Свободное падение, стр. 46

Норт завернул рукав и показал мне еще одно татуированное изречение. «Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих» [23]. Шрифт был простым, без украшений. Я дотронулась до темно-синих букв. В них ощущалась истина. Я как раз и была сейчас таким человеком. Неуравновешенным, с двоящимися мыслями. И моя неуравновешенность была спрятана очень глубоко. Двойные мысли – тоже.

– Это слова из Библии, – пояснил Норт. – Из Послания Иакова.

Людей с двоящимися мыслями медицина называла греческим словом «dipsychos». Двоемыслие упоминалось в числе патологий, приводящих к акратической паракузии. Мой учебник тоже клеймил двоемыслие, представляя его как нескончаемую войну между голосом разума и голосом Сомнения. А полем битвы был мозг человека.

– Соперничающие голоса были, есть и будут всегда, – услышала я слова Норта. – И у тебя в голове, и в окружающем мире. Но нельзя всю жизнь разрываться между ними.

– Ты предлагаешь мне научиться выбирать?

– Зачем тебе что-то предлагать? У тебя и своих мозгов хватает. – Норт потянулся и выключил компьютер. – Но если ты не выберешь сама, выбор сделает окружающий мир и навяжет его тебе.

Глава 17

На обратном пути в кампус я позвонила отцу. Они с Кари находились на какой-то благотворительной тусовке в клубе «Маллидиз». Там было очень шумно, и я едва слышала отцовские слова. Естественно, я быстро свернула разговор. А зачем вообще я ему позвонила? Наверное, хотела поподробнее расспросить о моей группе крови в надежде услышать хоть что-нибудь, что объясняло бы странный рейтинг Люкса в списке угроз. Даже если бы наш разговор и продлился дольше, я все равно не призналась бы, почему задаю подобные вопросы. Естественно, я бы ни словом не обмолвилась о хакерстве Норта и о своем взбудораженном состоянии после знакомства с собственной SWOT-матрицей.

Потом я позвонила Беку, но его номер не отвечал.

Наша комната была пуста. Меня не занимало, где болтается Херши в одиннадцатом часу вечера. Я легла, с головой накрылась одеялом и попыталась уснуть. Но раскрученный маховик мозга не так-то легко остановить. Он не желал сбавлять обороты, а это вызывало напряжение и боль во всем теле. Я снова и снова слышала голос Норта: «Но если ты не выберешь сама, выбор сделает окружающий мир и навяжет его тебе». Следом вспомнились слова Сомнения в ночь моего знакомства с тайным обществом: «Выбери сегодня, кому будешь служить». Я до сих пор так и не выбрала. Я все еще металась между доверием к голосу и желанием, чтобы он замолчал и больше не напоминал о себе.

– Я не хочу быть двоемыслящей, – произнесла я, глядя в потолок.

Я ждала ответа. Его не было. Тогда я перевернулась на живот и засунула руку под подушку. Я опять чувствовала себя дурой.

Под подушкой что-то лежало. Похоже, записка. Я достала ее. Лист бумаги для принтеров, сложенный несколько раз. Светя себе дисплеем унисмарта, я развернула записку. Первое, что бросилось мне в глаза, – это заголовок «Отчет об академической успеваемости». Дальше шли столбцы оценок, а под ними – имя. Авиана Грейс Джекобс. Это был табель моей мамы! В верхнем углу значилось: ЭКЗАМЕНЫ ВЕСЕННЕЙ ЧЕТВЕРТИ ЗА 2013 ГОД. Как этот лист оказался у меня под подушкой?

Я вглядывалась в мамины оценки. Сплошные «А». Высшие баллы по всем предметам. Мама была круглой отличницей. Тогда почему всего через две недели после экзаменов школьный психиатр назвал ее успеваемость «неудовлетворительной»? Многие ли выпускники Тэдема могли похвастаться такими оценками?

Я ничего не понимала. Если меня не разыгрывали, все это выглядело полнейшей бессмыслицей. Кому понадобилось представить мою маму человеком с неустойчивой психикой? У кого хватило наглости объявить ее «неуспевающей»? Этого я не знала. С тяжелым чувством я сложила лист и снова запихнула под подушку.

– Я совсем запуталась, – шептала я, трогая мамин кулон. – Где недостающие части этого пазла?

Прошло много времени. Думаю, несколько часов. Сколько – я не знала. Чудовищная усталость мешала поднести к глазам унисмарт. Измученное, ноющее тело сражалось с мозгом, требуя сна. Но мозговой маховик продолжал бешено вращаться, заставляя меня бодрствовать. Я натянула на себя мамино одеяло и попыталась мысленно представить, как я бегу вдоль желтой спирали, направляясь к центру. А в голове, в обратной последовательности, шел ряд чисел Фибоначчи: 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144, 233, 377, 610, 987, 1597. Стороны больших и малых квадратов превращались в каменные стены, а спираль – в освещенную тропу, которая терялась во тьме. Я бежала по ней, стремясь попасть в центр, словно заранее знала: там меня ждет что-то важное.

Одолев последний завиток спирали, я увидела маму. На ней был зеленый свитер, который она носила в выпускном классе, – этот свитер я знала только по снимкам. Ее темно-рыжие волосы были распущены по плечам – совсем как мои. Увидев меня, мама улыбнулась и распахнула руки.

– Мама! – закричала я, бросаясь к ней.

Подбежав, я обняла ее, уткнувшись лицом ей в шею.

– Не поддавайся обману, – прошептала мне мама. – Где ложь таится, там найдешь и правду.

– Какая ложь?

Я подняла голову. Мамины глаза были остановившимися и пустыми. Глазами трупа. Я отпрянула и теперь в ужасе смотрела, как из маминого рта, глаз и ушей потянулись ветки, густо покрытые листьями. Из мамы прорастало дерево, заслоняя и поглощая ее. Я бросилась бежать, но вокруг меня поднялись стены. А ствол дерева утолщался с каждой секундой, грозя вдавить меня в камень.

Я проснулась в холодном поту.

Часы показывали 3:33. Кровать Херши по-прежнему пустовала.

Было трудно дышать. Я побрела в ванную, решив умыться теплой водой. Это не помогло. Дрожа от холода, я смотрела на свое бледное лицо, отражавшееся в зеркале. Темные волосы облепили лоб. Вид просто страшный. Может, доктор Тарсус права и ко мне подбирается стресс? Может, я на грани нервного срыва? Да и недавний сон, в котором собственная мать вдруг превращалась в разлагающийся труп, тоже не свидетельствовал о здоровье.

Я закрыла кран и погасила свет. В комнате снова стало темно. И тут неожиданно вспыхнул экран планшетника.

Не поддавайся обману, – прошептал голос.

Дрожь сменилась покалыванием во всем теле. Состояние было препаршивейшее. Я подошла к ночному столику и взяла планшет. На экране светился логотип базы данных Министерства общественного здоровья. Я туда не заходила недели две. Экзаменационная работа была сдана, и мне хватало других дел. И вот теперь планшетник сам собой включился и сам вызвал сайт базы данных. Впрочем, сам ли?

У меня волосы стояли дыбом, когда я вводила свой логин. Только бы разрешение еще действовало! Когда страница начала загружаться, я облегченно вздохнула.

Я ввела мамин номер социального страхования и стала ждать.

Я проверила, не ошиблась ли в цифрах номера, и повторила запрос.

Лоб снова покрылся путом. Такое ощущение, словно мамина история болезни исчезла.

Или файл попросту стерли.

– Вот так начинается паранойя, – пробормотала я.

Воспаленный мозг никак не желал успокаиваться. Я становилась подозрительной, ища подвоха там, где для этого нет никаких оснований. По дате мамина история болезни была одной из самых ранних. Скорее всего, ее удалили, чтобы освободить место на сервере. А я оказалась такой идиоткой, что даже не удосужилась скопировать данные. Впрочем, кое-что все-таки сохранилось. Я же сделала снимок последней страницы. Последние записи, сделанные в день маминой смерти. Пусть это не вся история болезни, но мне есть за что зацепиться. Я быстро вытащила снимок на экран.

На этот раз я читала медленно и методично, стараясь понять каждое слово. «Ультразвуковая диагностика подтвердила наличие синдрома перезрелости плода и резкой стадии маловодья». Я скопировала эту фразу и запустила ее в поисковик. Он сразу же выдал ссылку на статью в «Американском журнале акушерства и гинекологии». Статья называлась: «Решение проблем при запоздалой беременности».