Корни зла, стр. 65

Если представить, что я, подобно Фаусту, продала свою душу дьяволу в те ночи в старом квартала Вены или в любую другую ночь с тех пор? И что если дьявол следил за мной все это время, ждал своего шанса заставить меня платить по счетам?.. Ага, вот Алиса Уилсон, мог он сказать. Я думаю, пришло время уплатить тот должок. Довольно много потакания самой себе, я вижу. Много денег потрачено на украшение самой себя, множество внебрачных связей, о, и незаконнорожденный ребенок: о да, она прекрасно жила все это время. Очень расточительные десять лет. Определенно пришло время этой заносчивой маленькой грешнице платить по моим счетам.

В двадцать четвертом бараке было сорок пять женщин. Все они жили, ели и спали в маленькой комнатке с одной уборной и одним умывальником и с непрочными деревянными койками для сна. Как поняла Алиса, большинство из них были невиновны ни в каких преступлениях, кроме того, что были еврейками, хотя там была пара женщин, которых бы Алиса не хотела встретить на пустынной темной аллее. Лучше не забывать, что Бухенвальд, чем бы еще он ни мог быть, изначально был создан для политических заключенных. Так что лучше всегда скрывать баронессу и в данный момент быть просто Алисой Уилсон. В любом случае очень немногие узнали бы стройную холеную Лукрецию фон Вольф в растрепанном существе, живущем в двадцать четвертом бараке и каждый день работавшем на военной фабрике в Веймаре.

Они отправлялись в Веймар каждый день в четыре утра, вызываемые по списку после завтрака, состоявшего из кусочка хлеба и кофе в металлической кружке. Алиса ненавидела сухой хлеб и водянистый кофе без молока, но еще больше она ненавидела фабрику, где они сидели на деревянных лавках и шили грубую форму для немецкой армии.

Но, естественно, будет способ сбежать, и она, естественно, найдет его и выберется — или как Лукреция, или, что более вероятно, как невзрачная заурядная Алиса Уилсон, которая привыкла к тяжелой работе и подчинению и к скромной, незапоминающейся внешности. Да, если она выберется отсюда, она должна быть Алисой.

Когда пленные шли в Веймар, они маршировали, а охрана шла вокруг их маленькой группы. Временами, чтобы разбить монотонность, Алиса думала, как Конрад мог бы написать музыку, подходящую к их ритму. Это была бы тонкая металлическая музыка. Стаккато. Стук-стук, топ-топ... Смерть-от-работы... Смерть-от-работы...

Конрад. Его так же заставляли работать? Ему разрешали играть его музыку? Если они запрещали ему играть, даже на самом крошечном инструменте, он никогда не выживет, потому что музыка была его жизнью, его дыханием, его пищей, и без нее он погрузится в самое черное из черных отчаяний.

Он как-то сказал ей, что он — язычник.

— Я поклоняюсь жизни, смеху и хорошему вину. И любви, — добавил он, озорно поглядывая на нее. — Конечно же, я поклоняюсь любви. «Кто обращен с молитвой к Мекке, а я к твоей постели, Ясмин...» Ты моя Ясмин, Алиса.

— Вздор, — ответила тогда Алиса, не поддавшись обаянию слов Конрада, когда вспомнила его последнюю интрижку с рыжеволосой флорентийской актрисой, — абсолютный вздор. Если ты чему-то и поклоняешься, то только музыке.

И вот Конрад, который поклонялся музыке, мог умереть, если нацисты лишили его ее. Алиса задумалась, как она сможет это вынести, а потом подумала, будет ли хуже просто потерять его, не зная о его судьбе.

Через несколько недель шаги пленных, тяжелая работа и постоянное ноющее ощущение голода и жажды изменили мелодию. Теперь музыка выбивала другой ритм. Я должна выбраться... Я пойду на все...

Я пойду на все, чтобы выбраться, думала Алиса. Нет ничего, на что бы я не пошла.

Глава 28

Нет ничего, на что бы я не пошла, чтобы выбраться...

Однако постепенно стало ясно, что побег невозможен: узников очень хорошо охраняли, и в две первые недели заточения двоих молодых людей — русских евреев — застрелили, когда они пытались ночью перелезть через забор, находящийся под напряжением.

Кошмары, в которых Конрад голодал, в которых его избивали или он лежал мертвый в какой-то жалкой неизвестной могиле, преследовали Алису, и, чтобы избавиться от них, она начала высматривать солдат СС, которых могла бы соблазнить. Если ты живешь в аду, ты затащишь в постель самого дьявола, и, хотя Алиса временно отказалась от идеи побега, она думала, что не побрезгует раз или два сходить туда, где жила охрана, если это улучшит ее положение и положение ее подруг. 1Ърячая вода для умывания. Еда получше или, по крайней мере, просто более сытная еда. Иногда чистая одежда.

Я бы сделала это, если бы могла, думала Алиса. Да, но как я могу обольстить кого-то, если мои волосы коротко обстрижены, от меня пахнет по2том и одета я в бесформенные полурубахи-полуплатья? Тем не менее она была готова попытаться, хотя осознавала горькую иронию ситуации, в которой находилась. Не так давно самым важным для меня было решить: красить ногти серебряным или алым лаком или где купить черную тушь. Теперь я размышляю, как попасть в постель к садистам, мучителям и убийцам просто для того, чтобы получить несколько дополнительных кусочков хлеба.

Время от времени новости из мира достигали Бухенвальда. Германия была мобилизована для войны, хотя говорили, будто Гитлер не ожидал, что вообще будет какая-то война. Самой важной новостью, однако, были сведения о том, что Герман Геринг, этот бессменный злой гений нацистов, объявил о пятикратном увеличении Люфтваффе.

— Третий рейх как будто разделился, — довольно едко заметила Алиса, обращаясь к другим узницам в двадцать четвертом бараке. — Или Геринг собирается воевать сам?

— Я слышала, что Гитлер собирается аннексировать Чехословакию точно так же, как он аннексировал Австрию, — сказала одна из женщин, Мирка, которую привели из деревни под Прагой, изнасиловали и избили во время «хрустальной ночи», до того как привезли в Бухенвальд. — Но если он решит так сделать, это не покажется ему очень легким. В Словакии сильные и бесстрашные люди, они будут открыто не повиноваться армиям рейха. Они будут бороться. И наши друзья во Франции придут нам на помощь, — уверенно сказала Мирка. — Вот увидите.

Почки как раз начали распускаться, когда вместе с новой партией узников в Бухенвальд пришли новости о том, что гитлеровская армия вошла в Богемию и Моравию и что Франция ничего не сделала, чтобы помешать ей. В ту ночь Мирка плакала в подушку со злобным отчаянием, а Алиса сидела рядом, пытаясь успокоить ее. Они проговорили до рассвета, сочувствуя друг другу, делясь воспоминаниями, и Алиса подумала, что они обе каким-то образом набрались сил друг от друга.

Через несколько дней после этого в Бухенвальд привезли чешских женщин, и они рассказали, как чехи и словаки действительно боролись с немецкими армиями.

— Они боролись, и они все еще не повинуются, — сказала одна из женщин, которую направили в двадцать четвертый барак, и Мирка кивнула, как будто она ничего иного и не ожидала. — Но их побеждают, — сказала женщина. — Мою деревню сожгли дотла, и вся моя семья погибла. — Ее глаза вспыхнули. — Я бы отрезала руку каждому солдату во всей гитлеровской армии за то, что они сделали, — сказала она.

Вскоре после приезда чешских пленных имя Алисы произнесли на вечерней проверке. «Узник 98907, Уилсон, двадцать четвертый барак»

— Здесь, — сказала Алиса, сумев произнести это спокойно, хотя ее сердце начинало быстро-быстро колотиться. «Что я сделала? — в ужасе думала она. — Чего они хотят от меня?» Но, согласно правилу, она сделала два шага вперед и ждала.

— Иди с нами, — сказал один из охраны, схватив ее за руку, и потащил через бетонный четырехугольный двор, где всегда проводились переклички.

Алиса была невероятно испугана, но холодно сказала:

— Я предпочитаю сама идти, — и отмахнулась от их рук. — Куда вы меня ведете?

— В комендатуру.

— Зачем?

— Таков приказ.

Мокрый от дождя двор и ряды людей, расплывающиеся в тумане; она почувствовала, как что-то огромное и гнетущее давит ей на голову, так что кровь больно бьет ей в глаза. Сатана, с кожаными крыльями, с раздвоенными копытами, в конце концов обхватил ее своей мертвой хваткой?.. Время платить по счетам, моя дорогая... Не будь смешной!