Палаццо Дарио, стр. 25

Она опять пришла с предложениями: выставка под девизом «Дороги Марко Поло» и перформанс под названием «Меч самурая». Однако чем больше она предлагала, тем дальше отстранялся от нее Морозини. После восьмой попытки Ванды оживить существование музея «красная бригадирша» перестала с нею здороваться. Морозини больше не спрашивал Ванду о Палаццо Дарио, его интерес постепенно отпал, как обветшалый декор с венецианского особняка. Он старался не попадаться Ванде на глаза. Когда же она однажды утром предложила ему заново систематизировать работы по лаку, он набросился на нее: «Синьорина доктор, я понимаю, что у вас почти нет настоящего профессионального опыта. Но если вы серьезно дорожите вашим местом в Восточном музее, то прошу вас смириться с реальностью и обратить на нее внимание. Последняя специальная выставка, которая проходила в этом музее, состоялась десять лет назад. И пока я здесь директор, все останется по-прежнему».

Когда Ванда наконец поняла, что ее работа в Восточном музее состоит прежде всего в том, чтобы ничего не делать, их отношения с директором Морозини наладились: он «потеплел» и вновь стал разговаривать с нею, например, о проблемах с голубями. «Голуби уже многие столетия неотъемлемая часть нашего города. Особенно почтовые голуби – как обычно в портовом городе. Почтовые голуби, а не эти их дегенеративные… родичи, которые уже и на pigeon pie не годятся! 20 – 30 пар, а не 150 000!»

Венеция была смыслом его жизни. Однако ее культурно-исторический пласт (Ванда поняла это, когда он впервые прочитал ей лекцию о Палаццо Дарио) совершенно не устраивал Морозини. Он кощунственно злословил о городе, ругал и даже проклинал его. С одной стороны, силился разгадать тайну Венеции, называя ее мертвым городом, а с другой – признавался ей в любви. Он ложился и вставал с Венецией. Он любил рассказывать о Венеции небылицы – как город водит его за нос, дурачит и обманывает. Он говорил, как нужно сблизиться с городом, чтобы суметь узнать его и понять, и когда следует проявить к нему снисхождение.

Как только Морозини заметил, что Ванда ни разу не перебила его, он стал говорить только с ней. Остальные двое, служащие музея, человечек в шапочке и «красная бригадирша», знали наизусть все нюансы его венецианских историй и отводили глаза, стоило ему заговорить с ними.

– Голубей невозможно истребить, – говорил Морозини. – До сих пор каждый их отлов заканчивался тем, что две-три интеллигентные старушки попадались в сетку. И нет никакой надежды. А теперь эти animalisti 46, эти чокнутые защитники животных, добились, чтобы голубей больше не уничтожали, а самое большее кормили их противозачаточными средствами. Противозачаточные! Это же еще нужно постараться выговорить такое: городское управление продает торговцам голубиного корма противозачаточную кукурузу, и ведь никто не знает, действительно ли кукурузу обработали этим средством. Я еще не видел на площади Св.Марка ни одного блюстителя порядка, который бы попробовал эту кукурузу, чтобы убедиться, действительно она противозачаточная или нет. Противозачаточные таблетки! Разве не смешно! Как будто кто-то из этих продавцов голубиной кукурузы будет платить за то, чтобы рухнул сук, на котором он сидит! Стоило бы намного дешевле до конца жизни кормить самих продавцов, чем год за годом чистить Венецию от голубиного помета!

Почти ежедневно он приходил к Ванде, чтобы сообщить ей о своей новой идее, как лучше организовать туризм в Венеции.

– Рюкзаки в Венеции следует запретить! – закричал он однажды, ворвавшись в ее кабинет. – Una peste 47. Я только что видел в вапоретто, как один турист с этим чудовищем за плечами, не глядя, сбил с ног пожилую венецианку. Рюкзак величиной с морозильник! Он с ним поворачивается и – бах! – дама лежит на полу! Этот видит, что она упала, пугается, поворачивается, чтобы ей помочь, и так же лихо сбивает своим мешком маленького, но довольно крепкого мужчину. Если бы он не вышел у моста Риальто, он бы всех в вапоретто посшибал с ног. Почему никто не думает о том, что пространство в Венеции ограниченно. За рюкзаки в вапоретто нужно платить полную цену. Это самое малое, что необходимо предпринять, потому что если такой с мешком войдет в переулок, он загородит его полностью.

Морозини работал над десятью заповедями для туриста. Заповедь номер один: в углах не мочиться.

– Конечно, венецианцы тоже этим грешат. Но истинный венецианец хотя бы дожидается сумерек и делает свое дело в канал. А туриста можно узнать по забрызганным носкам ботинок.

Спустя какое-то время работа с Морозини стала удовольствием.

Единственное, что омрачало их отношения, – он так и не получил приглашение в Палаццо Дарио. В остальном воцарилась гармония. Однажды Морозини говорил о губительной роли городских собак, разговор, казалось, вот-вот сойдет на нет, и Ванда спросила, мог бы он представить свою жизнь без Венеции. Он посмотрел на нее так, словно она предложила ему купить слона.

– Per l'amor di Dio 48, нет! Мне нужно, чтобы вокруг была вода, – ответил он. – По меньшей мере море. Вода бывает разной. Река меня раздражает. Дурацки течет все время в одном направлении. В Венеции вода благодаря отливам и приливам дважды в день меняет направление. В воде всегда что-нибудь плавает, поэтому видно, поднялась она или ушла. Мне нужен именно такой ритм.

Так текли дни. Ежедневно Ванда выслушивала венецианские эссе Морозини. Теперь она читала не культурно-исторические труды, а «Мемуары» Казановы. Каждый день в четыре часа она уходила из музея и иногда заглядывала в маленький бар у Сан Стае, прежде чем сесть в вапоретто. В хорошую погоду она шла пешком и заходила в кафе только на Кампо Санта Маргерита. Она почти забыла Неаполь, если бы не проклятие.

11

Однажды после долгого дня, проведенного за чтением, Ванда переправлялась через всемирно известный Большой канал к Академии. Еще из вапоретто она заметила, что у причала Палаццо Дарио стояла лодка. Прищурившись, она поняла, что это катер «скорой помощи», и заторопилась домой, но, как обычно, переулки на Сан Вио загородили туристы. Перед Вандой шла парочка. Чтобы не потеряться в венецианской толпе, эти двое фланировали по городу, обняв друг друга за талию. «Permesso-mi-scusi-pardon-excuse me 49», – прокричала им в затылок Ванда, проскальзывая мимо сросшихся тел. Она жила в Венеции всего два месяца, но уже научилась по-здешнему извиняться и лавировать. Она освоила технику предугадывания движений типичного туриста взглядом, как будто была опытным биллиарлистом, – вот сейчас он направится таранить японское семейство, отскочит в сторону от группы, заслонившей зонтами вид, протопчет себе дорогу влево до тележки с овощами, отшатнется вправо, потому что хозяин тележки закричит: «Attenzione, берегись!», его волной откатит к витрине магазина масок, дверь которого вырвет его из клокочущей массы и проглотит.

Собственные наблюдения Ванды и замечания директора Морозини подтверждали истину, что венецианские переулки сами по себе «широки» настолько, что один турист среднего телосложения с нехитрым скарбом за плечами может загородить любой из них и за его спиной тотчас соберется приличная толпа. Ванда старалась также обходить двери магазинов, потому что оттуда ежеминутно вываливались, как мешки со склада, туристы, угрожая сбить с ног.

Добравшись наконец до ворот Палаццо Дарио, она наткнулась на двух любопытных венецианок с хозяйственными сумками. Они смотрели на катер «скорой помощи» и теперь ждали развития сюжета, а потому проводили Ванду выжидательными взглядами.