю тебя как товарища по совместным играм, по занятиям философией, по пережитым нами обоими бедам – как мне поступить с тобой? Что случится, если ты не сумеешь совладать со своей страстью? Может, отправить тебя на кирпичный завод? Сначала, как водится, поучишься, потом сменишь прокуратора.

— Разве господин не берет меня с собой? – искренне удивился Эвтерм.

Хозяин совсем смешался. Он долго молчал, вздыхал – видно, что?то прикидывал про себя. Раб терпеливо ждал. Наконец Ларций продолжил разговор.

— Тут вот какое дело, Эвтерм. Мне сегодня сообщили, что Сацердата сбежал из гладиаторской школы. Я уверен, он попытается отомстить мне. Если сам не решится, его подтолкнет Регул. Мне нужен верный и сильный человек, который мог бы присмотреть за Волусией и родителями. Я рассчитывал на тебя, а ты, оказывается, влюбился в мою жену. А ведь мы вместе с тобой изучали философию. Вот и скажи, как мне поступить?

Эвтерм вздрогнул.

— Господина интересует мое мнение?..

Раб очень взволновался. С трудом проглотил комок, застрявший в горле, затем только продолжил.

— Если господин ссылается, что мы вместе изучали философию, и по этой причине он решил спросить у меня совета, как сохранить самое дорогое, что у него есть, и можно ли это самое дорогое доверить мне, презренному рабу, я отвечу – для меня и для философии эта высшая награда. Я благодарен судьбе, что она привела меня в твой дом, господин. Может, в том и состоял божественный промысел. Здесь я обрел дом, твоя мать всегда была вежлива и добра со мной. Твой отец не ленился наставлять меня в науках. Это дорогого стоит, Лар… господин.

Он сделал паузу. В его глазах выступили слезы, он горячо и страстно продолжил.

— Неужели, Ларций, ты полагаешь, что я способен посягнуть на твое счастье? Неужели в душе считаешь меня бесчестным, наглым, буйным – одним словом, рабом не по облику, а по сути? В таком случае, что стоят твои признания в товариществе, клятвы именем Сенеки? Так уж случилось, что я попал тебе в услужении. В этом нет ни твоей, ни моей вины. Так уж оно, – Эвтерм очертил руками круг, символизирующий миропространство, – устроено. Твое счастье, господин, это и мое счастье. Вряд ли ты сможешь понять меня, но почувствовать меня ты можешь. Ты никогда не попадал в мое положение, однако именем товарищества же, заклинаю, осознай – если господину сказали, что хлестать человека по щекам порочно, и он согласился и более никогда не поднимал руку на того, кто живет рядом с ним, такому человеку можно доверить свою жизнь. По крайней мере, я так считаю. Я, раб Эвтерм. Пусть сколько угодно порет, это только для пользы, если я, раб Эвтерм, провинился. Но, Ларций, ты более никогда не поднял на меня руку.

Они разговаривали в дальней комнате. Ларций сидел, Эвтерм стоял.

— Эвтерм, тогда с еще большей радостью я отпущу тебя на волю.

— Куда я пойду, господин. Знания мои разрознены, никакого ремесла я не освоил. Жить твоими подачками не хочу. В доме у меня есть дело, а в городе? Волусия и для меня госпожа. Записаться в бродячие философы? Полагаю, что смогу пустить пыль в глаза, однако ложь – это не для меня. В городе развелось столько философов, что достойные граждане уже не скрывают возмущение происками этих новоявленных мудрецов. Оставь меня при доме, и я буду верно служить тебе и твоим детям. Этого требует мое ведущее.

Ларций встал и положил руку на плечо Эвтерму.

— Да будет так.

Он помедлил, потом с трудом, словно выдавливая из себя слова, признался.

— Понимаешь, Эвтерм, мне не дает покоя, почему Регул и, возможно, Сацердата, так липнут ко мне. Теперь, когда я на коне, о каком завещании дома, о каком денежном легате может идти речь? Они же не безумцы, далеко не безумцы. Чем питается их месть, какой–такой интерес толкает их?

Отыщи причину, Эвтерм?

Часть II. Укротитель Дакии

Одинаковых расходов требует и старательная и небрежная организация войска, и великая польза не только для настоящего времени, но и для будущих веков, если предусмотрительностью твоего величества, о, император, будет восстановлен крепкий порядок в военном деле и исправлены ошибки твоих предшественников.

Флавий Вегеций Ренат

Древние греки придерживались мнения, что если камень, побывавший во рту собаки, окунуть в вино, то это вызовет ссору между людьми, которые его выпьют.

Джеймс Джордж Фрейзер «Золотая ветвь»

Глава 1

Гонец прибыл заполночь. С кромки крепостного рва окликнул часовых. Пока к башне не примчался начальник стражи, те долго и дотошно выясняли, что за гонец, зачем прискакал в столицу. Начальник не церемонился, с ходу наслал проклятья на головы караульных и приказал отворять ворота.

Всадник терпеливо ждал, пока опускавшийся мостик перекроет ограничивающий крепость ров, затем с места послал коня в галоп и на ходу с размаху врезал одному из караульных плетью. Угодил по шлему. Молоденький Лупа на ночь отстегнул ремешок, и доспех свалился наземь. Юноша бросился вслед, погрозил кулаком. Меч обнажить не решился. Стоит блеснуть клинку, как всадник тотчас вернется, назначит поединок, еще и от сотенного достанется. Лупа храбро выругался, вернулся, поднял шлем. Сколько он натерпелся от этого римского горшка! Шлем был великоват, крашеная щетина, которую римляне зачем?то всовывали в гребень, пересекавший доспех от уха до уха, давным–давно выпала, товарищи по сотне то и дело посмеиваются – держись, Траян, сам Лупа на тебя идет.

В ту пору, когда Лупа ребенком прыгал возле колен матери, отец часто брал его с собой в Виминаций. Там насмотрелся на римских центурионов – у этих щетина стояла торчком, окрашена ровно, в яркий алый цвет. Ходили, красовались!.. Как они, изверги, крепят щетину в гребне?! Как окрашивают? Сколько Лупа не пробовал, все равно вываливается. Лет пятнадцать назад, когда войско Децебала переправилось через Данувий возле Экса – тогда даки под орех разделали два римских легиона – его отец Амброзон вытряхнул из этого шлема голову убитого им центуриона. Голову отпихнул ногой, а шлем привез на родину. Если бы не слово, данное отцу, побратиму Децебала (они были из одного выводка), непременно идти в бой в шлеме, Лупа давно поменял бы этот металлический колпак на привычную войлочную шапку. Чем она хуже – легка, удобна, меч не берет. Зимой в ней тепло, можно спать на голой земле. Он так и сказал отцу – зачем мне этот котелок? Децебал позвал меня кашу в нем варить? Отец выслушал сына, потом коротко распорядился – нести службу в личной дружине царя будешь только в римском шлеме! Не вздумай ослушаться. Узнаю, приеду или дам весточку царю, он тебя собственноручно выпорет, ясно? Потом, после паузы пояснил – твой войлок хорош против мечей, против холода, а вот против дротика, стрелы или римского шита с умбоном ¹⁴ – дерьмо. Да и от копья в шапке не спасешься. Понял? К тому же в шлеме тебя быстрее заметит Децебал. Он должен видеть, чей ты сын.

Теперь, вспомнив о том разговоре, Лупа заочно передразнил отца, состроил ему рожу – зато против плетки войлочная шапка лучше. Он едва успел приладить шлем на голову, как на наблюдательной башне во дворце царя Децебала вспыхнул яркий огонь. Хворост не жалели.

Начальник караула на мгновение замер, затем на одном дыхании выговорил.

— Все, волки, началось!

Забегали потом, когда прошло первое оцепенение. Никто словом не обмолвился. Десятник Буридав, невысокий, крепкий с длинющими, ниже подбородка, вислыми усами, голова лысая, с редким венчиком, – одним словам, в годах волк, – выхватил факел из держака, укрепленного в стене, и бросился к башне. Там, на верхней площадке сунул его в кучу хвороста. Следом и на других башнях загорелись костры.

Их было видно издалека.

К утру в стране узнали – случилось страшное. Траян начал переправу через Данувий.