Одиночество-12, стр. 90

Я просмотрел таблицу и удивился. Такое количество войн, развязанное хатами за 10 лет не вполне укладывалось в мое представление об их образе действий.

– Странно. Я думал, что войны устраивают люди. А хаты их подталкивают.

– Так и есть.

– Я понимаю. Не в этом дело. Судя по всему Химика, как и Доминика убили хаты за попытку ренегатства сразу после принятия ими второй степени посвящения. Так что причину смерти Химика мы раскрыли.

– Ты раскрыл. Не скромничай.

– Неважно. Посвящение во вторую степень включает в себя ритуал закапывания живым в землю ребенка. Так называемый, Культ Земли. Что не каждому по силам. Это означает, что хаты третьей степени посвящения, которых, кстати, большинство – это еще не настоящие злодеи. Не исчадия зла. Это просто люди. Как Химик. Или как Доминик. Или тот итальянец, которого я встретил. Они вступили в братство ради тайных знаний. Или ради власти. На худой конец, из-за денег. Или просто так по приколу. Как можно заставить их развязывать войны, в которых погибнут десятки, если не сотни тысяч людей?

– Ты хочешь сказать, что Химик убивал ребенка?

– Надеюсь, что нет… Хотя… Не знаю, Антоша… Честно говоря, думать об этом не хочу. Объясни, как хаты третьей степени посвящения могут развязывать войны?

– Думаю, что хатам третьей степени посвящения не ставится лобовая задача развязать войну любой ценой с максимальными жертвами с обеих сторон. Им говорят, какого политика и как поддержать. А не то могут воззвать и к патриотизму. Кроме того, ведь и политик может быть хатом. Больше того, он может быть посвящен не только в третью, но и во вторую степень. А это значит, что принципов у него еще меньше, чем у обычного политика. Не-хата. То есть, их не просто вообще нет, а они отрицательны. Если, конечно, можно вводить понятие отрицательных величин для принципов и моральных норм.

– Антон, я как раз хотел тебя спросить, а бывают в принципе порядочные политики? Ты же знаком с многими из них.

– Бывают. Но очень редко. Я бы сказал, случайно. Чтоб стать политиком, надо пройти серьезный отрицательный отбор на порядочность. Поэтому порядочных политиков – мало, а успешных порядочных политиков еще меньше… Сам же вчера телевизор смотрел. Давай за работу!

Так, вполне профессионально заканчивался подготовленный нами с Антоном документ. Я вычитывал текст и правил орфографические ошибки, когда Антон со словами: «Минутку, у меня тут возникла одна идея», – полез в сумку. Из сумки появился какой-то странный электронный прибор, который стал приветливо мигать мигать зеленым диодом. Антон стал обходить стены проводя по ним приборчиком.

– Что это, Антоша? Миноискатель? Детектор хатов?

– Почти. Багоуловитель.

– Ищет жучки? Думаешь, нас прослушивают?

Я не успел закончить вопрос, как прибор замигал красным. Моментально помрачневший Антон осторожно снял картину с видом веронского кремля со стены и долго всматривался в тыльную часть багета.

– Свежая закладка, – сказал он нехорошим голосом. – От дня до двух недель. Чтоб сказать точнее нужен эксперт.

Голубое небо затянулось грозовыми тучами. Ромашки спрятались.

– Попробуй определить своим шестым чувством хатский это жучок или просто гостиничный.

Он с омерзением отодрал от картины и отдал мне маленькую белую коробочку размером с толстую монетку. Я взял ее в руки. Почему Антон не проверил наш номер раньше? Хотя что бы это изменило…

– Подожди. Верни на секунду.

Я вернул. Антон ножом выковырил оттуда крошечную батарейку и снова передал коробочку мне. Я повертел ее в руках, но так и не смог сконцентрироваться. Да и что я мог определить?

Что будет с нами? Что будет с Мотей? Что будет с Машей? Неужели хаты настолько сильны? Неужели они, правда, везде. В каждом городе? В каждом номере гостиницы? В каждом вооруженном конфликте? В каждом телевизоре? В жизни каждого человека?

– Так что?

– Не знаю Антоша! Ей Богу не знаю.

– Ладно. Двум смертям не бывать. А одной, как известно, не миновать. Полетели в Москву. Если не долетим – значит не судьба.

– Значит, не судьба, – как эхо отзвался я.

– А тебе эти французские девочки хатов не напомнили?

– Девочки? Луиза-Мария? Я не знаю…

– Странно. Они ведь сами снялись. Сами напросились в гости. Неужели и они?..

– Я не знаю Антон. Я ничего не знаю.

Глава 29

Я поднимался по трапу в самолет как на плаху хотя мы добрались из гостиницы в аэропорт без всяких приключений. Не знаю, что творилось в душе у Антона. Со стороны он выглядел безупречно: спокойный, собранный, предупредительный. Когда самолет взлетел, я немного расслабился и осмотрелся. Все окружающее меня было очень странным. Англичанин бы сказал: «Weird».

Начать с маршрута: Лима – Милан – Москва. Пассажиры, измученные трансатлантическим перелетом, вроде, были не хаты, но и на нормальных людей не походили: индеец, завернутый в пончо, опустил свое огромное сомбреро даже не на глаза, а чуть ли не на усы. Небольшая группа католических монахинь – все в черном, у всех руках черные деревянные четки: не то спали, не то молились. Что им, бедным, в делать в православной Москве, я не въехал. Скорее всего, они летели дальше. В какую-нибудь Индию. Толстая рыжая женщина с грудью какого-то невероятного размера в кожанных сапогах сильно выше колен и в рыжих колготках уставилась в какую-то книгу, но явно забывала перелистывать страницы.

Я выпил виски и начал приходить в себя. Сухой самолетный воздух. Все время сохнет горло. Кто-то мне рассказывал, что влажность в самолете падает чуть ли не до 10 % при квартирной норме в 50 %, поэтому пить в самолете – противопоказанно: алкоголь связывает воду в организме. Но не пить в моем положении было бы совсем странно. Виски снимал стресс, возвращая бодрость и присутствие духа. Я сделал еще глоток и запил виски колой. Огляделся. Справа от меня спал Антон, сохраняя странно-мужественное выражение лица, как римлянин после смерти.

Слева сидел молодой человек весьма необычной наружности – большие влажные глаза, черные длинные усы, черные же длинные вьющиеся волосы. На его узкие плечи было накинуто что-то, напоминающее гусарскую венгерку. Пальцы бегали по клавиатуре ноутбука, но клавиш не касались. Они только отбивали ритм музыки, которая доносилась до меня сквозь гул самолета. На экране крутился вижуалайзер. Из динамиков доносился непонятный рок: вроде бы хорошо знакомый «White Dove» – один из хитов «Скорпионс» (White dove, fly with the wind, take our hope under your wings etc.) Но это были не Скорпионс. Я, вслушивался изо всех сил, но все-таки не понимал, кто и на каком собственно языке это поет. Поломав голову, я не выдержал и спросил гусара:

– Простите, а что это за песня?

– Gyongyhaju Lany.

– Очень интересно (я ни хрена не понял). А кто поет?

– Омега.

– А Скорпионс?

– Украли песню. И изуродовали.

Гусар отвечал коротко, лениво и неохотно. Я понял, что у меня остался последний вопрос.

– А что это за язык?

Гусар посмотрел на меня, как будто я спросил его, откуда он взял деньги на билет до Москвы. Потом покачал головой и процедил медленно и доступно:

– В-е-н-г-е-р-с-к-и-й.

Ближе к Москве гусар обратился ко мне, чтобы узнать, как заполнять имиграционную карточку и сколько стоит такси до центра. Я объяснил, что такси лучше заказывать по телефону: пока пройдем выгрузку, границу, получение багажа и таможню оно как раз подъедет, – и пообещал помочь. Тут гусар подобрел. Объяснил, что песня – 1968 года. А суки-скорпы взяли и нагло передрали ее. Но Омега отстояла свои права и поставила скорпов на приличные бабки.