Океан безмолвия, стр. 2

Перед столом мистера Армора два одинаковых бордовых кожаных кресла. Я опускаюсь в одно из них. Марго садится в другое и с ходу начинает объяснять мою «уникальную ситуацию». Я слушаю несколько минут. Уникальная ситуация. Да уж. Марго продолжает сыпать подробностями. Директор, я вижу, поглядывает на меня. Всматривается пристальнее, с некоторым удивлением во взгляде. В его глазах я замечаю блеск узнавания. Да, это я. Он вспомнил меня. Уехала бы я чуть дальше, ничего этого, возможно, не понадобилось. Мое имя никому бы ни о чем не говорило. Лицо – тем более. Но я всего лишь в двух часах от исходной точки, и, если хотя бы один человек сообразит, кто я такая, я окажусь там, где была. Рисковать нельзя, потому мы и сидим здесь, в кабинете мистера Армора, за три дня до начала учебного года. Можно сказать, в самый последний момент. По крайней мере, это не моя вина. Родители противились до последнего, но в конце концов уступили. В немалой степени благодаря именно Марго. Хотя, пожалуй, сыграло роль и то, что я разбила сердце отца. Ну и, наверно, они все просто устали бороться со мной.

Я совершенно отключилась от разговора, сижу, разглядываю кабинет Армора. Интересного здесь мало: парочка горшечных растений, которые не мешало бы полить; несколько семейных фотографий; на стене – диплом выпускника Мичиганского университета. Зовут его Олвис. Ха! Что за дурацкое имя? Вряд ли оно что-то означает, но позже я непременно проверю. Перебирая в голове различные варианты происхождения имени директора, я вдруг вижу, что Марго достает из сумки какую-то папку и отдает ее мистеру Армору.

Записи врача. Кипа медицинских документов.

Директор их просматривает, а мой взгляд падает на допотопную металлическую точилку с ручкой на его столе. Меня это поразило. Стол дорогой, красивый, глубокого вишневого цвета, не чета стандартным дешевкам, что обычно стоят у учителей. Зачем кому-то водружать на него архаичную точилку? Просто уму непостижимо. Чистейший парадокс. Жаль, нельзя спросить. И я сосредоточилась на регулирующихся отверстиях для карандашей, лениво размышляя, влезет ли мой мизинец в одно из них. Очень будет больно, если его заострить? Много будет крови? Новые интонации в голосе мистера Армора заставляют меня прислушаться к разговору.

– Совсем? – Чувствуется, что он нервничает.

– Совсем, – подтверждает Марго со всей возможной серьезностью.

– Ясно. Что ж, сделаем все, что от нас зависит. Я прослежу, чтобы к понедельнику учителя были проинформированы. Она заполнила заявку на факультативные предметы? – И беседа, будто часовой механизм, переключается в то русло, когда директор начинает говорить обо мне так, словно меня вовсе нет в кабинете. Марго вручила ему заявку, он быстро, но внимательно ознакомился с ней. – Я передам это методисту, к понедельнику для нее составят расписание. Не обещаю, что в нем будут все выбранные ею дисциплины. Почти все классы уже заполнены.

– Да, конечно. Я уверена, вы сделаете все возможное. Мы признательны вам за содействие и, разумеется, рассчитываем на вашу деликатность, – добавляет Марго. Это предупреждение. Молодец, Марго. Правда, думаю, ее угроза на директора не подействовала. И вообще, у меня сложилось впечатление, что он искренне хочет помочь. К тому же, наверно, я вызываю у него чувство неловкости, а значит, скорее всего он постарается встречаться со мной как можно реже.

Мистер Армор провожает нас к выходу, пожимает руку Марго, кивает мне – едва заметно, с натянутой улыбкой, которая выражает жалость или, может быть, презрение. Потом так же быстро отводит глаза. Мы выходим в хаос приемной, директор – следом за нами, просит подождать пару минут, пока он отнесет мои документы в методический кабинет, дальше по коридору.

Я обвожу взглядом помещение и вижу, что несколько человек, которых я заметила раньше, все еще стоят в очереди. Я благодарю Господа – получается, он все еще верит в меня, – за то, что существует предварительная запись. Я готова языком вылизать переносную туалетную кабинку, только бы не торчать лишнюю минуту в этой какофонии. Мы стоим у стены, в стороне от толпы. Свободных стульев уже нет.

Я бросаю взгляд в начало очереди, где некий блондинистый милашка, копия кукла Кен, пленительной улыбкой очаровывает мисс Мымру, которая находится за стойкой. Та вся светится, тает прямо на глазах. И я ее не осуждаю. Он из той когорты красавчиков, которые женщин, наделенных чувством собственного достоинства, превращают в никчемных мягкотелых дегенераток. Я силюсь расслышать, о чем они говорят. О должности какого-то помощника. А-а, ленивый придурок. Наклонив голову набок, Кен говорит что-то, от чего мисс Мымра смеется и уступчиво трясет головой. Он добился того, за чем пришел. Выражение глаз его чуть меняется. Он тоже это знает. Потрясающе. Почти.

Пока он ждет, дверь снова открывается, и в канцелярию входит смазливая девица нервического вида. Ее взгляд скользит по толпе и наконец останавливается на нем.

– Дрю! – кричит она, пронзительным голосом перекрывая шум. Все поворачиваются к ней. Она будто бы не замечает обращенных на нее взглядов. – Я не собираюсь весь день сидеть в машине! Пойдем! – Девица сердито смотрит на красавчика, а я разглядываю ее. Блондинка, как и он, хотя волосы у нее светлее, словно она все лето провела на солнце. Привлекательная во всех отношениях. Розовый топ с бретелькой через шею, обтягивающий полную грудь; сумка фирмы «Коуч», тоже розовая, по тону один в один с топом. Кажется, ее гнев Дрю забавляет. Подружка его, наверно. Подходящая парочка, думаю я. Неотразимый Кен, от которого бабы тащатся, и заносчивая принцесса Барби: недостижимые параметры фигуры, модельная сумка, недовольная мина!

Он поднимает вверх указательный палец, давая понять, что освободится через минуту. Я бы на его месте другой палец показала. При этой мысли я усмехаюсь и, подняв глаза, вижу, что он тоже смотрит на меня и лукаво ухмыляется.

Мисс Мымра у него за спиной что-то быстро черкает на его бланке, ставит внизу подпись. Возвращает ему, но Дрю все еще смотрит на меня. Я кивком показываю на Мымру, удивленно приподнимаю брови. Ты не хочешь забрать то, за чем пришел? Он поворачивается к ней, берет бланк из ее рук, благодарит, подмигивает. Подмигивает стареющей даме из приемной! У нее ж, наверно, климакс уже. Ни стыда, ни совести у парня. Прямо образец для подражания. Почти что. Мисс Мымра снова кивает и прогоняет его к выходу. Отлично сыграно, Кен, молодец!

Пока я коротаю время, наблюдая эту забавную сцену, Марго шепчется с женщиной, как я понимаю, школьным методистом. Дрю, которого мне так и хочется назвать Кеном, все еще топчется у двери, болтая с парочкой ребят, стоящих в конце очереди. Интересно, он специально старается разозлить Барби? По-моему, у него это отлично получается.

– Пойдем. – Марго, вновь появившись рядом, тянет меня к выходу. До двери мы дойти не успеваем.

– Подождите! – останавливает нас звонкий окрик школьного методиста. Все разом оборачиваются к ней. Женщина тычет папкой в мою сторону. – Как произносится это имя?

– На-стя, – по слогам артикулирует Марго, и я внутренне съеживаюсь, остро сознавая, что мы стали объектом всеобщего внимания. – Настя Кашникова. Русское имя. – Последние два слова Марго бросает через плечо, почему-то очень довольная собой. Под прицельными взглядами всех находящихся в канцелярии мы выходим за дверь.

Когда добираемся до своей машины, Марго испускает протяжный вздох облегчения, и ее поведение заметно меняется: она снова становится той Марго, какой я ее знаю.

– Что ж, с этим разобрались. Пока, – добавляет она. Потом ее губы расплываются в типично американской ослепительной улыбке. – Мороженое? – спрашивает Марго, да таким тоном, будто ей оно необходимо больше, чем мне. Я улыбаюсь, потому что в 10.30 утра ответ на этот вопрос только один.

Глава 2

Понедельник, 7.02 утра. Бессмысленность. Бессмысленным будет сегодняшний день, равно как и все остальные 179 дней школьного учебного года. Я бы подумал на эту тему сейчас, будь у меня время, но времени нет. И так наверняка опоздаю. Иду в постирочную, достаю кое-какую одежду из работающей сушилки. Забыл включить ее вчера вечером, а ждать, когда она досушит белье, недосуг. Натягиваю на ходу влажные джинсы, пытаясь не запутаться в штанинах и не навернуться. Ладно, бог с ним. Чего тут удивляться?