Одиночество-12, стр. 83

Глава 27

«Начинается, – подумал я. – Доигрались. Паранойя». Но на всякий случай посмотрел на человека, показавшегося мне хатом, внимательней. Человек быстро прошел мимо. Серый, непривлекательный. Обычный. Невыразительный. Скучный. Неприметный. Но я точно знал, что он хат. Также как встретив на улице негра, я был знал, что он – негр. А не китаец и не скандинав. Но с негром-то все просто. А откуда я знал про проходящего мимо итальянца? Неожиданно выросший третий глаз? Иного объяснения у меня не было. То-есть было, конечно. – Паранойя. Чтобы разобраться, в ком из нас проблема – во мне или в нем, я развернулся и пошел за человеком. На почтительном расстоянии. Есть мне совершенно расхотелось. Я шел за хатом обычным шагом и раздумывал. Выбритого треугольника на затылке – нет. Значит не вторая степень посвящения. Значит, третья. Потому что хаты первой степени по улицам не разгуливают, и главное, их вообще очень мало. Но откуда я знаю, что он хат? Нет, ну вот откуда? «Оттуда, – ответил мне внутренний голос. – Оттуда!»

Я опасался, что хат откроет дверь какой-нибудь конторы и исчезнет, но мне повезло. Он свернул в кафе. Я принял самый туристический вид, какой смог и, озираясь по сторонам, вошел в то же кафе. Хат уже сидел, развернув Corriere della Sera. Я уставился на грифельную доску, на которой было мелом выведено примерно двадцать пять разных видов кофе, и растерявшись, заказал двойной эспрессо. Сел за соседний столик и начал соображать. В голову ничего не лезло, кроме того, что в трех метрах от меня сидит настоящий итальянский хат. Н-да… А как там лечится паранойя? Кажется, легкая форма – никак. Покой, крепкий сон. Свежий воздух. Здоровая еда. Пешие прогулки. Всего этого у меня в Японии было хоть отбавляй. «Да не хат он никакой», – сказал я сам себе из последних сил. И сам себе не поверил. И тут меня осенило. Я спросил у официанта ручку, написал на салфетке 222 461 215 подошел к хату, прокашлялся и сказав, excuse me, sir показал хату число.

Хат взял салфетку. Посмотрел на нее. Потом на меня. Потом опять на нее. Потом взглядом предложил сесть за его столик. На вопрос, который он задал мне, ответа у меня не было. А вопрос был самый естественный из всех возможных.

– Что вам нужно?

– М… я подумал, что вам знакомо это число.

– Почему вы решили, что оно должно быть мне знакомо?

Хат был спокоен, но немного удивлен. Я даже начал колебаться, а не простой ли он человек, но отступать было некуда.

– Дело в том, что я из Москвы. У меня есть специальное задание. И, можете себе представить, только что на кафедральной площади прямо у собора какой-то мотоциклист сорвал с меня сумку. А ней – все деньги, мой паспорт, мои права, мой сотовый телефон…

– Ужасно. Но вы не ответили на мой вопрос. С чего вы взяли, что я должен знать это число?

– Дело в том, что в рамках моего задания, вы простите, но детали я вынужден упустить, мне показали фотографии самых выдающихся членов веронской общины. Вы, разумеется входите в них.

Вот тут он удивился по полной и я понял, что в кои-то веки попал в десятку с первого выстрела. От серости хата не осталось и следа. Он выглядел, как человек, которому сказали, что с одной стороны ему изменила жена, а с другой, что она сделала это с великим футболистом.

– Разве в Вероне есть другие члены братства?!?!

– Вот видите. Я уже сказал вам больше чем мог. Пожалуйста забудьте об этом.

– Что вам нужно?

– Немного денег. Сотня евро, не больше. Я должен заплатить за гостиницу. Я тотчас же свяжусь с Москвой и мне вышлют все необходимое.

Человек, все еще продолжая удивляться, достал бумажник и передал мне две банкноты по пятьдесят евро. Наконец ему пришла в голову одна мысль.

– Я вынужден буду рассказать об этом своему куратору. Надеюсь, что пропавшие у вас документы не несут угрозы братству…

– Ну что вы… Все самое важное – здесь. И я со значительным видом показал на свою голову. Что же касается рассказа об этом куратору… На вашем месте я бы не торопился.

– Почему?

– Вы только что узнали абсолютно секретную информацию. О том, что вы не один в Вероне. Не уверен, что куратор придет от этого в восторг.

– Это вы рассказали мне об этом!

– Согласен. Меня за это могут наказать. Но я от вас не получил никакой секретной информации. Следовательно, непосредственной угрозы братству не представляю. Подумайте лучше о себе! Вдруг куратор или совет Уреев начнет опасаться того, что вы захотите дознаться, кто именно представляет в Вероне интересы братства? Или еще что-нибудь, боюсь даже подумать об этом. А?…

Хат задумался. Мне совершенно не улыбалась перспектива быть объявленным в хатский розыск, а значит и во все остальные розыски за два часа до приезда Антона. И я решил добить его.

– Я сожалею, что некоторым образом подставил вас. Предлагаю просто забыть об этой истории. Я никому не скажу о нашем разговоре. Объясню, что 100 евро хранились у меня в потайном кармане. И вы поступите, соответственно, также. Тогда ваш куратор будет спать спокойно.

Хат задумался еще сильнее. Я спокойно молчал, выжидая. Наконец, хат пристально глядя мне в глаза спросил:

– А могу ли я вам доверять?

– Можете. Рассказывать, что я случайно выболтал тайну, потому что мне понадобились сто евро, – совершенно не в моих интересах.

– То есть мы с вами незнакомы?

– Лично нет. А я вас знаю только по фотографиям.

Я подумал, что блестящим завершающим аккордом разговора была бы фраза вроде «всего хорошего, синьор Траппатони!», но поскольку я понятия не имел, как этого хата зовут, то я просто кивнул, поднялся и вышел, заставив хата таким образом расплатиться еще и за кофе. И без финального аккорда получилось неплохо. Паранойи у меня не было. Наоборот. Появился некий дар.

«Интересно, – думал я, бредя в гостиницу (я решил, что поужинаю уже с Антоном), – а я теперь вообще всех хатов вижу насквозь или только самых явных? Интересно… Так я скоро научусь чувствовать и понимать женщин». [98]

В гостинице я включил телевизор. Шли какие-то новости. Репортаж из парламента. Я всмотрелся в экран и вздрогнул. На трибуне стоял – другой настоящий хат и что-то говорил. Почти кричал. Слова источали кипучую итальянскую энергию, но что серое проступало сквозь нее. Я переключил канал. Детский. На экране надувались и перекатывались телепузики. Чем-то они показались мне подозрительными, хотя ничего явного я не ощутил. Я опять переключил канал. MTV. Последний клип Эминема. Вроде, все нормально. Я перешел на Евроспорт. Волейбол. Все ОК. Я опять вернулся к новостям. Нет, определенно, этот итальянский политик, которого я видел первый раз в жизни, был хатом. Я перешел на CNN. Война в Ираке. Американские солдаты в Хаммере и на блок-постах – были нормальные люди. Но все равно какое-то хатское излучение от телевизора шло. Может, от самой войны?

Я выключил телевизор. Сердце билось как сумасшедшее. Я пощупал пульс. Каждый пятый удар сердце пропускало. Аритмия. Только бы дождаться Антона. Сколько там еще – час? А вдруг хат все-таки сдаст меня? Черт! Конечно, сдаст. Испугается и сдаст. А долго ли меня найти по описанию? Особенно если сделать засаду в аэропорту и на дорогах. Значит, надо встретиться с Антоном и уходить дворами. Пешком. Через пустыри. К утру доберемся до соседнего городка. А с другой стороны – а там что? Уж если нас будут искать, то будут искать везде. Какого черта я полез проверять этот свой дар? Зачем? Чего я добился? Рассекретил и себя и Антона… Заработал 100 евро? Боже, что я за идиот?!!!

Когда я спускался по лестнице в лобби я увидел, как открывается входная дверь и в гостиницу вплывает Антон. Вид у него был расслабленный и позитивный. Я решительно направился к нему.

– Привет, Антон, – сказал я, как будто мы расстались вчера. Привет, у нас – проблемы.

– Привет! У нас всегда проблемы. Расскажи лучше, как ты провел все эти годы?

вернуться

98

Пациент: Здравствуйте, доктор. У меня – проблемы.

Доктор (пишет что-то в истории болезни): Присаживайтесь, голубчик. Рассказывайте.

Пациент: У меня погасший взгляд и дергается плечо.

Доктор (продолжая писать): Валерьянка и две таблетки пофигина на ночь – и как рукой, как рукой.

Пациент: Ночами мне снится, что я строю подземные пирамиды в Тоскане. Меня страшно беспокоит сохранность фресок и поведение связующего раствора в контакте с грунтовыми водами.

Доктор (поднимает глаза): Что вы говорите! А чем армируете фундамент? Очень рекомендую скрученные по четыре каленые прутья, веками, знаете ли, обкатанный прием.

Пациент: Доктор, что-то идет не так. На определителе телефоны людей, которые мне не звонили, все слова на вывесках и афишах, за которые цепляется взгляд – однокоренные. Мой хомяк четвертый день не разговаривает со мной. Он сидит неподвижно в углу клетки и смотрит на меня взглядом Балрога, целящегося в Гэндальфа кончиком бича.

Доктор: Какой, однако, начитанный зверек! Вы не пробовали давать ему русскую классику?

Пациент: Доктор, я чувствую и понимаю женщин.

Доктор (роняя очки на стол, вполголоса): Оп-п-паньки…