Через тернии к свету (СИ), стр. 46

— Куда-то внутрь. С час назад. С тех пор не возвращался.

— А ты ждешь?

— Жду. Я ведь не для того летела из самой Канады, чтобы просто уйти. Хотя бы спрошу, почему?

— А быть может, он просто тебя не любит?

— И шлет каждый день СМС-ки «Катенька, я тебя люблю»?

— Надо же! — разочарованно воскликнул я, чувствуя как в желудке заиграла кислая горечь ревности.

Я стал чуть поодаль, наблюдая за каменным лицом Кати. Она не сводила глаз со входа в торговый комплекс и думала о чем-то своем. А я о ней. Очень хотелось сделать что-то благородное. Например, сорвать свой кожаный плащ и накинуть ей на плечи. Плевать, что мороз.

— Послушайте, Катя, — начал я.

— Вот, бедняга, — девушка ненавязчиво перебила мой джентльменский порыв.

Я проследил ее взгляд и увидел, как на противоположной стороне улицы черная «Мазда» пытается выбраться из сугроба, разбрызгивая вокруг комья снега. Судя по тому, как развернуло несчастный автомобиль, водитель пытался изображать из себя Шумахера. На манер коровы на льду.

«В России две беды — дураки и дороги» — вспомнил я старую, как мир, пословицу.

По обочинам уже собиралась толпа зевак. Многие злорадствовали, какой-то ребятенок достал свистульку и затянул победную трель. Я взял Катю за локоть и подтолкнул к своей машине.

— Сядь, погрейся, а то совсем окоченела.

— И что, ему никто не поможет? — спросила она, послушно забираясь в салон.

— Ну, наш народ, — усмехаясь, начал я, и вдруг стушевался. Катя глядела на меня с сожалением, а я, как дурак, начал краснеть.

— Погоди немного.

Я хлопнул дверцей и вприпрыжку поскакал к «шумахеру», продолжавшему буксовать в сугробе.

— А ну, ребята, навались, — обратился я к толпе.

Большую часть как ветром сдуло. По традиции, осталась сердобольная старушка, какой-то не совсем трезвый мужичок, ну и сам водитель наконец-то перестал палить топливо и выбрался из салона. Обежал вокруг машины, двинул по ни в чем не виновному капоту, остановился возле меня и уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вдруг передумал. Несколько секунд мы простояли молча, глядя друг другу в глаза.

Экземплярчик попался еще тот: рыже-фиолетовые волосы, поставленные гелем в ирокез. Видно, свежевыкрашенные, потому что на лбу у самых корней волос красовались багровые пятна.

Несколько серег на бровях, слегка припухших. Крашенные ресницы, губы. Чистый трансвестит.

И все ж в его облике было что-то неуловимо знакомое. Но что?

Пока я думал, водила снова укрылся в салоне. Рядом нарисовался дворник с лопатой в руках и стал деловито раскидывать сугроб. Я сделал шаг в сторону, глядя, как колеса автомобиля освобождаются из снежного плена. И тут рядом с собственной ногой я увидел след.

Я почему-то очень хорошо запомнил этот след.

Лиственный орнамент, почти сорок седьмой размер…

Я повернулся и стремглав побежал к своей машине.

— У вас есть его фото? — спросил я у Кати, сиротливо прикорнувшей на пассажирском сидении.

Катя порылась в сумочке и достала плотный конверт.

Интуиция не подвела. На старомодном глянцевом фото красовалась физиономия того самого «писаки», чьи канадские боты так запали мне в душу…

— Это был он? — вдруг спросила Катя.

— Кто? — я вздрогнул от неожиданности, однако понял: она догадалась.

— Знаете, Никита, а я ведь его сразу узнала. По походке. Когда он бегал вокруг машины. Зачем? Зачем этот маскарад?

Я обхватил обеими руками руль и уставился на клаксон. Что я мог сказать такого, что не казалось бы так подло в мою пользу? Только философия, будь она неладна.

— В это жизни есть вещи, Катюша, которые не стоит выяснять. Действительно, зачем? Хотя… — в голове закрутились, заиграли колесики, цепляя звенья логических цепочек, — расскажите-ка мне еще раз об этом «никому ненужном» изобретении вашего бывшего мужа…

5

— Доброе утро, Кирилл Петрович, — поприветствовал я своего предпоследнего в этом году клиента.

Тимофеев благодушно кивнул, не выпуская из пальцев толстую, как сосиска, сигару.

— Чем порадуете, Никита? — с легкой насмешкой спросил он, наблюдая, как я усаживаюсь в кресло. Хорошее, надо заметить, кресло. Ни жесткое, ни мягкое, пахнущее дорогой кожей и дымом.

— Вот, счет за мои услуги, услуги моих помощников, премиальные за работу в предпраздничные дни, а также небольшой бонус за скорое выполнение работы.

Я с некоторым удовлетворением заметил, как широкие брови Тимофеева поползли вверх, а переносица заблестела от выступившего пота.

— Я не слишком наглею? Но, согласитесь, все честь по чести.

— Вы еще скажите, что вам хватило два дня, чтобы найти злоумышленника, которого мои ребята несколько месяцев ищут денно и нощно?

— Хватило, — кивнул я, — Вполне хватило, чтобы сделать то, ради чего вы меня нанимали.

— И?

— Подтверждаю — в который раз — Вы все сделали идеально, Кирилл Петрович. Улик против вас нет. Никто не просечет вашу хитроумную комбинацию.

— Не понял, — Тимофеев заметно разволновался и потянул пальцем ворот рубашки. Вены на шее вздулись, на скулах заиграли желваки.

— А что тут понимать, — я театрально развел руками, — Хотите расскажу историю? О бедном писателе, который хотел хорошо жить и ради этого отказался от заветной мечты — писать литературные шедевры. О литературном патриоте, которого сводит с ума безграмотность и деградация молодежи, не знающей, что такое настоящая книга. И Федор Михайлович Достоевский.

Вот уж, увольте, не знаю, где и когда ему пришла в голову блестящая идея, как исправить положение. Только разбогатев, он скупил все литературные сайты и бумажную литературу, а потом собственноручно уничтожил, оставив в единичном экземпляре каждый литературный шедевр.

Я потратил вчера полдня. И мой секретарь тоже — в виртуальном пространстве не осталось даже захудалого стишка.

Вы, Кирилл Петрович, — литературный магнат. Монополист книги, если хотите. И, если принять во внимание изобретение вашего внука, скоро шикарно разбогатеете, выпустив персональные книги, которые нельзя будет переиздать, размножить и разместить бесплатно в интернете. Презентация, как я понимаю, приурочена к Новому году?

— Вы считаете, это плохо? — Тимофеев вскочил на ноги и стал бегать по кабинету, искусно лавируя между предметами мебели, восстающими на его пути, словно айсберги. — Книги станут уважать! Авторами не будут бездарные графоманы, которые от нечего делать засоряют литературное пространство. А писатели смогут достойно зарабатывать себе на жизнь.

— Ну, мне остается только надеяться, что ваши мотивы столь благородны, — нагло заявил я и подтолкнул Тимофееву счет.

Тот бегло взглянул на него и усмехнулся.

— При вашей борзоте, у вас очень скромные запросы. Или это только вступительная часть?

— Обижаете, Кирилл Петрович, — я глубоко и картинно вздохнул, — Это вы строите грандиозные планы литературного покорения планеты. А для меня — это просто работа. Ни больше, ни меньше. Я выполнил свою часть. Так что — честь имею.

Тимофеев неожиданно рассмеялся и хлопнул меня по плечу.

— Вы гарантируете, что никто и никогда?

— Комар носа не подточит, Кирилл Петрович.

— А как же тогда вы сами?

— Немного интуиции, немного логики, немного везения…

Тимофеев швырнул сигару в камин и достал из кармана золотую ручку, инкрустированную бриллиантами.

— Позвольте, но как вы узнали о моем внуке? С дочерью мы рассорились лет эдак тридцать назад. И сам только не так давно с ним познакомился.

— Э-э-э, — я простодушно махнул рукой, косясь на авторучку ювелирной работы, — Некоторые семейные черты… Например, любовь к Достоевскому…

«И колоссальная мания величия», — добавил я про себя, пряча в кармане чек, сдобренный щедрой Тимофеевской подписью.

Эпилог

Самолет улетал на Запад. В страну, которая ничем не отличалась от нашей, разве что большим числом кленовых листьев, сметаемых дворником с мостовых.