Охота на дракона (сборник), стр. 99

Прямо-таки эпохальное открытие…

Я зажмуриваюсь, затыкаю уши. Вергилий поет хвалу организованности. Все, о чем он говорит, давно исчезло, погибло в корчах и пламени.

Лицо мне сводит гримаса гнева и беспомощности. С трудом удерживаюсь от слез.

Роман озабоченно смотрит на меня, потом принимается щекотать:

— Не спи, папа!

Развиваем бурную деятельность.

— Пора переходить к следующему этапу программы. Будешь исследовать возможности заселения Земли.

— Я один должен ее заселять?

— С малышом.

— Без женщин?

— Женщины предусмотрены, — говорит Вергилий. — Вспомни о зародышах в гибернаторах.

Меня тошнит. Хорошо, что малыш спит.

Головастики. Ночью снятся головастики, маленькие, черные, хвостатенькие. Мальчишками мы их ловили в илистых лужах по берегам озера в Ставнице. Несли их домой в баночках, наигравшись, выпускали в ручей.

Прогулка. Космическая купель.

В уши вонзается пронзительный звон.

— Тревога! Тревога! Возвращайтесь к модулю! — кричит компьютер.

Возвращаемся. Робот БАИ принимает у нас скафандры, и я бросаюсь к пульту.

Сигналы. Включаю А-1.

На экране — молодое женское лицо. Ирена.

Девушка, которую я встретил на вернисаже давным-давно, которой писал из Замка творчества, что рисую ее по памяти.

— Я одна. Компьютера у меня нет. Меня запустили в последнюю минуту.

Потом она появляется на экране в полный рост, во всей красе. Она в облегающем комбинезоне, парит в маленькой каютке, гораздо меньше наших. Я старательно нажимаю клавиши. Кабина приближается к нашему модулю…

— Внимание! Внимание! Соблюдайте осторожность, — вклинивается Вергилий. — Никаких контактов. Клонированное существо. Враг. Безответственно, односторонне запрограммирована. В случае попытки контакта блокирую каналы связи и шлюз, открываю люк в Ад.

Меня охватила злость. Я почувствовал себя свободным от власти Вергилия. И закричал:

— Слушай, ты, всеведущий! Тебя кто-то запрограммировал на Чистилище, на “Божественную комедию” Данте, но пора с этим кончать! Помнишь тридцатую песнь Чистилища? — я показал на экран с прекрасной Иреной. — Посмотри! Появилась Беатриче. С Вергилием покончено, ты понял? Он больше не нужен. Дорога в Рай проходит через воды Леты, которые смывают память. Твою память, скотина! Потом мы окунемся в воды Евфрата, которые вернут память о красоте, добре и справедливости, только о них. Но тебя там не будет. Ты нам не нужен, Вергилий!

Я перевел дыхание. На меня смотрели удивленные глаза Ребенка и Женщины.

Меня развеселила мысль, что отныне я не боюсь думать, размышлять. Мы рассмеялись все трое. Я был растроган.

Я уже стар, не так уж много времени мне осталось. Пора решаться.

Из этих двух я воспитаю настоящих людей. Пусть доживут и не утратят надежды на обретение Рая.

Иван Изакович

ПРОБУЖДЕНИЕ

Экипаж спал.

Главный вычислитель помигивал в темноте цветными контрольными лампочками, монотонно выпевая свою тихую песню. Регулярно он записывал в память координаты трассы полета, вычислял, кодировал для Земли базисную информацию, считывал сигналы системы жизнеобеспечения шести погруженных в искусственный сон космонавтов.

Будь он человеком, мог бы сказать, что его чуточку тревожат сигналы, идущие из кабины номер семь, где пятую неделю лежал неподвижно Михал, геолог экспедиции. Если бы в эту минуту кто-то из членов экипажа мог оценить работу вычислителя, то наверняка посчитал бы его тупицей безмозглым — хотя сигналы датчиков сообщали, что температура кабины, а значит, и тела человека в ней, повышается, в самой программе вычислитель не обнаружил никаких ошибок. Он еще раз проверил работу электронных блоков и, не найдя никаких нарушений, перестал “беспокоиться”. Порядка ради отправил сообщение на дисплеи, помещенные над изголовьями командира, палубного инженера и женщины-врача. Правда, космонавты не в состоянии были что-либо предпринять, а разбудить их вычислитель не имел права. Так что ничего не произошло. Вот только сверхчувствительный датчик отметил активацию деятельности мозговой коры геолога.

Геолог ощутил, как падает напряжение регулятора гипнополя. Он проснулся раньше времени. Он один.

Медленно открыл глаза, прислушался к окружающей тишине. Шевельнул головой, взгляд упал на контрольное табло, указывавшее время и дату; геолог понял, что проснулся на целых двадцать четыре часа раньше. Помянул недобрым словом безмозглые приборы.

Попробовал пошевелить руками, потом ногами. Тяжеленные, точно свинцом налиты. Тогда он закрыл глаза и попытался заснуть. Уже погружался в волны сладкой дремы, как вдруг промелькнула мысль: за те недели, что они мчались в холодной черной пустоте, что-то произошло с кораблем. Нечто непоправимое. Его охватило страшное предчувствие близящейся катастрофы, о которой знал он один.

Он хотел подняться, но удержали ремни, которыми был пристегнут к постели, и кровь от резкого движения прилила к голове. Едва опамятовался. Пульс забился чаще, температура становилась нормальной.

Осторожнее, нужно осторожнее — вспомнил он рекомендации врачей. Организм должен медленно привыкать к пробуждению. Поэтому он лежал неподвижно, только глазами поводил в надежде, что вскоре исчезнет ощущение, будто в ушах постукивает острый молоточек, а изнутри черепа ему отзывается другой. Пошевелил пальцами рук и ног, высвободил правую руку, потер лоб, высвободил левую, принялся массировать виски. Сделал несколько глубоких вдохов, разминая диафрагму. Потом задержал дыхание, пытаясь ни о чем не думать. Не получалось. Висок адски болел. Самовнушение не действовало. И все же он не сдавался, силился дышать ритмично, расслабить напряженные мускулы. Постепенно стал погружаться в полудрему.

Но стало еще хуже. Лампа на потолке светила в глаза. Чувствительные глазные нервы превращали яркий белый свет в ало-черные пятна, плясавшие под веками, обжигавшие, резавшие, ослеплявшие, Добавились и слуховые раздражители. Хотелось накрепко заткнуть уши, чтобы не слышать неотвязного тиканья часов. Но он не в силах был встать и остановить их. Да и права не имел. Он зажал ладонью ухо, чтобы унять тиканье, но оно теперь доносилось справа, откуда-то совсем близко. Тут он вспомнил про собственные часы на запястье. Подавил желание разбить их о край стола — помнил все же, не забыл, что без часов он не смог бы связаться с другими членами экипажа, с командирской рубкой и вычислителем. Назойливое тиканье лезло в уши, хотя он вытянул руки вдоль тела. Поневоле он стал механически считать секунды, точь-в-точь как когда-то в детстве считал по маминому совету овец. Но висок ломило по-прежнему. Что, если связаться с остальными? Проснутся ли они, если их вызвать? Показалось, что он движется, что некая неведомая сила завладела постелью и колышет ее вверх-вниз, что всякая кабина взмывает вверх по спирали, чтобы потом обрушиться вниз. Он падал в бездонную пропасть. Это только сон, глупый сон, пришло ему в голову, ты должен проснуться, приказывал он себе, но тщетно. Падение в темную холодную пропасть продолжалось. Бесконечно долго он падал, и со всех сторон беспрерывно доносилось гулкое эхо, словно от стен шахты, по которой он низвергался в огромную пещеру. От стен эхом отскакивали голоса знакомых и незнакомых людей — искаженные, скрипучие, пронзительные и в то же время нелюдски басистые. Он защищался, зажав уши и закрыв глаза. Не помогало. И вдруг он ощутил раскинувшуюся под ним удивительную страну, к которой стремительно приближался. Складчатая, словно потоки застывшей лавы, поверхность планеты играла множеством красок. Наконец скорость падения уменьшилась. Лишь считанные метры отделяют его от поверхности планеты, где он в жизни не бывал, но прекрасно знает эти места. Твердой земли тут нет, поверхность вздувается диковинными пузырями. Горячее дыхание планеты душит его. Он касается поверхности, но ничего не ощущает. Все то же долгое падение, напоминающее затяжной прыжок с парашютом. Наконец он приходит в сознание от собственного крика: “Нет! Нет! Не хочу!”