Через тернии к свету (СИ), стр. 30
Оглавление
Букет из еловых веток
Финалист СНП-2009
Я отвинтил крышку расслабляющего и выдавил пузырь в воду. Ванная наполнилась ароматом пихты. Пузырьки, розовые и желтые, забавно лопались на моих узловатых пальцах. Щекотно. И холодно почему-то, хотя вода горячая. Да, восемьдесят пять — это не шутка…
В кармане халата завибрировал телефон. Я дернул за передатчик на мочке уха.
— Дед, а дед? — звонкий и чуть картавый голос внука заставил меня усмехнуться. В уголках глаз легонько защипало — старею…
— Я тут затеял гараж для новой машины. На твоей даче.
— Ну и?
— Ты не про?
— Когда я был «про», — добродушно заметил я.
— Знаю, — самодовольно заявил внук, — Просто ставлю в известность. Пришлось срубить пару трухлявых елей.
— Срубил — так срубил.
— И убрать несколько тех, что за старой оградой. Которая в самом лесу. Ты не про?
— Не про…
Телефон пискнул, сообщая, что сеанс связи окончен. Я мысленно отпинал внука да и всю современную молодежь за бесцеремонные нравы и погрузился в пузырьки. Они продолжали лопаться с еле уловимым треском. Красота!
Неожиданно сердце пронзила боль…
Ели! Те, что в самом лесу.
Я перенес ограду лет сорок тому назад, когда выкупил часть леса. До самой кромки. Но ту, что была важна, мне так и не отдали. Общественная собственность, мать вашу. Жалких четырнадцать метров, а зажали, как будто гектар!
Что, если среди них ОНА. Та самая ель!
Я выскочил из ванной, разбрызгивая розоватую воду по полу, и едва не споткнувшись о собственные тапочки, ринулся в спальню. Букет из еловых веток высох, рассыпав по тумбочке пожухлые рыжие иголки.
Еще вчера он был зелен и свеж. Словно сорван накануне, а не пятьдесят лет назад. И вот один день — как один миг. Он умер, а я даже не заметил…
Я должен увидеть это собственными глазами. Быть может, еще не поздно. Быть может…
Я наскоро обсох, оделся и махнул в гараж. Рванул к автопланеру, не на шутку перепугав охранника своей непривычной резвостью. Сейчас я не думал, что мне восемьдесят пять.
Мне снова было двадцать. Или чуть больше. Когда же это было?
Сколько воды утекло, а по утрам мне по-прежнему снятся ее глаза.
Кира — так ее звали.
Шестьдесят лет назад я уехал в «лепры» — так мы называли наши загородные участки. Воздух в «лепрах» был природным, в то время как в городах работали мощнейшие агрегаты, подавая только очищенный воздух. Немногие могли жить в «лепрах», не загибаясь от аллергии на всевозможные цветы, разнотравья. Я мог. И Кира когда-то могла.
Но тогда я впервые поехал в «лепры» без нее. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к мысли, что НАС больше не будет. Никогда.
Кира умирала в больнице, а я не мог находиться рядом. Ее родные постоянно были в палате, не давая нам ни секунды побыть наедине. Это бесило и раздражало, потому что хотелось сказать очень много, и в тоже время нечего было сказать. Хотелось убраться от этого подальше. Поэтому я уехал в «лепры», ожидая миг, когда мне позвонят и сообщат то, чего я не желал слышать.
Дни проходили за днями, часы за часами, минута за минутой, превращая каждую секунду в тягучую больную каплю. Сердце екало, откликаясь на каждый пищащий звук, и грозило лопнуть от напряжения. Я отключил телефон. Какая разница, когда я это услышу?
И вот однажды в дверь постучали.
Меня бросило в жар, потом стало холодно. Пот побежал по вискам и шее, уползая за воротник. Я распахнул дверь ватными руками. На пороге стояла Кира. Я не сразу ее узнал.
— Что, страшная? — Кира попыталась улыбнуться, правда, одними губами. Глаза оставались большими и грустными, подернутыми тоской.
— Ты очень красивая, — сказал я, обнимая иссохшие костлявые плечи, глядя на пергаментные щеки, на которых когда-то клубился румянец. Я осторожно провел рукой по жиденьким островкам волос и незаметно стряхнул на пол застрявшую между пальцами прядь.
— Вот поэтому я люблю тебя, — прошептала Кира, — Что ты любишь меня так, как это нужно мне. Здесь и сейчас.
Еще недавно эти слова показались бы мне демонстрацией эгоизма. Но в этот момент я понимал, что она имеет в виду. Здесь и сейчас.
— Как ты попала сюда?
— Сбежала, — просто ответила Кира, прижимаясь ко мне всем телом. — Я хотела умереть с тобой.
Мне вдруг стало страшно. Сейчас она свалится и умрет у меня на руках, а я даже не буду знать, что делать. Ей нужно в больницу. Немедленно. Сейчас. Хотя…
Ей уже ничто не поможет.
— Никто не знает, где я, — продолжала Кира, — Я уже со всеми попрощалась, кроме тебя. Ты — последний.
Я промямлил что-то нечленораздельное. Бремя подобной чести перекрывало горло, мешая свободно вздохнуть. Я замер, глядя на нее беспомощным взглядом. Она погладила меня по щеке.
— Помнишь, ты спрашивал, выйду ли я за тебя замуж? Так вот — я согласна.
— Ты хочешь пожениться? — опешил я, — Но…
— Я хочу быть твоей. Здесь — и навсегда. Жить и умереть в один день…
Что-то такое было в ее голосе, что заставило меня улыбнуться. Сначала от умиления, потом — от счастья. Она все-таки была со мной, моя Кира. Момент разлуки отодвигался на еще один миг.
Мы взялись за руки, вышли на улицу и побрели в лес. Туда, где впервые познали друг друга еще подростками. Под елью, на старом походном одеяле. Колючки впивались в голые коленки и невыносимо щекотали. Но нам было весело. И хорошо.
Там же мы стали мужем и женой. Я собрал для Киры букет из еловых веток. Вместо колец мы переплели пальцы, и целый лес был нашим свидетелем и судьей.
После мы долго сидели, обнявшись, и просто молчали, наслаждаясь шелестом ветра и звуком наших сердец, бьющихся в унисон.
Я не заметил как уснул. А когда проснулся, на руках моих было уже бездыханное тело, залитое черной слизью. Кира умерла тихо — видно чувствовала, что я не должен видеть ее агонию. А может, так распорядилась судьба…
Я обезумел в тот день — обезумел всерьез и надолго. Скорее всего, навсегда.
Я не стал отвозить тело Киры в город. Для всех остальных она навсегда осталась без вести пропавшей. Быть может, меня не раз прокляли за это, но, если честно, мне до сих пор плевать.
Я вырыл яму и похоронил тело Киры на том самом месте, где мы стояли, произнося свадебные клятвы. Букет из еловых веток я положил ей на грудь. Сверху — комья земли и капли моих слез…
Через пару лет на этом самом месте выросла небольшая ель. Хрупкая и невероятно красивая — такая же, как и она.
И с тех пор я приезжал каждый год — по нескольку раз. На день ее рождения, Новый год, рождество, день нашей импровизированной свадьбы. Я садился рядом с елью и засыпал. И мне снилось, что Кира рядом, обнимает меня, прижимаясь всем телом. И не хотелось просыпаться. Никогда.
Пятьдесят лет назад я вдруг нашел на ветвях букет — точь-в-точь, как я собрал для Киры. Я забрал его с собой с мыслью, что уношу частичку ее…
Быть может, это глупо. Ведь в жизни моей было немало других женщин. И красивых, и страстных. Но ни одна из них не стала мне дороже, чем этот самый букет…
Я приехал в «лепры» спустя полтора часа. Будь прокляты эти полуденные ограничения скорости! Да и молодые лихачи, все норовившие меня сбить. Все ж возраст уже не тот. Лет тридцать назад еще задал бы им перцу.
Бросив автопланер на площадке возле леса, я направился прямиком в чащу. Краем глаза заметил, как мне кто-то машет из-за ограды. Должно быть, внук. Уж удружил он мне, внуче, не скажи. Не до него сейчас.
Я пробирался сквозь густые поросли, раздвигая колючие кусты руками. Грудь разрывало от свежего лесного воздуха. Запах хвои кружил голову похлеще любого вина.