Охота на дракона (сборник), стр. 112

Дома его встретили сияющие блаженством глаза Лючии. Ребенок жадно прильнул к ее груди. Анжело сел рядом и обнял ее.

— Вот видишь, я нашла выход, — сказала она. — А ты еще удивлялся, зачем мне этот коньяк.

Он улыбнулся ее наивности, неспособности предвидеть будущее:

— Хорошо, но что дальше? Как мы его поставим на ноги?

— Молока у меня много, — сказала она гордо. — Он вырастет здоровым.

У него не хватило духу напомнить жене, что всю жизнь она грудью ребенка кормить не будет.

Тревога, заставлявшая Анжело забыть и об отцовской гордости, неожиданно улетучилась сама собой. Во-первых, им не удалось сохранить все в тайне от ближайших соседей. Ребенок громко плакал, когда почувствовал холод, и часто будил среди ночи не только отца с матерью, но и соседей, обитателей ближайших берлог. Приходили не только они, но и жители дальних мест, смущенно топтались у входа, заводили разговор издалека и наконец честно признавались: хочется им хоть одним глазком глянуть на ребенка. Анжело боялся сначала, что кто-нибудь донесет старикам, но вскоре страхи рассеялись, и он больше не прятал сына. Желающие могли вволю любоваться мальчиком, и каждый приносил что-нибудь в подарок: банку сгущенного молока, пачку печенья, кусочек сахару, игрушку. Анжело прекрасно понимал волнение, охватывавшее людей при виде играющего на полу крепкого мальчугана. Долгие годы люди старели и умирали, так никогда и не увидев рождения новой жизни.

Анжело-младший, окруженный всеобщим вниманием, любовью и заботой, рос здоровым и красивым. Шло время, Анжело учил сына говорить, людская молва донесла весть о смерти старцев, исполнителей суровых приговоров. На их место пришли другие, но свои обязанности они выполняли чисто формально — на Свалке не осталось больше молодых пар, у которых мог появиться ребенок.

Едва Анжело-младший научился говорить и размышлять, он принялся расспрашивать родителей:

— Почему нет нигде других детей? Велика ли Свалка? Есть ли на земле иные страны? Почему мы не переселяемся в другие места? Почему все такие большие и старые?

Отец объяснил, как умел, что все другие страны либо в точности похожи на их Свалку, либо представляют собой голые скалы, где человеку жить невозможно. С потаенным ощущением вины отец рассказал, что люди старались не иметь детей — их жизнь страшно тяжела, они сами едва-едва в силах выжить. Анжело-младший поскучнел, но тут же развеселился и заявил: когда вырастет большой, он пройдет всю землю из конца в конец и отыщет такую страну, где всего будет в достатке, и люди смогут иметь детей. У его постаревших, дряхлых родителей слезы навернулись на глаза Хоть они в том и не признавались, но возлагали на него большие надежды, верили, что его мечты сбудутся, и сыну в отличие от них выпадет лучший удел, настоящая жизнь. Те же надежды на счастливое будущее Анжело-младшего питали все, кто знал его или хотя бы слышал о нем. Однажды он прибежал домой, зажав в кулаке что-то мягкое, зеленое. Родители рассмотрели его находку и обмерли. Они много об этом слышали от знающих людей: пучок высохшей травы. Когда-то трава росла по всей земле. Известие моментально распространилось, сбежались соседи, все спрашивали смущенного мальчугана, где он это отыскал. Анжело так и не смог объяснить, только показывал куда-то вдаль — он забрел так далеко, что не надеялся вернуться домой.

…Время шло, у родителей Анжело прибавлялось морщин, а над Свалкой все гуще становились черные тучи. Но это были не дождевые облака — клубы тяжелого дыма, зловонных испарений и пепла. Не хватало кислорода, дышать становилось все тяжелее, даже газовое пламя ослабло и поблекло. Возмужавший Анжело рыскал по окрестностям. Исследовал горы проржавевших автомобилей, лазал по закоулкам огромного военного корабля, обследовал несколько сверхзвуковых самолетов, пробирался сквозь завалы ржавых обломков, дымящие кучи разноцветных химических отходов, смрадные глубокие озера нефти и грязи, громады разрушенных небоскребов.

Но травы он нигде не нашел.

…Когда ему исполнилось двадцать, умерла мать, а годом позже и отец. Анжело проделал все то, что наблюдал множество раз: похоронил родителей в тускнеющем пламени кратера. Некому было пожаловаться на свое одиночество и несправедливость этого мира. Во всей округе отыскалось лишь несколько трясущихся старцев, погруженных в ожидание смерти. Они умирали молча, незаметно, и Анжело не тревожил мертвые тела, оставлял их там, где умирали. Несколько недель он прожил в обществе последнего оставшегося в живых старика, но однажды и тот, взглянув на него, едва прошептал:

— Ты Анжело. Я тебя помню, ты Анжело.

И умер. Анжело вышел из темной пещеры, дыша с трудом, устрашенный своим будущим — он остался один-одинешенек, единственный живой человек на всей Свалке.

…И он отправился в путешествие. Оставил позади огненный кратер, горы ржавчины, покосившиеся громады небоскребов. Свалка была бесконечна. Он шагал по грудам пепла, сжигавшего кожу, запорошившего глаза и уши, кашляя кровью в тучах ядовитого дыма, преодолевал широкие реки и озера какой-то скользкой вздувавшейся пузырями жидкости, раздирал ноги в кровь на острых камнях и обломках железобетонных плит. Конца Свалке не было. Вскоре он напоминал обтянутый кожей скелет. Все больше горбился, наконец тащился уже на четвереньках, потом полз. Свалка была мертва и бесконечна.

…Однажды, остановившись перевести дух, он понял, что не сможет сделать и шага. Высох, как мумия. Мозга в голове не осталось, только одна-единственная мысль: он невероятно, невообразимо голоден. Десятки лет не ел. Собрав все силы, поднял руку ко рту и укусил пальцы. Кровь и боль. Он вгрызался. Благодаря этому смог двинуться в путь. Назавтра настал черед второй руки. Потом руки бессильно повисли вдоль умирающего тела, капли крови едва вытекали из ран и падали на мертвый прах Свалки.

Людвиг Соучек

С ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

…Заросли сухого чертополоха и травы покрывал пней, оседавший комками и на конских крупах, на упряжи. Кони и люди, хрипя, с трудом выдыхали клубы пара. Морозный ноябрьский воздух резал грудь, скручивал уставшие члены ледяными путами. Ругаясь, шатаясь, солдаты опускались на землю, еще недавно покрытую тонкой корочкой замерзшей грязи, разбитой теперь проходящим войском на тысячи кусков. Полоса вытоптанной оскверненной земли тянулась от полков Ангальта до самого Раковинка, откуда пятого ноября они двинулись по скверным дорогам, огибая Прагу, чтобы преградить путь Букую. Ангальт был опытным полководцем — но его отряды, как и люди героев ноябрьских сражений Тюрна и Шлика, передвигались на запаленных собранных с бору по сосенке лошадях, а то и на мужицких телегах Многие ландскнехты, мушкетеры, аркебузиры и копейщики тащились на своих двоих вымотались, натерли ноги, кляли на чем свет стоит господа бога и всех его архангелов. Последними словами крыли вчерашнюю ночевку в Унхоште — им там не досталось не то что пива и вина, но и плошки горячен жратвы К дьяволу такую войну! Теперь, в полночь, их поставили у Белой горы, на Рыжинской пустоши, рядом с союзниками-венграми Где-то поблизости укрывается во тьме неприятель, императорские полки Букуя и Тили, да вдобавок Максимилиан со своими баварцами. Они же в Гостивицах, их тысяч тридцать, а это уж чересчур. Судьба!

Солдаты, переругиваясь меж собой, неохотно расступались перед повозками и кавалеристами графа Тюрна — он пришел на помощь Праге и еще затемно расставил свои пушки на бастионах.