Ферма, стр. 36

Самарин открыл глаза и, несмотря на то что лампочка, свисавшая с потолка на длинном грязном шнуре, по-прежнему тускло освещала штабели неоструганных досок, понял – наступило утро. Все тело ныло. Самарин чувствовал, как медленно, но неотвратимо к нему подбирается безумие. А что, если все происходящее вокруг – только плод больного воображения, а на самом деле он находится сейчас в психиатрической лечебнице, сидит на стуле, одетый в смирительную рубашку, и смотрит перед собой невидящими глазами? На мгновение его охватила уверенность, что усилием воли можно вырваться из этого кошмара и вернуться в нормальный мир, где он был обычным геологоразведчиком. Самарин закрыл глаза, напрягся и вновь открыл их. Тут же он увидел трясущего его за плечо Эдварда Шура.

– Вставай, Самарин, пора двигаться дальше.

Нос Самарина уловил запах сигары Трэша. Все было слишком реальным, чтобы походить на бред. Он поднялся и огляделся. За импровизированным столом сидели двое незнакомцев. Один из них курил сигару Трэша и выглядел весьма самодовольным горожанином: пижонские бакенбарды, смуглая кожа и пышная рыжая шевелюра, на которой непонятно как удерживалась синяя бейсболка с надписью «Я люблю «Кабальерос». Второй с увлечением ел сардины из консервной банки и походил на преподавателя сельской школы: клетчатый пиджак, длинные усы и деревенский румянец. Самарин с недоумением уставился на Шура. Шур хитро подмигнул ему и расхохотался, хлопнув полосатыми подтяжками о крепкий торс.

– Отличная маскировка, не правда ли?

Шур пододвинул Самарину ящик.

– Здесь есть все необходимое, чтобы изменить внешность. Хитрец Сигизмунд не счел нужным посвятить нас во все подробности. Здесь лишь перевалочный пункт. Когда ищейки ВБС придут сюда, они обнаружат лишь окурки и консервные банки. Мы решили, что ты будешь пилотом дальних рейсов на каникулах. Летная форма будет тебе к лицу.

Самарин увидел зеленый пиджак с разноцветными планками и серебряным значком в виде ракеты на рукаве.

– На, надень вот это.

Шур протянул Самарину парик. Брюнет с сединой на висках. Самарин увидел свое отражение в зрачках Шура и остался доволен: он с трудом узнал себя.

– Куда мы направляемся? – спросил Самарин, приглаживая волосы, которые казались на удивление натуральными. – Ведь в городе, насколько я понял, идет Охота.

– Никакая Охота не может отменить финал Суперлиги. Сегодня мои «Кабальерос» играют против «Супережей», – пояснил Трэш.

– Матч принципиальный. «Супережи» – команда ВБС, – добавил Шур.

Самарину показалось странным, что люди, объявленные вне закона, думают о таких вещах, как баскетбольный матч. Он не преминул высказать свои сомнения на этот счет.

– Наоборот. На матче вероятность того, что нас поймают, практически равна нулю. Там будет двадцать пять тысяч человек. Мы легко затеряемся в толпе. К тому же нам удастся выяснить, как далеко продвинулись поиски властей. Слухи и сплетни, понимаешь ли, – терпеливо объяснил Шур.

Наскоро проглотив несколько галет, Самарин, облизывая припорошенные крошками губы, двинулся вслед за Шуром, Сидхартхой и Трэшем.

На улице их немедленно атаковало солнце. В городе царило веселье. Синий и Зеленый. Цвета «Кабальерос» и «Супережей». Многие прохожие не скрывали того, что были пьяны. Некоторые из почитателей Бахуса толпились у входа пивного ресторана «Гамбринус», опираясь на желтые копья.

Асфальт усеяли пластиковые стаканчики и мини-термосы из-под пива. Нестройные голоса тянули гимн «Кабальерос»: «Мы и только мы». К ним с воодушевлением присоединились Трэш и Сидхартха. Людской поток, направляющийся к «Стэдион-Арена», подхватил Самарина, Шура, Трэша и Сидхартху и втиснул в омнибус на воздушной подушке. Клацнули двери, и омнибус, задевая полосатым брюхом зеленые верхушки пихт, поплыл мимо деревянных высоток, бегущей наперегонки детворы и влекомых ветром разноцветных воздушных шариков с рекламой новой пены для бритья.

Огромная толпа брала штурмом ворота «Стэдион-Арена». Над ней бесновались флаги «Кабальерос» и «Супережей». У самого спортивного сооружения бесформенная человеческая масса начинала приобретать стройность и внутреннюю структуру. Она разделялась на зеленые и синие ручейки, направлением и толщиной которых незаметно, но решительно управляли полицейские в кричащей красной форме. Шур уже успел купить где-то зеленые шарфы с эмблемой «Кабальерос», и теперь они полностью слились с толпой. Самарин, больше привыкший находиться в небольших коллективах либо в замкнутом пространстве орбитальных станций, несколько растерялся. Он все время боялся упустить из виду своих путников, которые в отличие от него чувствовали себя как рыба в воде. Они на ходу передавали ему какую-то снедь и пузырящиеся напитки. Периодически зеленый поток выкрикивал что-то эмоциональное и агрессивное. Синий поток отвечал дружным ревом, и с обеих сторон летели пластиковые стаканчики и разноцветные фантики. В такие минуты полицейские усиливали свое давление на толпу. Когда Самарину показалось, что он полностью потерял ориентацию, в глаза ему ударил ослепительный свет, загрохотали тамтамы, усиленный динамиками бодрый голос провыл невнятную, но оглушительную фразу. Самарин почувствовал, что его усаживают на твердую и скользкую поверхность. Прямо перед ним далеко внизу находилась крохотная баскетбольная площадка, на которой выделывали пируэты практически голые девицы. В центральном круге стоял человек с микрофоном в руках и орал дурным голосом. Слов Самарин разобрать так и не смог, но, похоже, это мало кого волновало. Атмосфера была накалена до предела. Самарин с удивлением отметил, что Сигизмунд Трэш очень нервничает. Видимо, матч действительно имел для него огромное значение. Правда, смотрел он почему-то не на площадку, где команды уже готовились вступить в игру, а куда-то в сторону. Шур наклонился к Самарину и проорал ему прямо в ухо:

– Сигги чувствует себя не очень-то уютно. Он привык смотреть матчи из ложи VIP.

Самарин не обратил на эти слова никакого внимания, его взгляд был прикован к площадке, где происходило что-то странное. Все игроки стартовой пятерки «Супережей» выглядели довольно необычно. Сначала Самарин не понял, с чем это связано, но постепенно до него дошло, что пятеро темнокожих гигантов были абсолютно одинаковыми. В смысле телосложения и фигуры. Он повернул изумленное лицо к Трэшу. Сигизмунд Трэш трясся от ярости.