Город бездны, стр. 96

Начальник службы безопасности стоял перед своим пленником, изучая его, как скульптор изучает свою работу на стадии грубого наброска — удовлетворенный результатом усилий, но отчетливо представляя себе всю тяжесть предстоящих трудов. Сделать предстоит многое, но он обещал себе, что ошибок не будет.

Небесный Хаусманн и диверсант были одни — почти одни. Комната пыток находилась в отдаленном полузабытом закоулке корабля. Сюда вела лишь одна из железнодорожных веток, которая, по общему мнению, давно вышла из строя. Небесный собственноручно оборудовал комнату и соседние помещения. Для того, чтобы поддерживать состав воздуха и температуру, ему пришлось подключиться к системам жизнеобеспечения корабля при помощи вспомогательных трубопроводов.

В принципе, тщательная проверка силового и воздушного потребления могла бы открыть существование этой комнаты, однако первым человеком, которому об этом должны были доложить, был сам Небесный.

До сих пор такого доклада не поступало — и вряд ли он когда-нибудь поступит.

Пленник был распят перед ним на стене и обвешан аппаратурой. Из черепа торчали нейрошунты, которые создавали связь с контролирующими имплантатами, спрятанными у него в мозгу. Эти имплантаты были чрезмерно грубы даже по стандартам химериков, но они выполняли свою задачу. В основном они были внедрены в височную долю мозга, связанную с глубокими религиозными переживаниями. Когда-то эпилептики сообщали о переживании божественного присутствия при электрическом раздражении этих областей; имплантаты были приспособлены для того, чтобы в нужные моменты подвергать диверсанта легкому воздействию подобного рода. По-видимому, именно так прежние хозяева управляли им, воспитав самоотверженную преданность их жестокой цели.

Теперь Небесный управлял им через те же каналы преданности.

— Знаешь, о тебе уже никто не вспоминает, — сказал Небесный.

Тяжелые веки поднялись, приоткрыв налитые кровью глаза диверсанта.

— Что?

— Похоже, весь корабль решил спокойно забыть о твоем существовании. Каково тебе — быть стертым из памяти общества?

— Ты помнишь меня.

— Да, — Небесный кивнул в сторону бледного обтекаемого силуэта, который плавал в камере из зеленого бронированного стекла на другом конце комнаты. — И он тоже. Но нас только двое, верно? Значит, о тебе помнят только двое палачей.

— Это лучше, чем никто.

— Они, конечно, подозревают…

Констанца… единственная серьезная помеха.

— Вернее, подозревали, когда вспоминали о том, что случилось. Ведь именно ты убил моего отца. Разве у меня нет полного морального права пытать тебя?

— Я не убивал…

— Нет, ты убил его.

Небесный улыбнулся. Он стоял у наскоро собранного пульта управления, позволяющего ему «говорить» с имплантатами диверсанта, и лениво поглаживал черные круглые рукоятки и застекленные аналоговые циферблаты. Он сам построил эту панель, собирая детали по всему кораблю, и назвал ее «Ларец Господа Бога». В конечном итоге этот инструмент действительно вызывал божественный образ в голове убийцы. Вначале Небесный пользовался им исключительно для причинения боли, но позже, сломав диверсанта, начал переделывать его личность по собственному усмотрению с помощью выверенных доз нервного экстаза. В данный момент височная доля пленника подвергалась лишь минимальному воздействию. В этом неопределенном состоянии он не испытывал благоговейного страха перед Небесным и начинал рассуждать в духе агностицизма.

— Не помню, что я такого сделал, — произнес пленник.

— Я так и думал, что не помнишь. Напомнить тебе?

Диверсант покачал головой.

— Может, я и убил твоего отца. Но кто-то должен был предоставить мне такую возможность. Перерезать путы, оставить в постели нож…

— Это был скальпель, инструмент более утонченный.

— Конечно, тебе виднее.

Небесный повернул одну из черных рукояток на пару делений и проследил, как дрогнули аналоговые циферблаты.

— И зачем мне было делать так, чтобы ты убил моего собственного отца? Я ведь не сумасшедший.

— Он все равно умирал. Ты ненавидел его за то, что он с тобой сделал.

— А откуда ты знаешь?

— Ты сам сказал мне, Небесный.

Разумеется, это было вполне возможно. Так забавно было подтолкнуть человека к отчаянному, скручивающему внутренности пределу тотального страха, а затем смягчиться. Это можно было проделывать с помощью машины — или просто продемонстрировать пленнику некоторые хирургические инструменты.

— Он не сделал мне ничего такого, за что бы я его ненавидел.

— Разве? Но прежде ты говорил другое, — пленник говорил с чуть заметным акцентом, которого уже давно никто не слышал. — Ты был сыном бессмертных, и если бы не Тит — он выкрал тебя — ты бы продолжал спать среди других пассажиров. Вместо этого ты провел в этой дыре несколько лет своей жизни. Ты стареешь, подвергаешься смертельному риску и даже не можешь быть уверен, что доберешься до Конца Путешествия. А если Тит тебя обманул? Что, если ты — не бессмертный? Чтобы узнать наверняка, потребуются годы.

Небесный повернул рукоять дальше.

— По-твоему, я выгляжу на свой возраст?

— Нет…

Нижняя губа диверсанта затрепетала — несомненный симптом приближения экстаза.

— Просто у тебя могут быть хорошие гены.

— Что ж, рискнем, — он толчком добавил напряжение. — Ты знаешь, я могу причинять тебе боль.

— А-ах… знаю. Боже, я знаю.

— Но я предпочел этого не делать. Тебя охватывает религиозный восторг?

— Да. Я чувствую, что нахожусь перед чем-то… чем-то… а-ах. Господи. Это невозможно передать…

Лицо пленника исказила нечеловеческая гримаса. К его черепу прирастили двадцать дополнительных лицевых мускулов, и при необходимости он мог менять внешность до неузнаваемости. Скорее всего, таким образом он и пробрался на корабль — превратив себя в подобие человека, которому предназначалось место в камере. Теперь он «копировал» Небесного, отчего его искусственные мускулы непроизвольно подрагивали, подстраиваясь под новое выражение.

— Это слишком прекрасно.