Современная ирландская новелла, стр. 10

— Эх, если бы, — подхватил Джонни.

— Одну бы траншею нам взять, всего‑то одну, и форт был бы в наших руках. Нам бы еще денечек — и все, если б только он дотянул, эх, если б только.

— Эх, если б только! — снова подхватил Джонни.

— А вот теперь делай с ними что хочешь, — сказал Рокки, ткнув пальцем в цветные шапки, лежавшие рядом на траве. — На помойку их выбросить, что ли?

— А я свою сберегу, — сказал Джонни. — Почем знать, может, армия и не развалится.

— Как же, черта с два! — бросил Рокки со злостью. — Ты сам видел, они мигом смылись и давай в мячик и шапку играть. И не подумали дождаться, чтоб я скомандовал «Разойдись!» Такую подняли пылищу — задниц ихних не разглядишь. Никакой дисциплины. Чихали они на Жёлтика.

— Слушай, давай‑ка пройдемся по каналу и попробуем позабыть про Жёлтика, а? — сказал Джонни.

— Нет, — сказал Рокки. — Лучше посидим и подумаем. — А жуткое дело, — горько и мрачно заговорил Рокки после длительного молчания, — жуткое все‑таки дело, что Жёлтика свезут вот этак на свалку, а мы вовсе никак, ну ничем не покажем, что он значил для нас, инишфолленских, покуда он был вместе с нами.

Шон О’Фаолейн

НЕ БОЙСЯ СОЛНЦА ЗНОЙНОГО (Перевод В. Паперно)

Говорили не «Зайдем к Роджерсу», а «Зайдем к дяде Элфи», хотя принадлежала‑то пивная Роджерсу. Потому что хорошая пивная держится не на владельце, а на бармене. Деньги шли Роджерсу, а люди — к дяде Элфи. Он знал их всех, а многих — с того дня, когда они спросили у него свою первую взрослую пинту пива. Он знал их отцов, матерей, сестер, братьев, подруг, виды на будущее, доходы, надежды, страхи и то, что они именовали своими идеями и идеалами, а он считал пустой болтовней. Клиенты видели в нем своего друга, иногда — философа, редко — наставника. Когда отец (не слишком часто) дает тебе денег, ты ему толком и спасибо не скажешь. Элфи же давал только взаймы. Когда отец дает тебе совет, ты на него плюешь. Элфи же дозволялось срезать тебя, как мальчишку, потому что при этом он все же держался с тобой на равных. От отца и за год не услышишь интересной новости. Элфи знал все новости на свете. Он же вручал тебе письма —< клочки бумаги, карандашные каракули: «Тобой интересовалась Дейдре. Попробуй звякнуть 803222. Хьюзи» или «Будь другом, оставь для меня полфунта. Паддивек». А то из‑за кассы выуживал и цветную открытку с иностранной маркой. На стенке возле кассы этих красочных открыток со всего света было у него не меньше, чем в каком‑нибудь бюро путешествий. Но самое главное — он всегда был на месте: этакий монумент в белом фартуке, в рубашке с закатанными рукавами и в котелке, нахлобученном на багровую лысину, а голос у него как эхо — в пустой бочке — да притом ирландский выговор.

Толкаешь, бывало, стеклянную дверь и вваливаешься в пивную, как король:

— Привет, Элфи!

— Вот так здорово — Джонни! Ты ли это? — и хлоп по плечу, а на стойке уже кружка. — Где тебя нссило? Как плавал?

— Нормально. Все в тех же местах: Черное море, Пирей, Палермо, Неаполь, Генуя. Эх, гниль болотная. — И, поднимая кружку, спрашиваешь: — Какой самый лучший порт в мире, Элфи?

— А то ты без меня не знаешь!

— Вот за него и пью, помоги ему бог.

Дублин, Дублин, старый Дублин,
Вот куда влечет меня,
Вот где ждут меня друзья.
Весело на Графтон — стрит,
Скотсмэн — бэй в огнях горит.

По всем морям, Элфи, разнесчастные сыны Эрина только это и поют. Подымайтесь, мятежники! Да здравствует царица Савская и королева Шнапская! Ну, как тут Томми? Как Анжела? А Кейси, Джоанна, Хьюзи, Паддивек? Что моя черноглазая Дейдре — еще не разлюбила меня?

— Падди заходил во вторник. Он теперь работает газовщиком.

— Вот бедняга! Но свою золотую браслетку не продал? А перстень с печаткой? Когда он, бедолага, наконец найдет себе приличную работу?

— У него жена опять родила. Так что у них теперь шестеро.

— Господи Иисусе!

— Хьюзи теперь с Флосси ходит.

(Он заметил, что о Дейдре — ни слова.)

— Ну, этой новости уже четыре года. Пора уж ему, обормоту, жениться — совсем девке жизнь испортит.

— Она за него не пойдет. Нет, Флосси метит повыше. Вся беда ваша в том, что вы заводите себе девочек не по карману. Глаза у вас завидущие. А им хочется хоть в молодые годы всласть повеселиться. Известное дело — муж стреножит, в гроб уложит.

Элфи был женоненавистник. Все знали, что где‑то у него жена и трое детей, но уже пять лет, как он с ними не живет. Никто из компании Джонни ее не видел — это случилось еще до них. Не повезло старику Элфи! Что есть жизнь? Надежды, и мечты, и страхи. И покой, и домашний уют… Ему‑то это знакомо, каждый раз, как вернешься домой, — одно и то же, как сегодня: «Нет, нет, Джонни, неужели тебе в первый же вечер обязательно надо уходить из дому? Ведь мы тебя не видели целых четыре месяца! Нам с отцом так хотелось поговорить с тобой. О твоем будущем, Джонни, и твоих планах. И о твоих перспективах. Сядь, поговори с нами».

Ну, садишься. Они говорят, ты мямлишь. А конец всегда один — отмучаешься с полчаса, а потом снова скажешь: «Пойду посижу часок у Элфи, повидаюсь с ребятами. Я не поздно, мам. На всякий случай оставь ключ под половиком. Не ждите, ложитесь без меня, я потихоньку».

И как противно они переглядываются, зная, что ты вернешься самое раннее в час, а то и позже, в носках, с туфлями в руке, прислушиваясь к малейшему скрипу пружинных матрацев наверху, чувствуя себя последней сволочью или, если с божьей помощью удастся набраться по крышечку, едва чувствуя пол под ногами. Разрази их гром! Неужели им не понять, что телеграмма «Приезжаю четверг тчк целую тчк Джонни» значит, конечно, что ты соскучился, что привезешь им подарки, что предвкушаешь встречу со своей старой комнатой, но ведь самое‑то главное, к чему стремишься, — это мерцание бутылок, и мокрая стойка, и медленно плывущие пласты дыма, и толчея: все орут, размахивают руками, перекрикивают друг друга, а старина Элфи ухмыляется, как обезьяна. Господи! Когда у человека всего одна — единственная неделя увольнения на берег…

Стоял сухой октябрь, нежно пощипывал лицо легкий туман, улицы были пусты, фонари в нимбах — словом, вечер лучше не придумаешь для первого выхода в город. Он топал под гору, заломив фуражку, насвистывая и ясно представляя себе, как развернутся события. Доллар против никеля, что Элфи начнет с того места, на котором они кончили разговор четыре месяца назад:

— Джонни! Пора тебе остепениться.

— Дай пожить, Элфи. Мне всего двадцать три. Успею еще остепениться. Пусть сперва Лофтес остепенится или Кейси.

— Лофтесу устроиться труднее, с его‑то хромотой. А вот тебе, Джонни, хватит болтаться по морям. Нынче здесь, завтра там — разве это жизнь?

— Еще не время, Элфи. Надо же сперва найти подходящую девушку. Дейдре мне по душе, но у нее на уме одни машины, да особняки в Фоксроке, да каждое воскресенье в гости. На нее нельзя положиться. Хорошую девушку не найдешь так сразу. Ведь вот какая штука, Элфи: познакомишься с подходящей женщиной, а она, оказывается, уже замужем.

— Вечная история. А ваши дамы жалуются мне, что все подходящие мужчины уже женаты. На самом-то деле мужчина только тогда созрел для брака, когда так привыкнет плясать под бабью дудку, что и без дудки пляшет. Нет, Дейдре тебе, по — моему, не пара. Она тебе не по средствам. А запросы‑то у нее не малые. Она вроде Флосси — та тоже балуется с Хьюзи, только чтобы кое в чем поднатореть, притом без всякого риска. На твоем месте, Джонни, я бы выбрал опытную женщину. Тебе бы сейчас в самый раз подошла добрая, мягкая, уютная вдовушка, которая всю эту музыку постигла вдоль и поперек.