Беглецы. Восстание на золотых приисках (с илл.), стр. 60

Как счастлив был бы Дик, будь у него еда! Прозрачная ночь, сверкающая южными звёздами, словно омыла его душу и тело своей невозмутимой благожелательностью. Жизнь была хороша. Никогда ещё мальчик не чувствовал себя таким спокойным, таким уверенным! Словно вся земля принадлежала ему.

Но он был голоден.

Когда первый его сон был прерван глухим криком совы мопок — «мо-пок! мо-пок!», — им безраздельно овладел страх. Он схватился за револьвер. Тьма была населена таинственными существами, смутными порождениями безмолвия. Какие-то неведомые ноги топотали вокруг него. Чьи-то неведомые глаза смотрели на него. Он был одинок и напуган.

Вокруг пищали и бормотали неведомые тихие голоса. Хрустнула сухая ветка. Шорох крыльев нарушил покой деревьев, которые словно поникли под тяжестью ночи. Снова безмолвие и ощущение неведомой и враждебной жизни, которая смыкается вокруг всё теснее и теснее.

Но он не собирался сдаваться без боя. Он ещё крепче ухватился за револьвер и стиснул зубы.

Спустя немного времени Дик снова уснул.

Глава 21. Речка

Дик вздрогнул и проснулся. Сквозь сон он услышал хриплый вопль и стал размахивать руками, уверенный, что над ним наклонился страшный враг. Но, с трудом разлепив глаза, он увидел, что уже светло, что небо заслонено от него лишь пушистой веткой и что вопит тройка птиц — кукабурр, сидящая на другой, соседней ветке. Раскрывая длинные, как у зимородка, клювы, они хрипло хохотали. Дику казалось, что они смотрят прямо на него, что именно к нему относится их грубый, совсем не птичий смех.

Увидев, что мальчик проснулся, птицы взлетели, опустились на землю поодаль, снова взлетели и исчезли за купой чахлых самшитов. Потом издали донёсся новый взрыв каркающего хохота, словно они рассказывали друг другу, как забавно было разбудить и напугать глупого заблудившегося человечка.

Дик продолжал лежать, стараясь прийти в себя. Затем чувство одиночества целиком завладело им, и он заплакал при мысли о Козиме, о родителях, о вкусном завтраке, приготовленном миссис Вертхайм… От того, что он спал на камне, у него ломило всё тело.

Постепенно слёзы сменились огромной благодарностью за то, что он жив, любовью к голубому утру, щебечущим птицам, журчащим струям речки. Дик вскочил на ноги, но сразу же снова лёг.

Торопиться не следовало. Он понял это накануне, когда стрелял в кенгуру и промахнулся. Он не должен действовать опрометчиво, иначе опять заблудится, попусту растратит патроны и умрёт от голода и жажды. Нужно ко всему относиться легко, — тем легче, чем тяжелее ему приходится. А это очень трудно — уметь в нужный момент легко ко всему относиться.

Он заставил себя успокоиться и принялся обдумывать своё положение, лёжа на спине, заложив руки за голову, жуя травинку и глядя в утреннее бледно-голубое небо.

Затем, тихо насвистывая что-то весёлое, Дик перекувырнулся и приступил к дневным трудам. Ему помнилось, что на топких берегах речки он видел следы чьих-то когтей. Сняв башмаки и предусмотрительно поставив их на свою каменную кровать, где он не мог бы их не заметить, Дик пошёл вверх по течению. Да, на отлогом берегу отпечатались следы животных, приходивших сюда на водопой. Маленьких животных, судя по следам, — валлаби, австралийских медведей, падемелонов.

Дик вернулся назад, захватил башмаки и, перебравшись на другой берег, пошёл к водопою. Спрятавшись за куст, он взвёл курок револьвера. Потом оглянулся и подобрал несколько подходящих для его цели камней. Из них он соорудил подпорку, на которую мог бы опираться, прицеливаясь, и упражнялся в наводке на цель до тех пор, пока не уверился в том, что, когда придёт время стрелять, рука его не дрогнет.

Он неподвижно лежал за кустарником. Мурлыкала речка. Мелькали, словно яркие пятна, птицы, что-то щебеча друг другу. Они казались Дику шпионами, следящими за его приготовлениями, чтобы потом рассказать о них всем обитателям зарослей. Но он лежал неподвижно. Всё сильнее и сильнее хотелось есть, а желание двигаться становилось нестерпимым. Дик мечтал о том, как он вскочит и помчится на поиски животного, которое можно было бы подстрелить. Но он понимал: при его неопытности и плохой стрельбе ничего хорошего из этого не выйдет. Он заставил себя лежать неподвижно.

И он был вознаграждён за это. Внезапно и совершенно беззвучно из травы выглянула коричневая мордочка. Неуклюжий тёмный зверёк спрыгнул вниз, к воде. Лучи солнца падали на него, и Дик видел тёмный, красновато-серый густой и грубый мех. Зверёк напился, поднял мордочку, мигнул и огляделся, свесив чёрные передние лапы.

Дик тщательно прицелился и выстрелил. В первый момент ему показалось, что выстрел не попал в цель, но потом он увидел, что животное, сделав попытку повернуться и убежать, упало на бок, дрыгая лапками. Дик перебежал через речку и остановился над зверьком в недоумении, не зная, чем прикончить его, — в руках не было ни ножа, ни дубинки. Почему он не сделал себе дубинку?! Душить животное Дику было неприятно, а тратить патроны на то, чтобы убить его, тоже было невозможно. Поэтому он поднял всё ещё слабо бьющегося валлаби и опустил головой в воду. Зверёк скоро издох, но кровь продолжала капать на светлый мех брюшка, а чёрный хвост колыхался в речке.

Теперь следовало подумать, как освежевать тушу. Дик потащил её к месту своего ночлега и положил на камень, служивший ему постелью. Он уже с нежностью относился к этому камню, словно к чему-то родному. Потом он начал искать острый кремень. Сперва ничего подходящего не попадалось, но наконец он нашёл узкий камень с острыми краями, до того не похожий на все валявшиеся кругом камни, что Дик подумал, — не туземец ли обронил его.

Этим камнем ему удалось снять шкуру с животного — работа неприятная и утомительная, потому что трудно было удержать кремень в нужном положении. Сложив каменный очаг, чтобы подольше удерживать жар, Дик развёл костёр из листьев и веточек. Когда костёр разгорелся, он подбросил в него сучьев с поваленного ветром дерева, лежавшего невдалеке. После того как запылали и сучья, он положил на очаг мясо, подгрёб к нему палочкой раскалённые угли, а сверху добавил ещё топлива.

Когда Дик вытащил мясо из очага, оно выглядело очень грязным и подгоревшим. Опасения его оправдались: сверху мясо обуглилось, а изнутри не прожарилось. Но Дик вымыл его в речке, жадно вдыхая запах и обжигая пальцы, а затем с удовольствием съел своё неудавшееся жаркое.

Положив остатки туши под тенистым деревом и укрыв их листьями, Дик отправился на поиски каких-нибудь плодов или ягод и вернулся уже с наступлением темноты. Плодов он не нашёл, но унывать из-за этого не стал. Ему удалось собрать немного ягод и спелых шишек, и он решил положить их утром на камень и посмотреть, расклюют ли их птицы. Если да, то, значит, они годятся и для него.

Дику пришлось доесть всё жареное мясо, потому что, к несчастью, на него уже набросились мухи, муравьи и мошки. Туша тоже кишела муравьями. Он промыл её и положил на камень, выступавший посредине речки: там по крайней мере до неё не могли добраться муравьи.

Сгустилась безмолвная тьма, и Дик лёг спать. Природа снова казалась ему дружелюбной, и он был уверен, что теперь ночные голоса — даже грубые пронзительные крики сов — не потревожат его. Он тихо лежал, медленно погружаясь в сон.

Вскоре его разбудило чьё-то завывание. Дик сообразил, что это воют динго, дикие собаки, и ему стало боязно, хотя он и слышал, что динго не нападают на людей. Но вдруг они голодны и всё-таки нападут? Вой у них был очень голодный. В ветвях прошуршал опоссум; и вдруг сквозь дрёму Дик увидел, что снизу, из темноты, на него глядят горящие холодным огнём кошачьи глаза. Вскочив, он стал бить палкой по земле, и глаза исчезли.

Он вспомнил: какой-то старатель рассказывал при нём о местных диких кошках — свирепых полосатых животных. Снова завыли динго, и тут Дик понял, что было причиной этой ночной тревоги: её вызвала разбрызганная кровь валлаби и запах туши, лежащей на камне. Хищные животные учуяли его.